Владимир Потапов - Пылающие алтари
И только у Диона один конь. На резвом ксанте[35] деревянное седло, высокое и удобное, с ременными петлями, свисающими по бокам лошади. В эти петли сираки вдевают ноги до время езды, получая надежную опору для ног, и потому они могут крепко держаться в седле, особенно при рубке.
Внимание Диона привлекает бронзовый начельник между ушами коня с прикрепленным к нему султаном из перьев. На основании начельника, тонкими ремешками крепко привязанного к конской сбруе, покачивается статуэтка женщины. В крошечную чашу, которую обнаженными руками протягивает всаднику бронзовая спутница, вставлен кусочек стекла, переливающийся в солнечных лучах, как настоящий напиток. На голове женщины высокая, украшенная узорами шапка, глаза из голубой бирюзы. И в монотонном ритме конского шага перед глазами Диона постоянно маячит изящная фигурка голубоглазой степнячки, предлагающей утолить жажду и — кто поймет, что еще обещающей своему витязю.
Отряд двигался без опаски. Кругом родные земли, остерегаться некого. Иногда на пути попадались курганы с помостами на вершинах, сооруженными из жердей. С них дозорные стражи зорко просматривали степь. Они издали узнавали военный знак царицы — высоко вскинутую на длинном древке волчью голову с конским хвостом — и звонкими ударами по щитам приветствовали дружину.
При движении отряда солнце все время оставалось по правую руку, а в полдень, как определил Дион, слегка отклонялось к югу. На обед и ночлег лагерь разбивали в изредка попадавшихся низинах, поросших разнообразным мелколесьем. Здесь была вода для коней. Она заманчиво блестела на дне колодцев. Иногда рядом с колодцем попадались грубые, приземистые строения, сложенные из дикого камня или плетенные из хвороста. Вокруг строений шел высокий частокол из жердей с заостренными верхушками.
Кое-где за частоколом золотился клин возделанного поля, засеянного благодатным просом… «Так вот из чего были те лепешки, которыми угощал меня на привалах Навак!» — мысленно воскликнул Дион. Посевы у сарматов явились для эллина полной неожиданностью.
Оказывается, сираки — вольные кочевники — не гнушаются ковырять землю острым, окованным в железо суком.
Навак неотлучно находился возле Диона. Юноша-варвар, простодушный и доверчивый, как ребенок, искренне привязался к суровому, пожилому эллину и добровольно выполнял при нем обязанности не то слуги, не то телохранителя. Он снабжал Диона пищей, следил за конями. Ночью, положив под головы седла, они спали вместе на одном пологе, расстеленном прямо на земляном полу хижины.
Беспечная болтовня молодого сирака скрашивала долгие часы путешествия. А когда на второй ночевке юноша предложил проехаться в становище рода Онесика, к которому принадлежал Навак и в чьей крепостце они остановились, Дион быстро согласился.
Ночь была тихая. Степь полнилась звуками невидимых певчих насекомых. Где-то далеко жалобно тявкали шакалы. Через час конского хода всадники почувствовали запах кизячного дыма и увидели в балке огни костров. Полная яркая луна освещала кибитки, поставленные кругом, табун лошадей, пасшийся невдалеке, стадо коров и отару овец, отдыхавших под охраной крупных, похожих на волков собак. Две или три из них, низко опустив ублюдочные головы, с глухим редким лаем кинулись навстречу всадникам. Навак свистом отогнал их. У костров задвигались воины, обратившие внимание на обеспокоенных собак.
Всадники спешились и не торопясь направились к становищу, ведя коней в поводу. Жесткие травы, пропеченные за день беспощадным солнцем, ночью свежели и уже не ломались, а, примятые ногами путников, с тихим шелестом распрямлялись у них за спиной. Кони иногда тянулись мордами к земле, чтобы пощипать зелени, но натягивающийся повод мешал, и они недовольно фыркали. Люди легким чмоканьем успокаивали животных, призывая к терпению. А навстречу уже спешили сторожевые воины. Навака они узнали сразу, послышались радостные восклицания, сопровождаемые взаимным похлопыванием по спинам. После долгой верховой езды хромота Диона становилась заметнее, и острые глаза степняков не пропустили этого.
— А что за хромец с тобой? — спросил Навака один из воинов.
— Эллин из Танаиса, гость нашей царицы, а сейчас мой гость!
