Ольга Гурьян - Один Рё и два Бу
— А может быть, ему тоже не поздно? — спросил Мурамори. — Может быть, геройским поступком он снова обретет уважение людей?
— Каких людей? — сердито сказал Дзюэмон. — А впрочем, хочешь, я тебе расскажу?.. Ночь длинная, и Рокубэй, видно, не скоро вернется.
РАССКАЗ ДЗЮЭМОНА: КАК БЫЛ ПОХИЩЕН МЕЧ МУРОМАСЫ
Мой приятель родился в княжеском замке. Но не в тех высоких и обширных залах, где стены украшены росписью и золотым лаком и откуда открывается вид на городок, распростершийся у подножия холма, как раб пред лицом владыки. Нет, он родился и тесной каменной каморке, такой холодной и темной, что она казалась щелью в громаде замковой стены. Отец моего приятеля был самурай, но не из гордых и роскошных приближенных молодого князя. Его служба состояла в том, что он воспитывал княжеских соколов, как до него занимались тем же его деды. И моему приятелю предстояла та же служба.
Но моему приятелю был противен запах птичьего помета и невыносимо низкое и зависимое положение. В своем теле он чувствовал богатырскую силу. Его голова была набита мечтами о подвигах, историями героев древних времен, будто трухлявый сундук истлевшими, старинными книгами. Под всякими предлогами удирал он из своей каморки, чтобы исподтишка любоваться рыцарскими состязаниями, про исходившими во дворе замка. Горькая зависть терзала его. Но пойми, о Мурамори! Он завидовал не бездельной жизни и богатым одеждам княжеских придворных, не веселым пирам, на которые его не приглашали, а только оружию молодого князя, блеску и крепости острых мечей.
Он всячески старался услужить хранителю княжеского оружия, бегал за ним следом, как собачонка, и будто подачку ловил на лету каждое снисходительно брошенное слово или указание. Таким образом он скоро узнал все княжеские мечи, если можно так выразиться, в лицо и различал их, будто знакомых людей, отдавая предпочтение одному, коротко кивая другому.
Среди этих мечей был один, работы оружейника Масамунэ. Об этом знаменитом мастере рассказывали, что он не иначе начинал ковать меч, чем постясь предварительно несколько дней. Чтобы отогнать злых духов, он вешал в своей кузнице священный соломенный жгут и лишь затем, повязав назад рукава, брался за молот и, ударяя им, пел: «Тэнка тайхэй, тайхэй», что значит «мир на земле». И его мечи, поднятые за правое дело, всегда приносили владельцу победу.
Но молодой князь предпочитал этому благородному и миролюбивому мечу другой меч — работы мастера Муромасы. Мрачный Муромаса, ученик Масамунэ, ударяя молотом, пел: «Тэнка тайран. Раздор на земле!» И владельцы его мечей постоянно ссорились друг с другом.
Мечи Муромасы плясали в своих ножнах, стучали и подскакивали, стремясь вырваться, и не успокаивались, не испробовав крови. Было даже небезопасно держать такой меч в руках, потому что, не найдя противника, меч обращался против своего владельца, и несчастным овладевало отвращение к жизни, и жажда крови, и желание смерти, если не чужой, так хоть своей, и человек как очарованный кидался на свой собственный меч и погибал.
Нот этот-то меч молодой князь постоянно брал с собой, когда спускался в призамковый городок. Увидев на длинном мосту нищего, или презренного торговца сандалиями, или старого крестьянина, согбенного под огромной связкой соломы и недостаточно быстро упавшего ниц при виде владыки, молодой князь вскрикивал:
— Мой меч хочет пить! — и, нагнувшись с седла, выхватывал меч из ножен.
Голова несчастного высокой дугой взлетала над перилами моста и с плеском падала в воду, фонтан горячей крови обагрял клинок до самой рукоятки. А княжеская свита наперебой восхваляла остроту лезвия и меткость удара.
Однако же во время состязаний во дворе замка упражнялись не смертоносными стальными мечами, а деревянными их подобиями во избежание царапины или — упасите боги! — ранения.
Как я уже говорил, мой приятель каждый раз, как ему удавалось ускользнуть от своей работы, постоянно наблюдал за этими состязаниями и вместе со всеми придворными восторженными криками приветствовал неизменные победы князя. При этом он заметил, что все попытки противников князя отразить его удары были удивительно и смехотворно неловки.
Моему приятелю было уже лет восемнадцать, когда однажды ко двору князя явился знаменитый фехтовальщик. Молодой князь сам пожелал сразиться с ним. Но, о чудо! Этот мастер, знаменитый по всей стране, фехтовал так плохо, что князь с первого выпада выбил меч из его рук. Такая очевидная несообразность так удивила моего приятеля, что он но сумел удержаться и громко вскрикнул:
— Он нарочно поддался! Это неправильно!
На этот возглас молодой князь обернулся, взглядом отыскал в толпе моего приятеля и позвал:
— Эй, ты, подойди сюда!
Мой приятель испугался и смутился, потому что на нем была старая одежда, порванная и испачканная птицами, за которыми он ходил. К тому же ни разу в жизни еще не приходилось ему приближаться к особе владыки. Однако же множество услужливых рук вытолкнули его вперед, он упал ниц перед князем и не смел поднять глаз. Князь смерил его взглядом и сказал:
— Так тебе не нравится моя победа? Может быть, ты фехтуешь лучше, чем этот знаменитый мастер?
И, так как мой приятель молчал, князь приказал:
— Дайте ему меч. Я хочу сам сразиться с этим никому не известным героем.
Ты можешь себе представить, в каком ужасе был мой приятель. Уже кто-то поднял его и встряхнул, кто-то сунул ему в руку деревянный меч, кто-то настойчиво шептал в ухо:
— А ты знаешь, как следует поступить, когда состязаешься с такой высокой особой?
Но он все стоял неподвижно, будто соломенное чучело. Но едва он почувствовал удар княжеского меча, как воинственный дух расширил его грудь и окрасил его бледные щеки, и, совсем забыв, с кем имеет великую честь и несчастье сражаться, в несколько кратких мгновений двумя-тремя искусными порогами руки обезоружил князя. Можно было подумать, что всех присутствующих поразил гром, — такая мертвая наступила тишина. Князь, бледный, как привидение, с усилием скривил рот в улыбку, пробормотал:
— Ты действительно хорошо фехтуешь! — поспешно повернулся и ушел. Свита бросилась за ним следом. А мой приятель убежал в свою каморку и в невыносимом ужасе бросился на кучу тряпья в углу.
— Что с тобой? Что с тобой?.. — спрашивал отец, но он не отвечал и только сильней зарывался в тряпье головой.
Вдруг дверь каморки приоткрылась, в нее просунулась голова слуги, а вслед за тем протиснулось его тело. Слуга почтительно поклонился и доложил:
— Владыка так доволен тобой, что приказал дать пир в твою честь. Живее одевайся и следуй за мной!
Пока мой приятель поспешно напяливал на себя все лучшее, что было у него и отца, слуга болтал:
— Владыка так доволен, что хочет назначить тебя своим оруженосцем. Он. изволил выразить, что впервые в жизни встретил честного человека, который не боится говорить правду в лицо и сражается подобно древнему воину.
Я не буду описывать этот пир, и заморские кушанья, и смущение моего приятеля, который даже не знал, как их едят. Скажу только, что к концу пира молодой князь проговорил:
— Возможно, что твоя сегодняшняя победа всего лишь случайность. Завтра сразимся еще раз, и если ты опять победишь, то будешь моим оруженосцем, и телохранителем, и самым близким другом.
С этими словами он поднялся, и пир кончился.
Когда мой приятель спускался к себе по узкой и темной лестнице, вдруг из-за угла вышла дворцовая служаночка. Эх, да что вспоминать! Сказать по правде, была она ему хорошо знакома, добрая и скромная девушка из небогатой самурайской семьи — самая могла бы ему стать подходящая жена.
Девушка приложила палец к губам и шепнула:
— Дзюэмон, постой!
Он остановился, а она шептала, беспрестанно оглядываясь, и так тихо, что он едва улавливал ее голос:
— Слушай! Когда князь после состязания вернулся во внутренние покои и мы подавали ему другую одежду, он был так гневен, что все мы дрожали от ужаса. Он позвал своего оруженосца и сказал ему, что завтра будет сражаться настоящим мечом, и приказал приготовить меч Муромасы, а тебе дадут ржавый клинок, который сломается от первого взмаха. О Дзюэмон, это смерть!
Он долго думал, хмуря густые брови, и сказал:
— Ты имеешь доступ во все дворцовые помещения. Укради меч Муромасы и принеси его мне.
Она в ужасе вскрикнула:
— Что ты задумал?
Довольно уж этот меч пил кровь невинных бедняков. Завтра я напою его знатной кровью, кровью труса и лжеца, коварного негодяя…
Она прервала его, дрожа и ломая руки:
— Опомнись, что ты говоришь? Даже мысль об убийстве господина — величайшее преступление. Верность владыке — первая заповедь самурая. Покорность воле владыки — закон чести.
