Николай Гейнце - Князь Тавриды
Она встала с постели, отперла дверь и дернула за сонетку.
Через несколько минут появилась ее горничная Аннушка, молодая, миловидная брюнетка, с вздернутым носиком и бойкими глазами.
— Анюта, прикажи принести сюда из гардеробной сундуки и чемоданы и уложить все мои вещи.
Аннушка, хотя и знала от прислуги о размолвке между княгиней и князем, но все же сделала удивленный вид и остановилась, как бы не поняв приказания.
— Что же ты стоишь, разве ты не поняла меня?
— Поняла, ваше сиятельство, но разве вы… — девушка остановилась.
— Что «разве я?»
— Уезжаете?
— Да, я еду…
— Далеко?
— Ты это увидишь, так как я возьму тебя с собою.
— Я готова ехать с вашим сиятельством хоть на край света.
— В таком случае, торопись, так как мы должны уехать сегодня же.
Князю Андрею Павловичу не замедлили доложить, что княгиня готовится к отъезду.
Не прошло и часу после отданного Зинаидой Сергеевной приказания, как князь вошел в ее комнату.
— Правда ли, что вы хотите уехать?
— Да, даже сегодня…
— Сегодня!
— Это мое право…
— Может быть… Но вы не сделаете этого. Зина, умоляю тебя, обдумай хорошенько, пока есть время. Выслушай меня. Я люблю тебя, так люблю, что хочу забыть о случившемся.
Она покачала головой.
— Князь, есть вещи, которые не забываются: кровь, которую вы пролили, покойник, который нас разлучает.
Андрей Павлович посмотрел на жену мрачным взглядом.
— Мне страшно слышать от вас такие речи.
— Если я вас не упрекаю, если я не требую от вас отчета в поругании моего имени, то вы должны были молчать так же, как и я. Тот не преступник, кто защищает свою честь. Я убил негодяя!..
— Князь, не надругивайтесь над своей жертвой!
— Вы решаетесь заступаться за него при мне!
— Перед вами и перед целым светом.
— Но ведь это бесстыдство! — воскликнул он.
— Нет, князь, это только справедливо.
— Но ведь это был ваш любовник!
Княгиня промолчала, но потом вдруг спросила:
— Если вы думали, что я опозорила ваше имя, зачем вы не убили и меня?
— Признаюсь, у меня была эта мысль, но я вспомнил о нашем ребенке и моя рука не поднялась на тебя… Твой сын защитил тебя… Он еще более, чем моя любовь, заставляет меня простить тебя и позабыть о случившемся… Ему одному ты должна быть благодарна за мое снисхождение… Я умоляю тебя остаться…
— Я твердо решила уехать, князь… Я хорошо обдумала! Мы не можем больше жить вместе.
— Да, конечно, я возбуждаю в вас отвращение, — сказал он глухим голосом. — Это понятно. Вы меня никогда не любили, а теперь вы меня ненавидите за то, что я убил вашего любовника.
Княгиня задрожала, глаза ее блеснули, но она не ответила ничего.
Она внутренне поклялась не защищаться ни одним словом.
— Вы мне не отвечаете?
— Это правда, я вас не люблю, — сказала она наконец. — Я не скажу, что вы в меня вселяли ненависть, но мне жутко около вас… Я вас боюсь.
— Если вы уедете, то никогда не увидите вашего сына.
— Я это знаю.
— И это вас не удерживает?
— Нет…
— Могу я спросить вас хотя, куда вы едете?
— В мое имение, в Смоленскую губернию.
— Если вы так настойчиво решили, я вас не задерживаю.
Князь вышел.
В этот же день вечером княгиня выехала из Петербурга.
XIII
ВЕЩИЙ СОН
Как громом из ясного, безоблачного неба был поражен Григорий Александрович Потемкин при известии о смерти своего друга и посланника Костогорова.
Он хорошо понял, что за полицейским протоколом о самоубийстве Евгения Ивановича скрывается целая потрясающая жизненная драма, разыгравшаяся в необитаемом домике на 10-й линии Васильевского острова.
В своем пылком воображении Потемкин легко и подробно нарисовал себе почти близкую к истине картину появления оскорбленного мужа в момент разговора Костогорова с княгиней Святозаровой.
Но каким образом князь узнал о месте и времени этого свиданья?
Интрига графини Переметьевой стала ясна Григорию Александровичу. Устройство этого свидания было местью со стороны отвергнутой невесты князя Святозарова. Григорий Александрович знал подробности сватовства князя в Москве — она и уведомила князя, она и направила орудие смерти на голову несчастного Костогорова, получившего пулю в сердце, предназначенную для него, Потемкина.
Григорий Александрович вздрогнул и невольно перекрестился.
Он был спасен положительно чудом.
Графиня Клавдия Афанасьевна своим змеиным языком сумела раздуть в неудержимое пламя тлевшую в сердце искру любви к Зинаиде Сергеевне, и он не только решил идти на свидание с ней, но даже умолял графиню ускорить его; он заранее рисовал себе одну соблазнительнее другой картины из этого будущего свиданья.
Несколько дней перед тем провел он почти в лихорадочном состоянии; несколько ночей без сна. В ночь под роковую субботу; он так же не мог сомкнуть глаз почти до рассвета, но утомленный организм взял свое и под утро Григорий Александрович забылся тревожным сном.
Вдруг… Он ясно не мог припомнить, было ли это во сне или в полубодрственном состоянии, он увидал себя перенесенным в Москву, в келью архиерея Амвросия. Ему представилась та же обстановка свиданья с богоугодным старцем, какая была перед отъездом его в Петербург, более двух лет тому назад.
— Не ходи, сын мой, оставайся, на погибель себе идешь… — явственно услышал он голос Амвросия.
Три раза старец повторил эту фразу.
Потемкин проснулся, или лучше сказать очнулся от этого кошмара, обливаясь холодным потом.
— На погибель себе и ей идешь… — звучали в его ушах словак слышанные во сне.
Они дали толчок другому направлению его мыслей. Он начал рассуждать.
Это самое верное лекарство для влюбленных.
К каким последствиям могло привести, в лучшем случае эти свидание? Сделаться любовником княгини. Жить постоянно пот страхом светского скандала. Каждую минуту на самом деле готовить гибель себе и ей! То чувство, которое он питал к ней в своем сердце, было первою чистою юношескою любовью, далеко не жаждущею обладания. Ему даже показалось, что обладание ею низведет ее с того пьедестала, на котором она стояла в его воображении, поклонение заменится страстью, кумир будет повержеав на землю.
Он вспомнил, кроме этого, другой образ, образ, виденный им недавно в Петергофе, лучезарный образ величественной, гениальной женщины, в руках которой находилась судьбы России и милостивая улыбка которой была, быть может, для него преддверием почестей, славы, кипучей деятельности на пользу дорогого отечества, возвышения к ступеням трона великой монархини.
В нем проснулось честолюбивое чувство.
Петергофский образ заслонил собой образ московский.
«На погибель себе и ей идешь!» — снова прозвучали в ушах слова вещего сна.
Он сидел раздетый на кровати в маленькой петербургской квартирке на Московской улице. Он жил в ней вместе со своим приятелем, Евгением Ивановичем Костогоровым, и даже их кровати стояли рядом.
Он познакомился с Костогоровым вскоре после приезда из Москвы, и через месяц, два они стали друзьями и даже из экономии поселились на одной квартире.
«Попрошу Костогорова… — думал Григорий Александрович, смотря на спавшего крепким сном Евгения Ивановича. — Писать неудобно, не ехать совсем и заставить ее понапрасну ждать еще неудобнее; пусть он съездит и деликатно, нежно — он это умеет — объяснит ей все горькие последствия мгновенного счастья…»
Спавший Евгений Иванович Костогоров был в своем роде человек примечательный.
Круглый сирота и уроженец Петербургской губернии, он потерял своих родителей, которых он был единственным сыном, в раннем детстве, воспитывался в Петербурге у своего троюродного дяди, который умер лет за пять до времени нашего рассказа, и Евгений Иванович остался совершенно одиноким.
Всегда ровный характером, мягкий, обходительный, готовый на услугу, он был кумиром солдат и любимцем товарищей. Была, впрочем, одна странная черта в его характере. Несмотря на обходительность и услужливость, он умел держать не только товарищей, но и начальство в почтительном отдалении, внушая им чувство уважения, препятствовавшее близкому сближению и в особенности тем отношениям, которые известны под метким прозвищем амикошонства.
Сам он тоже держал себя в стороне от всех, но эта наклонность к уединению, эти старания избегать шумных компаний, объяснялись добродушно знавшими его людьми созерцательностью его характера, его набожностью, действительно сильно развитою, и нисколько не оскорбляли товарищей, по-прежнему относившихся к нему со смешанным чувством любви и уважения.
С Григорием Александровичем свело Костогорова именно это чувство набожности.