Через несколько минут Навак и Дион сидели у костра в кругу любопытных мужчин, женщин и детей. Им давали куски баранины, обжаренной на огне, черепушки с пенистой кымыз-кулалой. И столько было доброжелательства в этом угощении наперебой, так радостно горели глаза у того, чей дар принимался гостями, что Дион, потеряв чувство меры, вскоре наугощался до того, что ему сделалось дурно.
Это была родная семья Навака — один из немногих родов племени сираков, где родовым вождем был молодой воин Онесик. Но молодые вожди, как правило, стремились к большей самостоятельности в делах родов, чем это могло понравиться царице. Именно в таких вождях, как Онесик, царица ощущала молчаливое сопротивление своей воле. Новые веяния проникали в степь.
Вождь осуществлял военную и хозяйственную власть. Но межродовые отношения, связь с богами, право созыва родового собрания лежали на женщинах — жрицах рода, фактически располагавших большей властью, чем вождь, так как они имели право приостанавливать или вовсе отменять его решения, а в исключительных случаях жрица рода могла взять на себя и военное руководство, сместив вождя и назначив народное собрание для выбора нового предводителя. Именно эта зависимость от жриц и не нравилась кое-кому из вождей.
Лучшие воины каждого рода включались в дружину царицы. Многие вожди стремились использовать это в своих целях, и некоторые воины в царской дружине были их тайными соглядатаями; они держали своих родовых предводителей в курсе дел и замыслов царицы. Как понял Дион из разговора у костра, у Онесика таким соглядатаем был Навак. Простодушные сираки не обращали внимания на Диона, разговаривая о своих делах. Слишком мало значил для них пленный эллин, чтобы можно было принимать его всерьез.
Диону понравилось мужественное лицо Онесика. Он был чуть старше Навака и пошире в кости. Красный отсвет костра падал на высокий лоб, ровные щеки, прямой, будто каменный, нос. Глаза светились умом и прямотой человека, не умеющего кривить душой. Вождь рассказывал эллину о землях своего рода, о жизни сираков, об их воинской доблести. Узнав, зачем Томирия держит эллина в своей дружине, он высказал пожелание, чтобы один из мальчиков его рода тоже прошел обучение военному искусству эллинов. В степи неспокойно, и такой опыт может пригодиться.
* * *В середине третьего дня отряд вышел к реке. Спокойная светлая полоса воды, словно меч великана, наискось рассекала широкую долину, заросшую молодым камышом, и, упираясь в высокий правый берег, круто меняла направление.
Вырвавшись вперед, Томирия у самой воды осадила коня и сбросила шлем. Ветер подхватил ее волосы и откинул их назад. И вновь Диона поразил их цвет. Он почувствовал, что предстоит какая-то торжественная церемония, и потому совсем тихо спросил Навака:
— Волосы у повелительницы зеленые. Ни у одного сирака здесь таких нет. Что это значит?
Навак отвечал одним шевелением губ. Дион с трудом разобрал:
— У эллинов каждый бог имеет свой храм и своих служителей — жрецов. У нас между богами и их детьми один посредник, одна жрица — повелительница наша Томирия. Зеленые волосы — ее отличительный знак, их видят боги и делают такими наши пастбища.
Сняв с руки золотой браслет, Томирия бросила его в воду и повернула коня, уступая место другому всаднику. Воины бросали в реку украшения, утварь, даже оружие и отъезжали в сторону. Дион опять услышал шелестящий шепот своего спутника:
— Возвращаясь домой, мы приносим дары Ахардею, чтобы он принял их в свое лоно, а нам и в другой раз послал удачу. Мы отдаем самое дорогое сердцу. Ты тоже брось что-нибудь. Пусть и тебе сопутствует удача.
Они приблизились к воде последними. Навак расстался с фаларом[36] из электра, который изображал оленя, готовящегося к прыжку. А Дион невольно задержался, раздумывая, стоит ли одаривать чужого бога. Ему, как христианину, претило жертвоприношение, да и кроме чесалки и флакона с маслом у него ничего не было. Поколебавшись, он достал чесалку и отдал ее Наваку со словами:
— Мой бог не разрешает мне приносить жертвы другим богам. Он очень ревнив и не любит тех, кто служит двум господам сразу.
— Ахардей! Отец наш, кормилец и покровитель! Прими инородца в семью честных сираков и не отвергай его! — прошептал Навак и закинул чесалку подальше от берега. Гибкий камыш слабо зашелестел, словно повторяя и передавая дальше нежные слова вернувшегося сына.
Отряд снова тронулся в путь. Качнув копьем в сторону далеких, еле видных в бескрайней степи холмов, Навак сказал Диону:
