Гор Видал - Сотворение мира
На нашем первом ночлеге я увидел сквозь бело-розовое цветение тысяч плодовых деревьев лачуги нового поселка. К северу от Суз земли чрезвычайно плодородны.
Уважая ранг Фессала, хозяин постоялого двора отвел нам небольшую комнату с низким потолком и земляным полом. Менее значительные персоны спали в конюшнях и коровьих стойлах или просто на земле под звездным небом.
Хотя люди такого ранга путешествуют с собственными шатрами, челядью и утварью, Фессал захотел, чтобы мы путешествовали, «как воины; ведь вам обоим предстоит ими стать».
— Киру — нет, — сказал Милон. — Он собирается стать жрецом. Он вечно молится и придумывает проклятия.
Хотя Милон плохо помнил свой родной город, афинское ехидство ему не изменяло. Наверное, оно в крови.
Фессал взглянул на меня с интересом:
— Ты потомственный маг?
— Нет. Я не перс…
— Он не перс. Он мидиец.
Милон тактом не отличался. При дворе считалось дурным тоном упоминать о том, что пророк, посланный Мудрым Господом, сам не перс, а мидиец из Раг. Хотя многие представители нашей фамилии пытались это оспорить, Зороастр не имел ни капли персидской крови. Правда, я не думаю, что и мидийская есть. Подозреваю, наши корни уходят в истинно древнее племя — ассирийцев, халдеев или вавилонян. Не считая меня, все Спитамы слишком смуглы, слишком экзотичны с виду для мидийцев. Я, благодаря Лаис, светлый, я похож на грека.
Фессал разжег угли на жаровне и испек нам из отрубей и воды солдатский хлеб. Плод его трудов видом и вкусом напоминал подсохшие на солнце коровьи лепешки.
— У тебя великие предки, — сказал Фессал.
Он был красивым мужчиной. В юности он женился на персиянке из Милета, и хотя в ту пору афиняне не так возражали против смешанных браков, как теперь, все в Афинах считали, что если представитель их царствующей династии женится на персиянке, та должна быть по меньшей мере близкой родственницей Великого Царя.
Мне говорили, что Фессал совсем не по-афински любил свою жену. Определенно, он был страстным мужчиной. Роман между ним и будущим цареубийцей Гармодием был столь неистовым, хотя и коротким, что повлиял на судьбу Афин.
Думаю, никто из ныне живущих толком не понимает, что там, собственно, произошло. Эльпиниса, чрезвычайно осведомленная в такого рода делах, думает, что Фессал и его сводный брат Гиппарх были влюблены в Гармодия, прекрасного молодого атлета из Танагры. Естественно, Гармодию льстила любовь братьев афинского тирана. К тому же Гармодий любил пофлиртовать. Официально он был любовником другого танагрийца, начальника конного отряда по имени Аристогитон. Как обычно в таких случаях, афиняне перессорились. Аристогитон проклинал тирановых братьев, Фессал злился на своего брата, что тот пытается отобрать юношу, сам же юноша… Впрочем, дело это весьма запутанное и может представлять интерес только для афинян. А с другой стороны, эта ссора повлияла на ход истории.
Гиппарх публично оскорбил девственную сестру Гармодия. Считается, он-де выразил надежду, что она не так распутна, как ее брат. Разгневанный Гармодий пошел к своему старому любовнику Аристогитону, и вместе они поклялись отомстить за оскорбление. На большом всеафинском празднике Аристогитон с Гармодием не только убили Гиппарха, но и совершили покушение, правда неудачное, на жизнь Гиппия. Хотя обоих тут же казнили, тирания получила удар, положение Гиппия пошатнулось, и он счел необходимым послать Фессала в Сузы для заключения союза с Дарием. Но в Афинах дело зашло слишком далеко. Из-за любовной ссоры династия Писистрата пала, а на Агоре установили статуи любовников. Между прочим, когда Ксеркс захватил Афины, он увез эти статуи с собой в Сузы, где по моему совету их установили у подножия памятника Писистратидам. До сих пор можно видеть, как молодые убийцы взирают снизу на добрых тиранов, по глупости и ревности изгнанных из города, никогда больше не видевшего такого долгого и славного мира, какой столь мудро и успешно поддерживали потомки Писистрата. Все это нелепо. Только в Афинах любовные страсти смешивают с политикой.
Демокрит напоминает мне, что при персидском дворе любимые жены и наложницы Великого Царя часто пользуются большим влиянием. Это правда. Но когда наши царицы добиваются власти, это происходит не благодаря их сексуальной привлекательности, а благодаря тому, что они сумели управиться с тремя домами гарема, и, кроме того, царица получает большие доходы независимо от Великого Царя. К тому же царица может непосредственно влиять на евнухов, управляющих канцелярией. Хоть я и не встречал более подверженного женским чарам человека, чем Ксеркс, ни на мгновение не могу предположить, чтобы его сердечные дела могли влиять на его политику. Впрочем, однажды был такой случай, но это произошло в конце его жизни. Если проживу достаточно долго, расскажу.
