Валерий Прохватилов - Гангутский бой
Пётр, скрепляя ультиматум печатью, неожиданно широко улыбнулся, разглядев вдруг лицо Ивана Рябова на одной из ближайших галер. Даже подмигнул ему — живой, мол? — и тут же подумал: «Сей солдат мне удачу приносит…» Тут же что-то тихо сказал Апраксину, сидевшему рядом. Тот кивнул.
Оказалось, государь назначил парламентёров: генерала — из заслуженных самых — Вейде, переводчика Арнштедта из бригады Лефорта и сопровождающим — Рябова.
Рябов крякнул от неожиданности: в третий раз он добрым словом государя не обойдён, милостью его то есть, и на душе его теплей стало.
И пошла галера под белым флагом — в направлении «Элефанта».
Приняли парламентёров торжественно и с почётом, но, как Рябову показалось, просто время шведы тянули. Всё надеялись, по-видимому, на помощь Ватранга.
Пока Вейде с Арнштедтом ультиматум вручали, Рябов Эреншельда разглядывал с интересом.
Ранее никогда ему пе приходилось так близко видеть хоть кого-то из высших шведских чинов. Видел прежде шведов в бою — близко, ближе не бывает, — глаза в глаза. Но там — бой… Либо я тебя штыком, либо ты меня… А на Эрепшельда Рябов сейчас смотрел с несколько другим интересом.
Почему-то видел он перед собой в эти вот минуты не прославленного в боях адмирала, шаутбепахта, грозу морей, а просто пожилого, немного уже грузного человека, с добрым, слегка усталым лицом. Человек этот слегка шевелил губами, будто повторяя про себя текст ультиматума, который ему. волнуясь, а потому немного сбиваясь, талдычил Арнштедт, и смотрел прямо перед собой, не мигая. Тяжкая, обыденная забота отражалась и его воспаленных бессонницей, неподвижных глазах.
«Форму скинуть да рубаху надеть, — думал Рябов про Эреншельда, — будет он в точности из себя как мужик наш, архангельский. Косу бы в руки ему сейчас да по зорьке, по зорьке на луговину. А вот поди ж ты, через час-другой убивать друг друга начнём…»
Между тем чтение ультиматума кончилось.
Эреншельд что-то бросил коротко своей свите, вскинул голову и мигом преобразился.
Плечи как-то разом расправились, взгляд стал цепким, буравящим. Рябов от восхищения даже головой покачал.
Так ни с чем и вернулись.
Генерал Вейде передал Петру слова Эреншельда, смысл которых сводился к тому, что смерть в бою он предпочтёт позорному плену.
Выслушав со вниманием сей короткий доклад, Пётр распорядился немедленно поднять на мачте адмиральской галеры синий сигнальный флаг. Пушка с той же галеры ударила звонко в настороженно-хрупкой утренней тишине.
Это было сигналом атаки.
В плотном шквале ядер и пуль, которым встретили нападающих шведы, уцелеть не было, кажется, ни малейшей возможности.
Экипажи русских галер, идущих в схватку посередине строя, были выбиты первыми же грозными залпами почти на четверть состава.
Сполохи огня отражались норой, казалось, на низких утренних облаках, вода в бухте окрасилась мгновенно в розовый цвет. Крики раненых перемешивались в пространстве, внезапно разорванном, с криками перепуганных чаек.
Первая атака захлебнулась.
Русские галеры отошли, перестроились и вновь двинулись к «Элефанту».
Вновь гремели пушки, свистели ядра. Грохот разрывов заглушал крики раненых, слова команд.
Залпы ружей раздавились без перерыва.
Шведы дрались обречённо, без надежды на жизнь, а потому уверенно. стойко. Чётко ощущалось в их обороне не только отчаяние, но и смелость.
После неудачи второй атаки Метру стало ясно, что тактику нападения надо несколько изменить. Скученность огня в центре, его высокая плотность не позволили русским галерам вплотную приблизиться к «Элефанту»., чтобы завладеть им затем в абордажном бою.
Третий удар Мётр решил направить на фланги противника. При таком направлении атаки шведы неминуемо должны были рассредоточить огонь.
Пётр поставил капитана-командора Змаевича на правый фланг, генерала Вейде — на левый. В центре шла бригада Лефорта, несколько уже поредевшая, но готовая к очередному яростному броску.
В это время пороховой дым окутал уже буквально всю бухту. Затруднялось руководство галерами, затруднялся обзор. Рябову казалось порой, что это ночь наступила внезапно, прямо средь бела дня.
Продолжали греметь орудия. Они били по наступающим галерам почти в упор. Раненые падали в воду, и спасти их в этом месиве было невозможно.
