Рустам Саитов - Град Екатерины
— Это ты, ты… я узнал тебя.
Татищев сжал ее в объятиях…
22 мая закладывали домну нового завода. Руководили работой доменные мастера Максим Орловский и Федор Казанцев. Рядом с рабочими находились Геннин, Клеопин и Гордеев. Геннин обратился к мастерам:
— Как, Максим Андреич, добрая будет домна?
— Постараемся, Виллим Иванович. Олонец не опозорим!
— Федор! — крикнул Геннин Казанцеву. — Чтоб не хуже невьянской была! Покажи-ка, чему тебя англичане выучили.
— Да уж не опозоримся, чай. И сами не хуже сработать можем.
— Верю, верю вам, братцы. За других не знаю, а за своих и глаз могу заложить.
Мастера продолжили работу. К Геннину подбежал Бурцев.
— Виллим Иванович, беда!
— Что случилось?
— Еварлаков… Федор Борисович…
— Да не тяни ты! Говори, что с ним!
— Удавился. С утра никто его найти не мог. Пошли к нему домой, а он… Беда-то какая!
— О, майн готт! Дурак! Дурак! Вот напасть-то на мою голову! И так людей не хватает, а он вон что удумал. Дурак!
— Вчерась письмо от жены получил, прочитал и в печке сжег. А потом, стало быть, и того…
— Про письмо откуда знаешь?
— Сын его сказал. Сам с утра из дому ушел, думал, отец спит. А тут такое…
— Ты похоронами займись. Все, что надо, возьми, людей там…
— В Тобольск повезем?
— Жена там, дом. Эх, Федор Борисович, Федор Борисович… Что ж ты так-то…
— Не дождался ответа из Сената. Не вытерпел. А тут еще жена. Что такое написать могла?
— Теперь не прочтешь.
— Так уж коли поставили комиссаром на такой завод, значит, доверие возвернул. Можно было полагать, что все хорошо закончится.
— Так оно, Бурцев, так. Только в жизни так бывает, что все наоборот почему-то выворачивается. Иди, Тимофей Матвеич, сделай все, как надо… И не забудь, за сыном его присмотри.
Лето 1723 года
Татищев зашел в кабинет к Геннину.
— Здравствуй, Виллим Иваныч. Звал?
— Здравствуй, Василий Никитич, садись.
Татищев сел напротив Геннина.
— Хорошие вести из Питербурга.
— Не томи, Виллим Иваныч!
— Пришло письмо из Берг-коллегии. Кабинет-секретарь Макаров уведомляет, что получил выписку из следственного дела, которую государь намерен на днях слушать. Макаров выражает надежду, что в скором времени сумеет дать знать мне о решении Петра Лексеича как о следственном деле, так и об определении тебя к управлению заводами. Пока же Макаров пишет, что можно привлечь тебя к выполнению разных заданий, «ежели нужда того требует».
— Опоздал маленько Макаров-то! — смеется Геннин.
Татищев усмехнулся:
— Ты его, Виллим Иванович, на год опередил.
— Эх, Василь Никитич, Василь Никитич, ты уж прости меня, старого зануду.
— За что?
— Да за то, что удовольствие захотел растянуть, да и сижу, про Макарова тебе рассказываю. Получил я письмо от государя, — Геннин загадочно улыбнулся.
Татищев, скрестив руки на груди, закатив глаза в потолок, ждал, что еще выкинет Геннин. Тот не торопился, решив, видимо, до конца помучить Татищева. Татищев сидел еще некоторое время, затем встал:
— Пойду я, пожалуй, Василь Никитич.
Геннин замахал руками:
— Все, больше не могу. Садись. Пишет государь, что ознакомился с выпиской из следственного дела и моими донесениями и убедился в твоей невиновности. Также сообщил, что мне на Урале быть недолго и что намерен он отозвать меня в столицу, а вместо меня оставить Татищева. Не знаешь такого?
— Так чего же ты тянул, Виллим Иваныч! Я ведь этого, почитай, год ждал! Нет, не назначения, а решения по спору с Демидовыми!
— Ну вот, а тут пяти минут подождать не смог! А я виноват!
Татищев подошел к буфету, открыл его и достал штоф с вином и бокалы. Налив, подошел к Генину и подал вино:
— Виктория, Виллим Иваныч!
Чокнулись и выпили.
— Поздравляю, Василий Никитич. Надобно, конечно, дождаться окончательного решения суда, но, как говорится, это просто дело времени.
Виват!
Поднял бокал. Татищев налил. Выпили по второму разу.
— Да, чуть не забыл. Михаэлиса Петр Лексеич приказал вернуть в Берг-коллегию.
— За все это нужно в третий раз выпить, дабы традицию не нарушать, ибо Бог троицу любит!
Оба заразительно расхохотались и традицию не нарушили. Геннин добавил:
— Придется тебе в Соль-Камскую съездить. Пыскорский завод поднять.
Геннин посмотрел выжидательно на Татищева и, прыснув от смеха, добавил:
— А заодно уж и ягошихинский!
