Александр Кравчук - Нерон
Среди обвиняемых был и Домиций Агенобарб. Неприязнь у императора он вызывал тем, что происходил из знатного рода и сумел породниться с царствующим домом. Естественно, что официально ему вменялось нечто другое: прелюбодеяние, безнравственная связь с родной сестрой Домицией Лепидой. То был испытанный и часто употреблявшийся тогда ход: с людьми расправлялись, дискредитируя их морально в глазах общества.
Дело Домиция и других «заговорщиков» было заранее предопределено. Некоторые из них, более слабые духом, кончали самоубийством, чтобы избежать ужаса допросов и позора унижений во время показательного процесса. Однако Домиций не сдавался. Он упорно повторял, что невиновен, и просил дать ему возможность приготовить защитительную речь. Поскольку никаких четких распоряжений императора на этот счет не существовало (ибо тот, доверяя гороскопу Фрасилла, не торопился, считая, что может вести еще долгую игру с подсудимыми), Домицию благосклонно предоставили отсрочку.
Тем временем Макрон получил с Капри конфиденциальное известие, что дни Тиберия сочтены. Скорая кончина императора, впрочем, не являлась тайной, Тиберию было уже 75 лет, но именно теперь он, дабы доказать всем, как крепок и здоров, стал предаваться утонченному распутству.
Подгоняемый предсмертной тревогой, Тиберий перебрался с Капри на материк, в селение Мизены на берегу Неаполитанского залива. 16 марта он почувствовал себя плохо и не смог подняться со своего ложа. По дому разнеслась весть, что он умер. Толпа поздравляющих тотчас окружила Калигулу и Макрона. Внезапно кто-то крикнул:
— Император просит есть!
Всех как громом поразило. Некоторые оцепенели от ужаса, более сметливые убрались восвояси. Калигуле и Макрону терять было нечего. Они ворвались в императорскую опочивальню. Один из них крикнул:
— Да ведь он совершенно замерз! Надо его отогреть!
Они схватили подвернувшееся под руку женское одеяние и общими усилиями удушили старца.
Однажды, через несколько месяцев после того, как Калигула прочно утвердился на престоле, Макрон и Энния получили приказ покончить жизнь самоубийством.
Смерть старого императора спасла Домиция. Он снова мог спокойно наслаждаться жизнью, тем увереннее, что его жена была родной сестрой Калигулы, нынешнего императора. Именно в эти дни был зачат сын Домиция Луций, родившийся почти через девять месяцев после смерти Тиберия, в середине декабря. Итак, своим появлением на свет он косвенно обязан тому гороскопу Фрасилла, который гарантировал Тиберию еще десять лет жизни. Если б не это предсказание и вера Тиберия в астрологию, Домицию не предоставили бы время для подготовки к защите и он покинул бы этот мир до кончины старого властелина.
У Фрасилла был сын Бальбилл. В царствование Калигулы он предусмотрительно пребывал в Египте, имея при себе сокровища, подаренные его отцу Тиберием. Бальбилл вернулся в Рим только в 41 году, когда узнал, что на престол вступил Клавдий, с которым у него были дружеские отношения. Их взаимная симпатия зародилась много лет назад. Всеми тогда презираемый, Клавдий был частым гостем в доме Фрасилла. Ученый-астролог и его младший сын с пониманием относились к увлечению Клавдия историей, его же привлекала загадочность их искусства. Однако приверженцем астрологии Клавдий так никогда и не стал, относясь к ней со здравым скептицизмом.
В Александрии было хорошо известно о сердечных узах, связывающих Бальбилла с новым владетелем империи. Поэтому к нему обратились с просьбой сопровождать в Рим делегацию из десяти человек. Делегации предстояло выполнить две задачи.
Во-первых, посланцы должны были передать императору официальные приветствия в связи с принятием власти и просить его от имени своих сограждан одобрить чествования по этому поводу.
Во-вторых, им предстояло ходатайствовать об утверждении новых городских привилегий, а также повлиять на императора, чтобы он принял меры против евреев. Впрочем, те со своей стороны также направили делегацию — с жалобой на александрийских греков!
Ответ императора помечен 10-м ноября 41 года. Вот выдержки из него: «Прежде всего разрешаю отмечать день моего рождения как день Августа, согласно вашей просьбе. Разрешаю также установить в ряде мест монументы мои и членов моей семьи. Ведь я вижу, что вы стремитесь всюду ставить изваяния, свидетельствующие о вашей привязанности к моему царствующему дому.
Что же касается двух золотых скульптур:
Первая из них должна символизировать Дело мира Клавдия. Я вознамерился было воспретить ее водружение, опасаясь, что она окажется слишком великолепной. Однако, уступая просьбам моего многоуважаемого друга Бальбилла, не возражаю, чтобы изваяние было установлено в Риме. А второе разрешаю носить во время шествий в дни, посвященные патронам города, так, как вы того желаете. Вместе с изваянием в шествиях можете носить и трон, украшенный по вашему усмотрению.
Было бы, пожалуй, неправильно, приняв столь большие почести, отказать вам в создании административного округа, носящего мое имя, и посадке священной рощи по египетскому обычаю. Поэтому я согласен на это, равно как и на установку конной статуи Витразия Поллиона, моего прокуратора.
Разрешаю сооружение квадриг в мою честь на вашей границе.
Вместе с тем я отказываю в просьбе назначать верховных жрецов в мою честь и запрещаю постройку в мою честь храмов, ибо не намерен раздражать своих современников.
А теперь о том, кто виновен в стычках и спора или, точнее сказать, в войне с евреями. Правда, ваши посланцы, в особенности Дионисий, сын Феона, во время совместной встречи с противной стороной вели себя крайне вызывающе. Тем не менее я решил не производить тщательного дознания. Однако предупреждаю, что выступлю со всей решительностью против тех, кто осмелился бы вновь сеять вражду. Заявляю без обиняков: если вы не откажетесь от этой губительной взаимной ненависти, буду вынужден показать, на что способен даже мягкий властитель, доведенный до праведного гнева. Поэтому еще раз настоятельно призываю вас относиться к евреям дружественно и с пониманием, ибо те издавна обитают в этом городе. Вы не должны препятствовать евреям в исполнении религиозных обрядов. Надо разрешить им их обычаи, как это было во времена Божественного Августа. Ознакомившись с мнением сторон, я санкционирую эти обычаи.
Евреям повелеваю удовлетвориться теми привилегиями, которые издавна у них существуют; и пусть они не посылают своих делегаций, словно живут в отдельном городе. Такого до сей поры никогда не водилось. Пусть также они не вмешиваются в спортивные соревнования, которые организуются городскими властями. Они должны довольствоваться своими привилегиями и пользоваться теми благами, какими обладают в этом чужом для них городе. Им запрещено склонять к переселению, а также принимать евреев из Сирии и остальных районов Египта, в противном случае это вызовет у меня серьезное к ним недоверие. А если они не подчинятся моим наказам, я вынужден буду применить к ним суровые меры, считая, что они наносят империи вред.
Если вы прекратите обоюдные распри, пойдете на взаимные уступки, проявите взаимопонимание, я буду как и прежде заботиться о городе, с которым мою семью связывает давняя дружба.
Хочу засвидетельствовать, что мой друг Бальбилл, как всегда, в беседе со мной проявил заботу о вас; с непомерным усердием он отстаивал ваше дело».
Цель последних слов императорского послания была понятной. Клавдий хотел укрепить позиции Бальбилла в Александрии, несомненно, по его собственной просьбе. Ведь делегация не добилась главного — император не осудил евреев. Вину за это греки — жители Александрии — склонны были возложить на своих посланцев, обвиняя их в нерасторопности, в отсутствии усердия, недооценке значения миссии. Потому-то император так подчеркнуто говорил об усердии и самоотверженности Бальбилла, который, вероятно, не хотел утратить доверия своих земляков на берегах Нила. На протяжении всего царствования Клавдия он делил свое время между Римом и Александрией. Он быстро поднимался вверх по ступеням государственной иерархии, возглавляя при этом и некоторые чисто местные, египетские учреждения.
В 43 году как военачальник высокого ранга Бальбилл участвовал в походе на Британию. Позже у него в Египте была почетная должность смотрителя храмов и рощ, посвященных Августу, при этом он служил верховным жрецом приюта Гермеса в Александрии. Благосклонное отношение императора позволило ему возглавить знаменитую Александрийскую библиотеку, крупнейшую в тогдашнем мире. В благодарность Клавдию он создал там специальный отдел, назвав его «Клавдианиумом», где ежегодно в определенные дни публике читались научные труды императора.
В Риме Бальбилл какое-то время выполнял министерские функции, возглавляя ведомство по приему делегаций и контролируя его греческий отдел.
