Владимир Москалев - Екатерина Медичи
— Они потому и не выступали до сих пор, что ждали подкрепления, — коннетабль с воспаленными от прошедшей ночи глазами быстро шагал по комнате.
— Им были обещаны рейтары протестантскими князьями Германии, но они не пройдут. Там, в Шампани, на их пути стоит молодой Гиз с войском, с ним Невер. Что королева? — внезапно, без всякого перехода спросил он. — Приняты какие-нибудь меры до моего прихода?
— Войска уже выстраиваются на улицах Сен-Дени, Сен-Мартен и Сент-Оноре. К ним присоединяется городское ополчение. Ждут только вас.
Коннетабль кивнул и продолжал ранее прерванную речь:
— Им бы еще дождаться помощи от гугенотов юга, но там Монлюк сдерживает их со своей армией, остальные южные протестанты тоже не могут выступить на помощь адмиралу, поскольку у них самих хватает хлопот с католиками.
— Момент благоприятный, — согласился Д'Юзес. — Мы уничтожим гугенотов в Сен-Дени, а испанцы — близ Мо.
Коннетаблю принесли боевые доспехи.
— Мы возьмем их с ходу, приступом, мы задавим их людьми! Непонятно, на что принц надеется…
— Конде располагает всего лишь двумя-тремя тысячами пехотинцев, да столькими же всадниками, в то время как у нас пятнадцать тысяч солдат и восемь тысяч всадников, не считая еще десятка два пушек. Однако, черт меня возьми, Д'Юзес, дорого бы я дал, чтобы этой войны не было вовсе! Ведь мы, французы, будто два враждебных племени, истребляем друг друга и этим обескровливаем свою нацию… на радость нашим врагам.
— Что делать, — развел руками герцог, — они первые начали.
— Вы правы, и мой долг, как главнокомандующего, сурово наказать обидчиков, посмевших угрожать особе его королевского величества.
Коннетабль был прав в оценке соотношения сил противников и если ошибался, то не намного. Он вывел за ворота Парижа двенадцать тысяч пехотинцев и разделил их на три отряда. В центре — пять тысяч пехотинцев: им отводилось главное место в сражении; по бокам — по три тысячи пехоты под командой Д'Акари, де Шатору и де Косее, они должны были взять в окружение «завязнувшие» в центре силы противника. Предполагая, что неприятель поступит аналогично, с левой и правой стороны коннетабль расположил еще по тысяче всадников — одну под командой герцогов Немурского и Д'Юзеса, другую — маршала Монморанси и капитана Лесдигьера. Сам Монморанси во главе тысячи верховых прикрывал отступление центра. И как запасной вариант, близ стен Парижа находились слева и справа еще по полторы тысячи пехотинцев, а три тысячи всадников стояли за спиной коннетабля, готовые довершить разгром неприятеля.
Расположение войска гугенотов было тем же самым. В центре, под командованием Конде и Ла Ну находились тысяча пехотинцев и пятьсот конников. В левом крыле у графа де Бельевра насчитывалось около пятисот пехотинцев и семисот всадников, в правом, которым командовал Колиньи, было столько же. Что касается Д'Андело, то он с тысячей человек отправился на перехват испанцев, обещанных в помощь королевским войскам.
Сражение началось в три часа дня. Первым бросился в бой Колиньи и тут же был подавлен превосходящими силами католиков.
Парижане, преобладавшие числом, но не имевшие такой боевой выучки, как солдаты гугенотов или швейцарцы, которым надлежало быть в первых рядах, дрогнули, смешали свои ряды и бросились наутек под защиту конницы. Разгром довершил Конде со своими всадниками, но им навстречу выступила конница коннетабля, и завязалось настоящее сражение по всему фронту.
Во время битвы Лесдигьер несколько раз видел, как коннетаблю угрожает опасность и Шомберг с отрядом дворян с трудом сдерживает натиск гугенотов, стремившихся пробиться к главнокомандующему. И только когда войско Бельевра стало пятиться назад под защиту стен Сен-Дени и он убедился, что жизни герцога Монморанси уже ничто не угрожает, он ринулся с горсткой всадников туда, где маячил среди дерущихся белый султан коннетабля, не теряя при этом из виду и принца Конде.
Поняв, что их дела складываются не совсем удачно и Конде угрожает опасность, Ла Ну вырвался из гущи сражения и бросился принцу на помощь. В тот же миг рядом с Конде прогремел залп сразу из трех петриналей. Лошадь Конде рухнула и придавила ему ногу. На выручку принцу уже торопился Ла Ну. Но швейцарцы оказались ближе и уже было окружили Конде, тщетно пытавшегося подняться с земли, как вдруг на них налетел всадник в металлических доспехах и шлеме с опущенным забралом и в считанные секунды копытами коня и ударами шпаги раскидал нападавших в стороны. Это был Лесдигьер. Опомнившись, швейцарцы наставили на него свои мушкеты. Но тут подоспели те, кого Лесдигьер привел с собой, и завершили начатое — в живых остались немногие, поспешно отступив. Но капитан швейцарцев, изловчившись, подобрал с земли мушкет, прицелился в Лесдигьера и выстрелил. Но еще раньше, чем он нажал на курок, Лесдигьера успел заслонить своей грудью Широн.
Монфор, видевший это, бросился на капитана пехотинцев и одним ударом шпаги уложил его на месте. Широн, держа руку на груди, силясь улыбнуться, медленно сползал с седла. Монфор спешился, помог ему и осторожно уложил на траву. В это время прогремел выстрел, и конь под Лесдигьером, сраженный в голову, упал. Лесдигьер едва успел подняться с земли, как какой-то всадник, с виду рейтар, уже занес над его головой меч. В ту же секунду раздался другой выстрел, и всадник упал: пуля пробила ему висок. Лесдигьер взглянул туда, откуда стреляли, и увидел принца, с улыбкой, держащего в руке дымящийся пистолет. Лесдигьер поднял забрало шлема:
— Благодарю вас, монсиньор, вы спасли мне жизнь.
— Это только часть моего долга вам, — ответил Конде, отдавая пистолет оруженосцу, чтобы тот вновь зарядил его. — Осталась еще половина, и я надеюсь в скором времени вернуть и ее.
— Стало быть, вас пытались отравить? — догадался Лесдигьер.
— Да еще как! — воскликнул Конде, гарцуя на свежей лошади. — Если бы не ваши капли, мы не разговаривали бы сейчас с вами.
— Благодарение богу, монсиньор, вы остались живы.
— Вам, я вижу, тоже досталось, — продолжал Конде. — Одного из ваших гвардейцев, заслонившего вас грудью, кажется, убили наповал.
Лесдигьер обернулся. Друзья Широна уложили его на носилки и понесли к телегам, стоявшим в отдалении.
Бедняга Широн… Его тотчас отвезут во дворец, даст бог, он выкарабкается. Теперь я его должник.
Однако же прощайте, Лесдигьер, нам придется расстаться, ибо мы отходим под стены крепости. Мы потеряли уже почти добрую половину своих людей. По-видимому, эта битва нами проиграна: я вижу, как от стен Парижа к вам движется значительное подкрепление.
— Прощайте, ваше высочество.
И Лесдигьер направился туда, где был коннетабль. Сражение разгорелось нешуточное, и его удивляло упорство гугенотов, с отчаянием обреченных, не желавших покидать поле битвы.
Коннетабль очутился в центре этой схватки. Он был уже ранен в голову и руку, однако не столь серьезно, ибо продолжал оставаться в седле и рубить шпагой. Рядом с ним был Шомберг, весь в крови и пыли, поднятой копытами лошадей.
— Ты ранен, дружище? — спросил его Лесдигьер, подлетая к нему на всем скаку.
— Есть немного, но это пустяки, — ответил тот, стараясь улыбнуться. — Здесь творится что-то невообразимое, они стремятся убить либо захватить в плен коннетабля. Я уже два раза защищал его собою, в третий раз, боюсь, не смогу этого сделать…
И он зашатался в седле. Лесдигьер передал раненого на руки своим гвардейцам, а сам поспешил туда, где плясал в вихре пыли и дыма белый султан.
Окружавшие коннетабля дворяне тоже выглядели не лучше, многие имели ранения, и немало трупов лежало под копытами их лошадей. Оставалось удивляться, почему именно здесь было напряженнее всего. Чего стоило католикам бросить сюда тысячу человек для окончательного подавления врага? Но они были увлечены преследованием отступающего противника на левом и правом флангах, полагая, что в центре конницу коннетабля обязаны поддержать те, кто находится у него в тылу, у городских стен. Но помощи оттуда не было, никто не догадался отдать приказ.
Первым догадался об этой оплошности Франсуа де Монморанси. Взяв с собою три сотни всадников, он бросил их в центр. В это же самое время со стороны Парижа тоже торопилась на подмогу войскам короля свежая конница католиков.
Но… Франсуа Монморанси опоздал. Они уже увидели друг друга, как вдруг его отец вскрикнул: чей-то меч перерубил ему левую руку, державшую щит. Коннетабль еще успел увидеть, как Лесдигьер, неизвестно откуда здесь взявшийся, вонзил шпагу в горло врагу, посмевшему поднять на него руку, как вдруг раздался выстрел, и мушкетная пуля раздробила ему бедро. Коннетабль не успел позвать на помощь, как Лесдигьер бросился на гугенотов, окружавших главнокомандующего, круша их направо и налево, не разбирая, где чужие, где свои.
