Михаил Попов - Тьма египетская
Правящая чета воссела на самую высокую гору подушек. Меж супругами поместили большое золотое блюдо, с которого они, согласно старинному правилу, должны были угощаться по очереди. Бакенсети не хотелось есть из-за сегодняшних переживаний, и вообще ему хотелось сидеть не там, где предписывали правила, но с гостями. Ему казалось, что он не договорил с ними, не услышал от них самое важное. Ему хотелось расспросить поподробнее о здоровье своего боготворимого друга. Одного формального сообщения Мегилы, что он здоров и большую часть времени проводит в «Доме размышлений», явно не хватало для удовлетворения душевной жажды князя. Он проклинал правила надуманного египетского этикета и рассеянно бродил пальцами меж кусками мяса и финиками. Аа-мес, напротив, была, судя по всему, в прекрасном расположении духа, много и с удовольствием ела, грациозно вертела головой, держа под прицелом своего интереса весь зал.
Мегила и Гист сидели неподалёку в обществе Тнефахта. Он в соответствии со своим чином должен был развлекать гостей. Их беседу вряд ли можно было назвать оживлённой. Начальник гарнизона молчал, видимо, полностью исчерпав свою роль в прежнем разговоре. Мегила задавал главному советнику короткие деловые вопросы, касающиеся дел в городе, в княжестве. Оказалось, что и отряд Небамона отнюдь не забыт. «Царский друг» очень хотел бы выяснить, в какой степени эта шайка является серьёзной вооружённой силой и насколько она связана с верховным жрецом Птахотепом. О нём известно, что он человек опасливый и даже трусливый, можно ли представить себе, что он начал замышлять какой-то мятеж против Авариса? Визирь выражал по этому поводу сомнения. Что касается столь неожиданного прибытия в Мемфис верховного жреца Аменемхета, тут вообще трудно что-то сказать. Представить себе, что таким образом мог бы осуществляться сговор меж первосвященниками главных городов Верхнего и Нижнего царств, невозможно. Слишком всё здесь на виду. Да и те, кто приставлен наблюдать за Аменемхетом, утверждают, будто бы он, остановившись практически на территории храма Птаха, так ещё ни разу и не виделся с его настоятелем.
— Так для чего же он здесь? — с едва заметным мрачным недовольством в голосе спросил Мегила.
Тнефахт ответил не сразу, кратко оглянулся на князя, как бы сомневаясь, имеет ли он право говорить о затронутом предмете.
— Дело тут в племяннике.
Мегила перестал жевать. Поднял глаза на толстяка:
— В первый же день своего прибытия он завлёк мальчика к себе и, судя по тому, что потом рассказал Мериптах, уговаривал его плыть с ним в Фивы.
«Царский брат» медленно проглотил то, что было во рту.
— Но мальчик заперт теперь во дворце, и днём и ночью за ним следят много пар глаз.
— Зачем он ему?
Толстяк виновато пожал плечами, хотя имел полное право не знать, что творится в голове фиванского жреца.
— А ещё Себек. В одну из ночей, когда Мериптах молился на дамбе, за ним приходил сам Себек.
Увидев, что мрачное серое лицо исказилось в неожиданной, страшноватой улыбке, Тнефахт стал оправдываться, говоря, что это всё со слов мальчика, а он любит выдумывать и иногда делает это с поразительной изобретательностью. Может, никакого крокодила и не было. Мегила прервал этот лепет неожиданным и не совсем понятным вопросом. Он спросил, как чувствует себя Рех.
Тнефахт не расслышал или не сразу понял, поэтому наклонился к «царскому брату» с вопросительным выражением на лице: кто?
— Рех, — повторил тот, и получилось достаточно звучно. Настолько, что услышавшая это имя госпожа Аа-мес слегка поперхнулась. Хотя, возможно, это и не было связано с услышанным. Толстяк объяснил шёпотом, что они знают этого человека под другим именем, а это стараются забыть. Чувствует себя этот человек преотлично, и если... Мегила поднял руку — хватит!
Спустя короткое время Тнефахт отлучился, ибо ничего во дворце не делалось без его распоряжения, и два гиксоса остались наедине. И тут младший, выпив терпкого, сладкого вина, которым всегда славились здешние виноградари, нарушил почтительное молчание:
— Чем дальше, тем я больше убеждаюсь в небывалых качествах этого мальчика Мериптаха.
Мегила отпил вина тоже:
— Глупые египетские сплетни. Крокодилы не разговаривают.
— Даже если он это придумал... Удивительный мальчик.
— Я видел много городов и много мальчиков. Поверь, этот ничем не выделяется. Грязный замухрышка.
— Мне кажется, Бакенсети специально держит его в таком виде.