Наконец на правом фланге, там, где в первых рядах шел Змаевич, русские и шведские галеры сошлись бортами. Началась рукопашная. Офицеры дрались шпагами, солдаты — багинетами, прикладами, а порой кулаками. В яростном сплетении тел трудно было иногда различить своих и чужих.
Постепенно все галеры шведов были всё же взяты на абордаж. Одна за другой они опускали флаги, прекращай огонь. Та же участь постигла вскоре и шведские шхерботы. Солдаты бросали ружья и сдавались в плен.
Пётр немедленно бросил в образовавшиеся прорывы несколько свежих своих галер. Он поставил им задачу подойти к «Элефанту» с тыла.
Огнедышащий, грозный «Элефант» продолжал сражаться, окружённый со всех сторон. Русские галеры подходили к бортам фрегата всё ближе и ближе, постепенно прижимая одна другую к его скользкой, испещрённой боем обшивке. Галеры теснились вокруг бортов «Элефанта» с такой плотностью, что между ними уже не стало видно воды. Убитые падали на дно галер, и живые шли по ним, предпринимая отчаянные попытки овладеть «Элефантом».
Шведы, кажется, понимали уже, что русские, несмотря на потери, одолеют их хотя бы количеством. Тем не менее ярость сопротивления нисколько не затихала.
Иван Рябов дважды был ранен — ещё в первой атаке. Одна пуля прошила бедро, другая оцарапала щёку. Только при отходе Рябов это заметил.
Дважды его галера отбрасывалась вместе с другими назад, но теперь прошла по левому флангу в тыл «Элефанта». Краем глаза Рябов видел, как солдаты карабкаются на борт, сам закидывал верёвку с крюком, продолжая время от времени стрелять — вверх куда-то, почти не целясь.
А с высоких бортов фрегата продолжала нестись на атакующих сплошная лавина огня.
Всё же вскоре сражение перекинулось на палубу «Элефанта». По корме его начал распространяться пожар.
Как во сне увидел вдруг Рябов где-то сбоку, сквозь дым, высокую фигуру Петра.
Он размахивал офицерской шпагой и что-то кричал. Кажется, о том, что шведы успели спустить на воду какую-то шлюпку.
Тут рядом внезапно так грохнуло, что Рябов будто оглох. Должно быть, в одном из отсеков взорвался бочонок с порохом. При втором ударе, ещё более мощном, Рябова резко кинуло к борту, на какое-то мгновение он потерял сознание и очнулся только в воде.
«Элефант» был рядом. По всей поверхности бухты, здесь и там, колыхались обугленные деревянные обломки палубных надстроек, догорающие остатки нескольких разбитых галер. Дым шёл низко над водой, мешая дышать.
Рябов уцепился за какой-то торчащий из потемневшей воды ящик и огляделся.
От кормы фрегата незаметно для русских пыталась отвалить зелёная шлюпка. Из-за сильного дыма, клубящегося в резких бликах огня, с борта фрегата её, должно быть, не видели. Около десятка шведов, в синих мундирах, уже сидели на вёслах, а на средней банке, на том месте, где крепится обычно ценной подъём, виден был замерший без движения в неудобной позе грузный пожилой человек в адмиральской форме. Под разорванным мундиром виднелись окровавленные бинты.
Лицо этого человека Рябов узнал бы сегодня из тысячи.
— Братцы! — закричал он в пространство что было мочи. — Братцы! Эреншельда уходит!
И грохоте боя его не слышали. Свист пуль, крики, скрежет рвущегося металла заглушали человеческий голос.
— Братцы!
Рябов выпустил свой спасительный ящик и вплавь, сажёнками, по-крестьянски, несмотря на то, что был ранен, кинулся догонять уходящую шлюпку. Удалось. За корму нацепился. Потому как шведы в панике вёслами работали плохо. Спешили, друг на друга покрикивали. по по левому борту размаха для вёсел не было: близость «Элефанта» мешала.
Наконец упёрлись дружно сразу тремя вёслами в борт фрегата и оттолкнулись. Разворачиваться стали, чтобы уходить куда-нибудь на остров как можно скорее. Чтобы шаутбепахта Эрепшельда от плена спасти.
Рябов снова тут крикнул:
— Братцы!
И сейчас же почувствовал сильный удар по пальцам левой руки, которой он цеплялся на борт. Это рулевой, повернувшись всем телом, рукояткой пистолета пытался отогнать Рябова. И ещё один швед, вытащивший уже из портика длинное косое весло, пробирался к корме, глядя в упор на Рябова чёрными, будто обугленными глазами.
— Бра…
Но крикнуть на этот раз он больше ничего не успел. Гром раздался над самым ухом, полыхнуло прямо в глаза, и сомкнулись тотчас же пенные бесшумные волны над простреленной головой русского солдата Ивана Рябова.
