Ольга Рогова - Сын гетмана
– Пан канцлер теперь сильно занят, – заметил Тимош.
– А что?
– Выдает дочь замуж.
– За кого?
– За молодого Калиновского.
– Эге-ге! – протянул Богдан. – Значит, теперь пан воевода в польные гетманы проскочит; надо к нему забежать. Ну а другие паны согласны с королем?
– Никто еще ничего не знает. Пан канцлер со своими итальянцами, как вьюн, вьется.
– Да ты, може, брешешь? – с недоверием возразил Богдан. – Если никто не знает, так откуда же ты-то узнал?
– Так ведь я не пан, а казак. Панам знать не должно, а казакам можно. С польным гетманом уже снеслись, листы приповедные готовы, только печать приложить.
– Уж если до этого дошло, то не может быть, чтобы никто из панов не знал? – недоверчиво возразил Богдан.
– Вчера я слышал, что пронюхал про это великий канцлер литовский.
– Ну и что же?
– Не знаю. Говорят, едет сюда.
– А еще кто здесь есть?
– Да все почти: и Радзивиллы, и Сапеги, и Любомирские, и Вишневецкие, и Опалинские; про нашего старосту я уже тебе говорил; пан Калиновский, конечно, здесь, а пан Потоцкий на днях приедет.
– А когда назначена свадьба?
– Недели через две, в двадцатых числах мая.
Всадники подъехали ко дворцу великого канцлера, где Богдан рассчитывал найти временный приют. Только что успели они отдохнуть с дороги, как уже пан канцлер прислал за ним своего пажа. Богдан наскоро умылся, оделся и стал подниматься по широким лестницам дворца в рабочий кабинет канцлера. Пан Оссолинский любил роскошь; он щеголял ею перед родовитыми панами, перед которыми невольно чувствовал свое ничтожество.
Богдан смело и уверенно шел по мозаичному полу, покрытому дорогими коврами; он с удовольствием посматривал на драгоценные бронзы, прекрасные картины, преимущественно итальянских мастеров, и мраморные статуи, выглядывавшие из темных ниш большого зала. Дав знак лакею не следовать за ним, он с уверенностью человека, знающего все ходы и выходы в канцлерском дворце, прошел длинную анфиладу парадных комнат, завернул в коридор и смело постучал в дверь.
– Войдите! – послышался голос канцлера. Богдан отворил дверь и очутился в небольшом кабинете с массивным письменным столом и высокими шкапами, заключавшими в себе обширную библиотеку канцлера. Пан канцлер кивнул ему головой на его низкий поклон и знаком пригласил его сесть. Они совещались часа два. Наконец, вставая в знак того, что аудиенция кончена, пан Оссолинский сказал:
– Пан сотник, конечно, остановится у меня и воспользуется моим гостеприимством. Аудиенция у короля состоится на днях, а затем я попросил бы пана сотника и его товарищей выждать окончания переговоров. Наше дело трудное; надо еще склонить панов, а к этому представляется теперь удобный случай, так как вся именитая Польша съедется на бракосочетание дочери моей Урсулы с паном Самуилом Калиновским.
– Осмеливаюсь поздравить пана коронного канцлера с семейным торжеством, – с низким поклоном проговорил Богдан, – и приношу ему мою почтительную благодарность за его милость, но я здесь не один, мне навстречу выехал сын мой Тимош.
– А! – протянул Оссолинский. – Это тот бедовый запорожец? Ну что ж, пусть потрется между панами, это послужит ему в пользу.
– Не смею ослушаться пана великого канцлера, – проговорил Богдан нерешительно и снова низко поклонился, – но мой птенец еще истый бурсак и совсем не был в образованном обществе; боюсь, что он будет плохим гостем вашей светлости.
– Ничего! – снисходительно возразил канцлер. – Пооботрется, приобретет лоск! Прошу милости ко мне откушать сегодня, – прибавил он, – и с сыном. Дочь у меня бойкая, она его живо перевоспитает.
Богдан не мечтал о такой чести. Он даже не нашелся что ответить и, почтительно кланяясь, отретировался к двери.
Канцлер прошел на женскую половину и заглянул в комнату дочери. Панна Урсула, невысокая, довольно полная брюнетка с подвижным лицом и развязными манерами, стояла у зеркала и примеряла новый берет, стараясь спрятать под него непослушные пряди волос, выбивавшиеся наружу. Панна очень гордилась своей густой шелковистой косой да и вообще умела ловко пользоваться преимуществами молодости, красоты и богатого изящного наряда.
– Рано, рано, дочка! – улыбаясь, заметил пан канцлер, целуя ее пышную нежную ручку. – Или тебе надоела твоя коса, что ты хочешь поскорее ее упрятать?
Панна Урсула шутливо надула губки.
– Нет, отец! Но я не знаю, как я спрячу свою косу под такую маленькую шапочку. Посмотри, она совсем не лезет.