Мегила недовольно поморщился:
— Зачем?
— Затем, что, если его отмыть, умастить, нарядить, он поразит воображение. И ум такой забавный.
— Такое впечатление, что ты уже сорок лет, как покинул Аварис, тебе любой куст представляется смоковницей. Обычный мальчишка.
Начальник гарнизона почтительно согласился с мнением «царского брата», но заметил всё же, что прямой долг требует, чтобы он сообщил о Мериптахе в столицу. Промедление в этом вопросе, как прекрасно знает его старший друг, может быть расценено очень нехорошо и стоить остатков карьеры.
В ответ на это Мегила ничего не сказал и поднял чашу. Сразу же к нему подбежала тоненькая девушка с кувшином. Когда «царский брат» подносил чашу ко рту, вновь появился Тнефахт. Вид у него был озабоченный. Только что он говорил со своим лазутчиком. Место, где располагается отряд Небамона, установлено точно.
Гист сказал:
— Назови это место мне. Мы окружим их и перетопчем копытами.
10
Этому походу не суждено было состояться. Сразу по двум причинам. Во-первых, ожил Хапи. Прибытие воды в реке началось в точном соответствии с календарём (что вполне можно было бы счесть чудом), в пятый добавочный день к четвёртому месяцу периода шему, что считалось хорошим предзнаменованием, божественным обещанием всяческих благ народу и стране.
Первыми о великом событии возвестили павианы. Большое семейство, заночевавшее в древесных ветвях у края сузившегося потока, проснувшись, обнаружило себя на острове, окружённом крокодилами. Обезьяны подняли немыслимый визг.
Вслед за сыновьями Тота во мгновение ока проснулся весь город. Ещё вчера немилосердно выжаренный, согнутый смертной тоскою Мемфис преобразился и без всякой видимой подготовки впал в празднество, прославляя Изиду, бога реки, звезду Сопдет, Птаха-создателя и великого Ра.
Очнулись и близлежащие деревни. Целые караваны ослов, нагруженных провизией, вином, цветами, потянулись к стенам Мемфиса, огибая водяные языки, всё дальше выползающие на сушу. Бродячие торговцы и лавочники, жизнь которых в предыдущие месяцы усохла так же, как и русло Хапи, спешно расставляли палатки на центральных улицах, вдоль храмовых стен и на высоких набережных, не покрываемых обычно водою даже в годы сильнейшего наводнения. В тех местах, где ожидалось движение праздничных процессий, торговцы устраивались надолго, ибо вслед за встречей Нового года будет праздник местного божества Птаха. Затем начнутся торжества у стен главных гостевых алтарей Амона-Ра, Уаджет и богини Хатхор. Вслед за этим маячил праздник всеобщего опьянения «Техи», более всего любимый простым народом, а там уж будет недалеко и до великого празднества Опет.
Поход Гиста против банды Небамона, сделавшегося Хетепни-Птахом, был невозможен и ещё по одной причине. Офицер Андаду, явившийся с утренним докладом к начальнику гарнизона, нашёл уже остывший труп своего блестящего начальника. «Царский друг» лежал на полу посередине комнаты, из шеи за левым ухом у него торчал хвост небольшой стрелы. Стрелы необычной: такие не использовались ни гиксосами, ни ливийцами, ни кушитами, ни египтянами. Как мог убийца незамеченным проникнуть на территорию гарнизона? И как он мог уйти незамеченным?! На этот вопрос, заданный Мегилой начальнику ночной охраны и другим офицерам гарнизона, ответа ни у кого не было. Жрец Сета принёс обильную жертву своему божеству, но, несмотря на это, тот не открыл ему тайны ночного происшествия.
Воины мрачно перешёптывались, видя в этом событии скверное предзнаменование. По-своему шаззу были ничуть не менее суеверны и набожны, чем египтяне. И каждое важное событие виделось им столкновением невидимых божественных сил. В их представлении не просто коварный убийца по своему хотению и умению поразил их великолепного начальника, это бог Сет был уязвлён кем-то из отвратных божеств, почитаемых мягкотелыми, ничтожными жителями долины. Залитый радостью и весёлыми приготовлениями город за стенами гарнизона вызывал у кочевников особую ненависть. Но рядом с ненавистью была и неуверенность. Кожаные конники привыкли жить с ощущением совершеннейшей собственной непобедимости. Потеря одного воина от рук местного бунтовщика была событием редчайшим, а тут сам начальник гарнизона. Неужели эта презренная Чёрная Земля родила воинов, способных творить такое?! Но не на деревенских же полях им завестись, только в тёмных, тайных храмовых подвалах возможно было вырастить, воспитать и обучить этих незримых убийц.