Жуя солдатский хлеб, я постарался убедить Фессала, что тоже хочу стать настоящим воином.
— Это самая лучшая судьба, — сказал он. — И это необходимо. Мир опасен для тех, кто не может сражаться. Или командовать войском. — Он поворошил угли в жаровне. — Или нанять войско.
Фессал погрустнел. Все мы знали, что ему не удалось уговорить Дария помочь Гиппию. В те дни Дарий мало обращал свой взор на греческий мир. Хоть он и владел греческими городами в Малой Азии и простер свою власть на множество островов вроде Самоса, Великий Царь никогда не интересовался западным миром, особенно после поражения на Дунае.
Дария всегда тянуло на Восток, но он никак не мог направить туда все свое внимание. Правда, он совершил экспедицию к реке Инд, но ему хотелось добраться до стран, лежащих еще дальше на восток, и еще дальше, чем те. Дария, как и раньше Кира, постоянно отвлекали эти краснолицые всадники с севера, вечно наседающие на наши границы. Но это были мы сами. Тысячу лет назад исконные арии, налетев с севера, поработили до сих пор находящихся под нашей властью жителей Ассирии и Вавилонии. Теперь под именами индийцев и персов племена создали новую культуру, и нашего племенного вождя мы называем Великий Царь. Тем временем наши родичи в степях алчно взирают на нас с севера и ждут своего часа.
Фессал задумчиво рассказывал об Афинах. Несмотря на свои малые года, я понимал, что говорит он не просто так. Моя мать водила дружбу с царицей Атоссой. Сказанное мне будет пересказано царице.
— Гиппий — надежный друг Персии. Его враги в Афинах — это враги Персии и друзья Спарты. — Нахмуренное лицо Фессала казалось розовым в свете жаровни. — Гиппий нуждается в помощи Великого Царя.
Снаружи донесся крик:
— Дорогу посланцу Великого Царя!
Послышался шум, гонцу меняли лошадей. Даже в те дни царские посланцы покрывали полторы тысячи миль от Суз до Сард менее чем за неделю. Дарий всегда говорил, что империя держится не войском, а дорогами.
— В один прекрасный день Спарта заключит союз с врагами моего брата в Афинах. И тогда они нападут на Персию.
Даже для ребенка это звучало несуразно. Персия — это же целый мир! Хотя я плохо представлял, что такое Спарта, я знал, что это греческий город, маленький и слабый, где-то далеко. И я знал, что персы неизменно побеждают греков. Таков закон природы.
— Только мой брат Гиппий, один он и отделяет Персию от Спарты.
Не думаю, что Фессал отличался большим умом. Поскольку он умер, когда я был еще мал, мне не довелось его знать как мужчине мужчину. С другой стороны, я часто встречался при персидском дворе с его братом Гиппием, когда тот был в длительном изгнании. Гиппий не производил впечатления сильной личности, но был хорошо образован.
— Почему Спарта так опасна? — спросил я.
— Спартанцы живут ради войны. Они не любят других людей. Спарта — не город, а казарма. Они хотят завоевать всю Грецию. Завидуют Афинам. Они ненавидят нашего отца Писистрата, потому что его любит народ и любят боги. Сама богиня Афина провела моего отца в Акрополь и перед всеми гражданами наделила его и его потомков властью над городом.
Не знаю, верил ли сам Фессал в эту историю. Нынешние афиняне определенно не верят. Верили ли они раньше? Сомневаюсь.
Истина здесь то, что Писистрат с друзьями уговорили одну высокого роста девушку по имени Фия нарядиться Афиной. Я встретил ее внука, который взахлеб рассказывал, как его бабка тогда сопровождала Писистрата в священный храм Афины в Акрополе. Поскольку большинство афинян все равно поддерживали Писистрата, они прикинулись, будто принимают Фию за Афину. Остальные промолчали — из страха.
Пришло время, и Писистрата из Афин изгнали. Он отправился во Фракию, где владел серебряными рудниками. Какое-то время он имел дела с моим дедом Мегакреоном. Но как только Писистрату удалось снова нажить состояние, он расплатился с аристократической партией Ликурга. Потом подкупил партию торговцев во главе с Мегаклом. Поскольку сам он возглавлял партию афинских простолюдинов, то не мог снова стать в Афинах тираном. Он дожил до старости и умер в довольстве. Ему наследовали его сыновья Гиппий и Гиппарх.