Тут уж и Татищев не смог удержаться от смеха. Наконец, успокоившись, он ответил:
— А сейчас, Виллим Иванович, хоть к черту на рога!
Под окнами проходили мужики. Услышав смех, один из них спросил:
— Слышь, Петро, и чего им всегда так весело?
— Господа, что с них взять, — отвечал Петро, махнув снисходительно рукой, будто речь шла о малых детях…
На берегу Исети, на фоне плотины и возведенных цехов, стояли Геннин, Патрушев, Блюэр и Бриксгаузен. Невдалеке Татищев беседовал с Королевичем. Конвоиры привели группу беглых. Среди них был и Андрюха Журавлев. Старший команды обратился к Геннину:
— Господин генерал! Привели беглых!
— Что натворили?
— Энтот двух человек сгубил, — показал на Андрюху, — а остальные просто бегляки.
Геннин скомандовал, не раздумывая:
— Этого повесить, остальных высечь и приставить к работе!
Андрюха вырвался вперед и крикнул Геннину:
— Не убивал я! Под пытками оговорил себя!
Геннин посмотрел на Андрюху:
— Который раз бегаешь?
— Второй.
— Повесить!
Андрей взглянул на генерала, но в глазах не было мольбы. Только злость на все. На судьбу свою беспутную, на себя, на весь мир. Геннин несколько мгновений глядел ему в глаза, будто чего-то ждал, затем отвернулся к собеседникам. Конвоиры согнали беглых в кучку, чтобы вести на экзекуцию. Вокруг начала собираться толпа любопытных. Вдруг, растолкав их, к Геннину бросилась Катерина с сыном на руках и упала в ноги:
— Господин генерал! Не надо, не надо! Не убивайте его! Простите, Бога ради!
Катерина зарыдала и протянула Геннину ребенка.
— Ради сына, пожалейте! Не оставьте малого сиротой! Один он у нас, Андрей-то! Не губите, Богом заклинаю, барин!
Геннин обратился к Катерине:
— Муж твой?
— Да, муж! Отец Васяткин! — показала она на сына.
— В церкви венчаны?
— Нет. Не успели мы.
— Найдешь себе хорошего мужа. А этот — преступник!
Геннин повернулся к конвоирам:
— Исполнять!
Те согнали снова всех беглых в строй. Катерина бросилась к Андрею. Журавлев нежно, в последний раз обнял Катерину и сына.
— Прощайте. Прости меня, Катенька, прости за все. Не смог я обещанного выполнить. Видно, судьба наша такая. Не держи зла на меня. Сына береги. Прощайте!
Конвоиры, спохватившись, отогнали Катерину. Она, сопротивляясь, все рвалась к Андрюхе. Наконец конвоиры грубо оттолкнули Катерину, та упала. Васятка заплакал. Татищев, наблюдавший всю эту картину, подошел к Геннину.
— Виллим Иванович! Сделай мне одолжение!
— Слушаю тебя, Василий Никитич.
— Никогда для себя ничего у тебя не просил. А сейчас прошу!
Геннин удивленно посмотрел на него.
— Отмени приказ, прошу тебя! Оставь ему жизнь.
— Что так пожалел его? А?
— Не гоже с такой женкою помирать. Да и дите жалко. Не могу смотреть на них. Пусть живут. Детишек еще нарожают — будет кому на наших заводах работать.
Геннин задумался.
— Так отменишь? — вывел его из задумчивости Татищев.
Геннин насупился, посмотрел на Катерину с дитем, потом на Андрюху, потом снова на Катерину и повернулся к Татищеву.
— На горло себе наступаю, Василий Никитич, да ладно, будь по-твоему!
Татищев обернулся к конвоирам:
— Слыхали?! Высечь и на работу!
— Так точно! — отрапортовал начальник конвоя.
Катерина бросилась Татищеву в ноги, плача и тараторя:
— Век не забуду доброты твоей, Василий Никитич! И детям накажу, чтоб век за тебя Бога молили! Спаситель ты наш! Дай тебе Бог всего!
Татищев поднял ее и подтолкнул к Андрюхе:
— Дай слово, что не сбежишь боле.
Андрей смотрел то на Татищева, то на Катерину, все еще до конца не веря в свое спасение. Татищев переспросил:
— Ты слышишь ли меня?
Андрюха спохватился:
— Нет, господин капитан. Боле не сбегу. Вот те крест.
Перекрестился. Старший конвоя дал команду, и кучка беглых двинулась к месту экзекуции. Катерина с малышом поплелась за ними. Татищев молча стоял и смотрел им вслед.
Пуск плотины
24 ноября освящали закладку церкви Святой Екатерины. Священник Иван Ефимов служил молебен. Присутствовала вся администрация Обер-бергамта и нового исетского завода. Де Геннин и Татищев отошли к реке и, стоя рядом, смотрели на дело рук своих. Де Геннин подал Татищеву письмо императрицы. Тот зачитал вслух: «Что же вы писали, что построенный на Исети завод именовали, до указу, Екатеринбург, и оное також его величеству угодно. И мы вам как за исправление положенного на вас дела, так и за название во имя наше завода новостроенного благодарствуем».
