Николай Гейнце - Коронованный рыцарь
Вскоре после ухода чиновника, приходившего за справками, и портного, которому было заказано платье, в квартиру Дмитревского явился Николай Петрович Архаров с целым отрядом полицейских и произвел обыск у слуги Иван Сергеевича.
Петровича обыскали первым. Самолюбивый старик плакал навзрыд от нанесенного ему оскорбления в то время, когда, по распоряжению Архарова, обыскивали других слуг Дмитревского.
— Кто у вас есть еще? — спросил Николай Петрович, окончив обыск и не найдя ничего подозрительного.
Петрович, с распухшими от слез глазами, не удостоил ответом генерал-губернатора.
— Приезжий… племянник, барина… — сказал один из слуг.
— Какой приезжий?.. Какой племянник?.. Подать его сюда… — крикнул Архаров.
Виктор Павлович, сидевший в кабинете, услыхав этот крик, вышел в залу.
— Не узнаете, ваше превосходительство?.. Это я… — сказал он Архарову.
— Ба… путешественник, — воскликнул тот, пристально несколько времени посмотрев на Оленина. — Что, допутешествовался до того, что и о службе забыл… Вот так офицер!.. Что же вы теперь, государь мой, предпринять думаете?..
Архаров знал Виктора Павловича еще сержантом, и последний не раз исполнял ему за границей разные поручения по части покупок заморских товаров.
— Не до меня теперь дело, ваше превосходительство, что с дядей?
Архаров подозрительно оглянулся на Петровича, стоявшего у двери в залу.
Виктор Павлович понял.
— Прошу в кабинет…
Архаров последовал за ним и там передал ему всю суть истории, в которой Иван Сергеевич попался как кур во щи.
— На днях все кончится благополучно… Я уже захватил главную нить.
Он рассказал о найденном письме у слуги Лихарева.
— Теперь о вас, — снова начал он. — Из-за чего вы опоздали?
— Возился с делами опеки, — соврал Оленин.
— Ну, что же, это причина уважительная. Если хотите, я доложу государю в хорошую минуту… Он простит, он отходчив. Такому молодцу да красавцу только служить в гвардии, — потрепал по плечу Архаров Оленина.
— Очень буду обязан, — отвечал Виктор Павлович.
Архаров уехал со всеми своими спутниками. Беседа с ним только временно успокоила Оленина. К вечеру судьба дяди тревожила его по-прежнему.
XII
ПИТЕРСКИЕ НОВОСТИ
Встреча дяди с племянником была самая трогательная.
Днем, впрочем, при возвращении из дворца, Иван Сергеевич только вкратце рассказал Оленину о его свидании с государем, аресте и освобождении, то есть обо всем том, что уже известно нашим читателям.
Дмитревский спешил заняться своим туалетом, который в то время занимал очень много времени, особенно убор головы с косой, буклями и пудрой.
Он, как мы знаем, ехал во дворец обедать за императорским столом, честь, которая в то время выпадала на долю очень немногих.
Государь обедал, как мы уже сообщали, ровно в 12 часов.
В третьем часу дня Иван Сергеевич вернулся домой, разоблачился, надел шлафрок и лег в кабинете на диване.
После перенесенной им трехдневной передряги, он наконец вздохнул свободно.
Виктор Павлович уселся в кресло около дивана.
— Я рад, дядя, что вся история так благополучно окончилась… Мы с Петровичем перепугались насмерть и невесть что передумали, — заговорил Оленин.
— Благополучно… ну, не совсем, чтобы очень благополучно… — улыбнулся Иван Сергеевич своими полными губами, и улыбка эта делала его красивое, породистое, добродушное лицо еще симпатичнее.
— Как, не совсем благополучно? — взволновано спросил Оленин.
Дмитревский ответил не сразу, а посмотрел на племянника своими иссиня-серыми большими глазами, которые, несмотря на то, что их обладателю шел пятый десяток, горели почти юношеским блеском.
— Чего ты опять струсил… Экая ты стал баба… Не особенно благополучно потому, что прощай свобода валяться на диване с утра до вечера без всяких препятствий…
— Ты снова на службе?..
— В том-то и дело, что запрягли… Я было и так, и сяк, ничего я не хочу-де, кроме спокойной жизни в отставке, так нет, не отвертелся.
— Что ж, сам государь тебе предложил, дядя, снова поступить на службу?
— Сам не сам, а почти что сам; цесаревичу Александру Павловичу приказал спросить, чего я желаю… Я сказал было, что ничего, но его высочество заметил, что государь будет недоволен таким ответом.
— Так передайте, ваше высочество, его величеству, что желаю посвятить всю свою жизнь службе ему и отечеству, — отвечал я.
— Ну, и что же?
— Ну, пока ничего, а каждый день надо ожидать назначения…
— В военную?..
— Едва ли… вакансий здесь для меня нет… верно по штатской…
— Что же, это пол беды, ты, дядя, совсем еще молодой человек, стыдно лениться, надо служить… Вот я…
Он остановился.
— Кстати, что обо мне говорить, от судьбы не уйдешь… поговорим именно о тебе… Что ты станешь теперь делать?
Оленин передал Ивану Сергеевичу свой мимолетный разговор с Архаровым и обещание последнего доложить о нем государю.
— Это счастливо… Вот уж именно нет худа без добра, моя глупая история послужила тебе на пользу… Николай Петрович самый близкий человек к государю, он сумеет найти хороший час и сумеет доложить… Я ему напомню его обещание.
— Спасибо, дядя, — протянул ему руку Оленин.
Дмитревский подал эту руку своей могучей дланью, вполне гармонировавшей с его высоким ростом.
— Но почему ты такой скучный, растерянный? Ужели на тебя так повлияло это приключение… Ободрись… Все перемелется, мука будет…
— Нет, я не о том… так… что-то мне не по себе… — уклончиво отвечал Виктор Павлович. — Что Похвиснев, ты о нем что-нибудь знаешь?.. Он был сюда вызван с фельдъегерем… Семья так перепугалась, поскакала за ним.
— Напрасно совершенно… Он генерал.
— Как генерал? Из майоров?
— Да, из майоров… Это замечательная история… О ней говорит весь Петербург.
— Вот как, а я не слыхал. Впрочем, ведь я безвыходно почти три дня просидел в четырех стенах.
— Как это тебе не рассказал Петрович?
— Я не заводил с ним о них разговора, да после обыска у него, он, вопреки своему обыкновению, сделался молчалив.
— Вот как! Ну, теперь снова разговорится.
— В чем же дело? Как же это он сделался вдруг генералом?
— Да так… Привезли его прямо во дворец, доложили государю.
— А! Растопчин! — обратился Павел Петрович к одному из своих генерал-адъютантов. — Поди, скажи, что я жалую его в подполковники.
Растопчин исполнил и возвратился в кабинет.
— Свечин! — обратился он к другому. — Поди, скажи, что я жалую его в полковники.
И тот исполнил.
— Растопчин, поди, скажи, что я жалую его в генерал-майоры.
— Свечин, поди, скажи, что я жалую ему анненскую ленту.
Таким образом, Растопчин и Свечин ходили и попеременно жаловали майора Похвиснева, сами не понимая, что это значит. Майор же стоял ни жив, ни мертв.
После последнего пожалованья государь спросил:
— Что! Я думаю, он очень удивляется! Что он говорит?
— Ни слова, ваше величество!
— Так позовите его в кабинет.
Майор вошел и преклонил колено. Государь жестом приказал ему встать.
— Поздравляю, ваше превосходительство, с монаршей милостью! Да! При вашем чине нужно иметь и соответственное состояние! Жалую вам триста душ. Довольны ли вы, ваше превосходительство?
Владимир Сергеевич снова упал, но уже на оба колена.
— Как вы думаете, за что я вас жалую? — спросил государь, помогая ему сам встать.
— Не знаю, ваше величество, и не понимаю, чем я заслужил…
— Так я вот объясню! Слушайте все. Я, разбирая старинные послужные списки, нашел, что вы при императрице Екатерине, были обойдены по службе. Так я хотел доказать, что при мне и старая служба награждается… Прощайте, ваше превосходительство! Грамоты на пожалованные вам милости будут к вам присланы на место вашего жительства… Вы хотите возвратиться в Москву?
— Нет-с, ваше величество, я не уеду из резиденции моего обожаемого монарха.
— Тогда живите здесь… Я буду рад вас видеть во дворце.
Государь отпустил Похвиснева, допустив его к руке.
— Вот каким образом Владимир Сергеевич из майоров сделался генера-майором. Он купил дом близ Таврического сада и теперь живет там со всем своим семейством, и всем и каждому рассказывает по нескольку раз эту историю.
Виктор Павлович невольно улыбнулся, так как у Ивана Сергеевича также была привычка рассказывать чуть ли не по десяти раз каждому эпизоды из его военной жизни.
— Впрочем, — продолжал Дмитревский, не заметив этой улыбки, — это не первый случай такого быстрого повышения при нынешнем государе. Граф Растопчин и сам получил почти также все свои чины, хотя и не с такою скоростью. Павел Петрович в первые дни своего царствования сказал ему:
