Александр Круглов - Клянусь!

Выступая, уже имея опыт, я всё вокруг подмечал, особенно в зале перед собой. Видел, как в первом служебном ряду тревожно задвигались в креслах, заволновались мои сценаристы. Да и не только они. И не только в служебном ряду. Посреди второго ряда, сохранив за собой это место с предыдущего депутатского созыва, ещё с преобразованного в парламент облсовета, непроницаемо, никак не реагируя на моё заявление, слушал вместе с другими и лидер крымских коммунистов Леонид Грач. Я особенно держал на прицеле его — этого самого главного на полуострове «миротворца», миротворца любой, даже самой унизительной, не приемлемой для нас, русских, ценой. Он слова ни разу не сказал в поддержку воссоединения Севастополя, Крыма с Россией, не говоря уже о действиях и покруче.

— Итак, — завершил я своё внесценарное вторжение в сессию горячим призывом, — председателем Верховного Совета Автономной Республики Крым мы сейчас изберём, обязаны просто избрать общего кандидата от «Русского блока», от всех русских патриотических сил заместителя Юрия Мешкова по партии, по «РДК» Сергея Цекова. На нашей стороне чуть ли не две трети всех парламентских голосов. И, не тратя попусту времени, дружно проголосовав, тут же будем иметь не только своего, русского, президента, патриота России, но и своего, русского, во главе парламента Крыма.

И часа не прошло, как Сергей Цеков, уже стоя рядом со своим соратником, другом президентом Крыма Юрием Мешковым, чуть ли не обнявшись, озирая с достоинством, уверенно зал, казалось, открывал новую страничку в русском общественно-политическом движении Крыма.

Ни о чём ни в одной сфере, даже в привычной повседневной жизни, в быту (не говоря уже о вещах куда более сложных — общественных, государственных, философских) человек не в состоянии составить полное, законченное представление сразу же, с ходу, в один приём, так сказать. Оно даётся ему лишь постепенно, шаг за шагом — по мере постижения всё новых и новых граней того, что он стремится понять. Такова, увы, несовершенная природа человеческого механизма познания всего, что окружает его, что творится внутри его самого. Мне потребовался чуть ли не весь первый парламентский срок, чтобы, сталкиваясь со всё новыми и новыми фактами, делая вывод за выводом, словом, заблуждаясь и прозревая, наконец, осознать, что депутатская деятельность — это в основном рутинная, пустозвонная, популистская возня, почти ничего не меняющая в нашей уродливой, несправедливой действительности. А я со товарищи, вообще все русские патриоты — ненавистники затянувшейся и всё более оборзевающей оуно-бандеро-руховской оккупации Севастополя, Крыма — так и рвались и поныне (вот уже более десяти лет) рвёмся к самым решительным крутым переменам. Вместо расколотой великой страны и великого народа нам подавай единую и неделимую Русь, воссоединённый великий русский народ. Вот что нам, мне, каждому русскому, подлинно русскому, нужно прежде всего. А уж затем на этой незыблемой базе — и всё остальное. И прежде всего, конечно, вместо засилья ограбивших нас в основном еврейских прихватизаторов нам вернуть хотя бы былую, мало-мальски уравнительную справедливость и коллективный сознательный труд на себя, на народ, на страну. Словом, подлинно народная власть нам нужна, установленные ею во всём и повсюду государственный интерес и порядок. И начинать давно уже было пора именно с нас — севастопольцев, Севастополя. Чтобы в конечном итоге вернуть России не только их, но и всё остальное, что незаконно присвоили и Украина, и Казахстан, и Прибалтика, и прочие, так называемые ныне, независимые государства.

Вот этим я, депутат, старейшина Верховного Совета Автономной Республики Крым нового созыва, и поклялся теперь заниматься. И больше ничем другим. Ничем! Только этим! И плевать мне на то, что формально это выходит за рамки депутатских прерогатив, регламента, самих целей, сути парламента. Мне на всё это наплевать — дерзко, открыто, демонстративно. Так же, как сотворители Конституции «незалежной и самостийной», принимая её, нагло наплевали на факты истории, на внутригосударственное и международное право и договоры, на саму естественную потребность, стремление всякого русского, россиянина жить свободно, на Родине — в единой и неделимой России.

И мне, вот такому, с такими вот целями, с клятвой такой, из всех постоянных депутатских комиссий более всего подходила комиссия по государственному строительству, законодательству, законности и правопорядку. Пусть и хохляцким, антирусским, антироссийским строительству и правопорядку. Но именно в неё-то, в эту комиссию, я и вошёл, чтобы её враждебному в отношении России предназначению противостоять — изнутри, осведомлённо, решительно.