Панна кокетливо стала натягивать шапочку, сделав при этом уморительную гримаску.
– Так ты отрежь косу-то! – шутливо посоветовал отец.
– Вот еще! – отозвалась панна. – Тогда я буду похожа на татарку.
– Ну, тогда купи берет побольше.
– На что это будет похоже – большой берет!
– Тогда уж я ничего иного тебе не могу посоветовать, как только по-старомодному надеть кораблик.
– Ты все смеешься, отец! – протянула панна полушутливо, полусердито.
– А я пришел тебе сказать новость, – продолжал канцлер, – сегодня у нас будет обедать новый гость.
– Кто такой? – с любопытством спросила панна.
– Запорожец, настоящий запорожец и притом бурсак, – весело проговорил Оссолинский. – Особый род медведя, которого тебе придется приручить.
– Кто такой? Запорожец? Где? – послышался звонкий голос в дверях.
Мощная фигура пани канцлеровой вплыла в комнату, звеня браслетами, блистая кольцами и ожерельями.
Пан канцлер почтительно поцеловал у жены руку и проговорил:
– Совершенно верно, ясновельможная пани! Настоящий запорожец, он чуть не с пеленок бьется с татарами, и притом бурсак, опустошавший окрестности Брод.
– Где же он? – спросила пани, с испугом озираясь.
– Он будет у нас сегодня обедать, – проговорил канцлер, забавляясь смущением жены.
– Пан Юрий всегда что-нибудь такое выдумает, – с неудовольствием возразила пани.
– Да, – прибавил пан канцлер, причем углы его губ слегка вздрагивали от смеха, – я попрошу и пани, и панну быть с ними отменно любезными, так как и он, и отец его мне очень нужны.
– Зачем это пану понадобились запорожцы? – сердито проворчала пани. – Довольно того, что я сделала два визита этой гордячке пани Радзивилл, довольно того, что принимаю Вишневецких, которых ненавижу и которые носятся со своею роднёю Мнишками, как с писаною торбою...
– Пани примет мои замечания к сведению, – строго заметил пан канцлер. – У меня сегодня обедает сотник Богдан с сыном своим Тимофеем, а этого сотника сам наияснейший король удостаивает своей милости; прошу сообразоваться с моими указаниями!
Он вышел, сердито хлопнув дверью.
– Вот вы всегда так, – ворчала Урсула, – раскричитесь из-за пустяков и рассердите отца. А мне сегодня надо было попросить его за пана Мартина, я обещала Самуилу, что сделаю это. Как я теперь к нему подступлюсь?
Пани совсем опешила: она была у дочери под башмаком и не выносила ее гнева.
– Да я же ничего, цыпочка! Я только так! – бормотала она, путаясь и запинаясь.
– Какая я вам цыпочка, – сердито крикнула та. – Вы в самом деле думаете, что меня еще надо нянчить. Я лучше вашего понимаю все дела и знаю, почему отец ухаживает за запорожцами, а вы только везде путаете и вмешиваетесь, где вас не спрашивают!
– Да полно тебе сердиться! Ну, я не буду! Ну, я приму этих уродов, страшилищ.
– И должны принять! – сердито отрезала дочь. – Его величество король не хуже нас! А тем более, что мне сегодня непременно надо настроить отца так, как этого желает Самуил.
– А эти несносные молдаванки тоже будут сегодня обедать у нас? – нерешительно спросила мать.
– Конечно, будут, ведь мы же с вами вместе ездили их приглашать! – нетерпеливо проговорила Урсула.
– Да оне, кажется, отказались!
– Ничуть, я упросила пани Радзивилл, и она обещала непременно быть вместе с сестрой.
– Иезус Мария! – глубоко вздохнула пани, принимая вид покорной жертвы. – Нельзя ли, чтобы у меня сегодня разболелась голова? Ты одна с ними и справляйся.
– Вам всегда хочется устроить мне неприятность, – проворчала дочь. – Куда как будет прилично невесте хозяйничать одной без матери. Вы этого и не думайте. Вот когда я уйду из дому, тогда делайте, что хотите.
Пани расчувствовалась: близкая разлука с дочерью была ее больным местом. Урсула знала, чем на нее подействовать.
– Ну, хорошо, хорошо, моя пташечка! – согласилась пани, поднося платок к глазам. – Я знаю, что мне недолго на тебя радоваться. Не сердись только, все для тебя сделаю.
II
Соперники
В смежной со столовой небольшой диванной комнате кучка знатной польской молодежи ожидала выхода канцлера и его семьи. Хотя обед и назывался семейным, но пригласили человек двадцать гостей, и Тимош, вошедший в эту минуту вместе с Богданом, почувствовал себя неловко в обществе блестящего молодого шляхетства. Вот почему он даже обрадовался, заметив Дмитрия Вишневецкого. Он дружелюбно протянул ему руку, но гордый пан ответил ему кивком и презрительно отвернулся.