Но уже на следующий день нежданно-негаданно пришлось мне заниматься не этой высокой стратегией, не решением напрямую наших главных задач, не клятву, данную мной, выполнять, нет, а встревать, как поначалу казалось, всего лишь в обычную житейскую свару. И только тогда прояснилось, кто за ней — за этой заварухой — стоит. Оказывается, нашлись дотошные, а главное, политически заинтересованные народные избранники, которые опротестовали утверждение в качестве депутата нового парламента симферопольца Сергея Ковальского.

— Он, — заявили они, — насильник. И ему не место в Верховном Совете республики.

И хотя в завязавшейся перепалке так и не выяснилось со всей очевидностью, почему «насильник» до сих пор на свободе, а жертва, девица, вовсе и не жаждет возмездия, кучка украинских и татарских националистов, сговорившись, усевшись в центре зала, продолжала настаивать на своём:

— Всё равно! Как ему теперь вот с таким несмываемым позорным пятном высшую власть в Крыму представлять? Как?

— А вот так! — отвечали русские и нерусские пророссийцы. — Сейчас вот мы возьмём да и тоже вытащим на свет божий уголовника… Вашего теперь… Вот тогда и посмотрим, чей будет позорней — наш или ваш.

Так бы, наверное, и продолжалось, как при заезженной патефонной пластинке. Да, отбиваясь от татаро-бандеровцев, Ковальский вдруг заявил:

— Неужели не всем ещё ясно? Да я же для них не просто Ковальский… Я же русский, российский радикал-патриот. Выдвиженец Русского блока, вот кто я! А теперь ещё — один из самых молодых депутатов высшего на полуострове органа власти. Да я здесь, в Симферополе, всё равно, что в Севастополе Александр Круглов. Вот кто я для наших врагов! — На секунду осёкся, примолк: никак лишку дал — с ветераном, старейшиной, с одним из самых отчаянных предводителей сопротивления рядом поставил себя. — Стараюсь, — тут же нашёлся, поправился он, — беру пример с Александра Георгиевича. Сколько раз прокуроры всех рангов, вплоть до украинского генерального, пытались его сковырнуть, неприкосновенности депутатской лишить. А депутатский корпус: НЕТ, НЕ ОТДАДИM! — Понимал, что завтра так же могут и кого-то из них… Словом, до Круглова сегодня мне, конечно, ещё далеко. Зато я — это Круглов в молодости, Круглов молодой!

Леонид Грач во втором ряду, напротив трибуны, прыснул со смеху, откинулся на спинку сиденья, обнажил ряд крепких белых зубов. От удовольствия даже прижмурился, глаза руками прикрыл. Неужто, мелькнуло в моей голове, вспомнил, провёл параллель: «Сталин — это Ленин сегодня». Да от такой параллели нашего извращённого циничного времени и не так ещё расхохочешься.

Таким образом, речь на сессии уже шла не только о «насильнике», она коснулась вдруг и меня. Только коснулась… А Сергея Ковальского наши противники пытались смешать с грязью. И как я мог дальше молчать? Конечно, не мог. Решительно встал — и на трибуну. С её высоты высмотрел в зале сидевших кучкой злобных хулителей, на «насильника» взгляд перевёл. Тот в своём кресле весь подался вперёд, уставился в ожидании в меня.

— Дорогой Серёжа, соратничек ты мой, двойничок, — через весь зал по-отечески, но и с весёлой издёвочкой бросил я с трибуны Ковальскому. — Круглов новоявленный наш… Это же надо… Ещё один — в мои-то самые цветущие завидные годы, — Круглов молодой!

Зал от такой неожиданной вольной заявы заулыбался, недоумённо задвигался, оживлённо залопотал. Леонид Грач во втором ряду, как и давеча, снова прыснул сдержанным интеллигентным смешком, а его партийный напарник, Анатолий Лазарев — генеральный директор ведущего симферопольского автозавода, что-то шепнув ему на ухо, даже озорно захлопал в ладоши. Кто-то рядом его поддержал. А я продолжал так же отечески, чуть язвительно, вольно: — Ладно, пусть… Коль Ковальскому охота походить на меня, пускай подражает. Не возражаю. Тем паче, что по главному показателю он действительно мой сподвижник. Так же, как и я, за Родину, за Россию стоит, поднимает на схватку других, депутатом вот тоже избрали. Оружие, правда, пока у него — мегафон да листовки… Пока! А дальше, может, дело и круче пойдёт: и нам придется, как в Приднестровье, Абхазии и Карабахе… Как мне в Великую Отечественную довелось: из противотанковой пушки да по фашистским «панцернам». Я уже тогда, мальчишкой совсем, Родину, Россию от врагов защищал….