Генрик Сенкевич - Огнем и мечом. Часть 2
— Как-нибудь обойдется! — буркнул Заглоба и стал помалу разгребать и выдергивать солому из кровли, чтобы иметь возможность выглянуть наружу.
Дело пошло споро: молодцы за стенами, скрашивая время в карауле, продолжали переговариваться, к тому же поднялся довольно сильный ветер и, теребя ветви растущих поблизости дерев, заглушал шуршанье соломы.
В скором времени сквозное отверстие было готово — Заглоба высунул голову наружу и огляделся.
Ночь уже подходила к концу, и восточная сторона небосвода озарилась первыми проблесками дня; в предрассветном неярком свете Заглоба разглядел майдан, сплошь забитый лошадями, перед хатой долгие неровные ряды спящих казаков, далее колодезный журавль и колоду, в которой поблескивала вода, а подле еще один ряд спящих людей и десятка полтора казаков, прохаживающихся с саблями наголо вдоль этого ряда.
— Это ж мои люди связанные лежат, — пробормотал шляхтич. — Ой! — добавил он минутою позже. — Кабы мои, а то ведь княжьи!.. Хорош предводитель, ничего не скажешь! Завез к черту в зубы… Стыдно будет им в глаза смотреть, если, конечно, господь возвратит свободу. А все из-за чего? Из-за выпивки и амуров. Какое мне было дело, что у мужиков свадьба? Не пристало старой кобыле хвостом вертеть! Больше в рот не возьму этого вероломца-меду, что не в голову — в ноги шибает. Все зло на земле от пьянства: когда б на нас трезвых напали, я бы, ей-ей, викторию одержал и Богуна в хлеву запер.
Тут взор Заглобы снова упал на хату, в которой почивал атаман, и задержался на двери.
— Спи, спи, злодей, — пробормотал он. — Авось увидишь во сне, как тебя черти в аду лущат, чего, впрочем, и так не избегнешь. Решил из моей шкуры решето сделать? Что ж, попробуй! Залазь ко мне наверх, а там поглядим: может, еще я твою продырявлю, да так, что и собакам обувки не выкроишь. Только б мне вырваться отсюда! Только бы вырваться! Но как?
Задача и в самом деле представлялась невыполнимой. Майдан был забит людьми и конями; даже если бы Заглоба сумел выбраться из хлева, даже если б, соскользнув с крыши, вспрыгнул на одну из тех лошадей, что стояли возле самого хлева, ему бы не удалось даже ворот достигнуть, а уж тем паче ускакать за ворота!
И, однако ж, ему казалось, что главное сделано: он был свободен, вооружен и под стрехою чувствовал себя, как в твердыне.
«Какого черта! — думал он. — Неужто я затем из пут освободился, чтоб повеситься на тех же веревках?»
И снова в голову ему полезли всяческие хитрости, но в таком множестве, что разобраться в них никакой возможности не было.
Между тем на дворе заметно серело. Поредела тень, укрывавшая соседние с хатой постройки, крыша как бы серебром покрылась. Уже Заглоба легко мог различить отдельные группы на майдане, уже разглядел красные мундиры своих солдат, лежащих возле колодца, и бараньи тулупы, под которыми спали перед хатой казаки.
Вдруг один из спящих поднялся и не спеша прошелся по майдану, в иных местах ненадолго останавливаясь, поговорил о чем-то с казаками, стерегущими пленных, а потом направился к хлеву. Заглоба сперва решил, что это Богун, так как заметил, что дозорные с ним разговаривали, как подчиненные с командиром.
— Эх, — пробормотал он, — ружьецо бы сюда! Ты б у меня закувыркался.
В эту минуту человек поднял голову, и на лицо его упал бледный отблеск утренней зари: то был не Богун, а сотник Голодый, которого Заглоба тотчас узнал, ибо помнил прекрасно по тем еще временам, когда в Чигирине водил с Богуном дружбу.
— Эй, хлопцы! — сказал Голодый. — Вы, часом, не спите?
— Нет, батьку, хоть и берет охота. Пора б нас сменить.
— Сейчас сменят. А вражий сын не убег?
— Ой-ой! Разве что душа из него убежала — даже и не пошевельнется.
— О, это стреляный воробей. А ну-ка, гляньте, как он там, такой и сквозь землю горазд провалиться.
— Сейчас глянем! — ответили несколько казаков, направляясь к дверям хлева.
— И сена с чердака струсите — лошадей обтереть! На заре выступаем.
— Хорошо, батьку!
Заглоба, мгновенно покинув свой пост у дыры в крыше, подполз к отверстию в настиле. В ту же секунду услышал стук деревянного засова и похрустывание соломы под ногами казаков. Сердце его бешено колотилось; крепко сжав рукоять сабли, он заново поклялся в душе, что скорее позволит спалить себя вместе с хлевом или изрубить в куски, нежели отдастся живьем. Он полагал, что казаки немедля подымут крик, однако ошибся. Несколько времени слышно было, как они бродят по хлеву, потом шаги убыстрились, и наконец один промолвил:
— Что за черт? Не могу нашарить! Мы ж его бросили в этот угол.
— Оборотень он, что ли? Высеки-ка огня, Василь, темно, как в колодце.
На минуту все смолкло. Василь, верно, искал трут и огниво; потом другой казак принялся потихоньку окликать:
— Отзовись, пан шляхтич!
— Как бы не так! — буркнул Заглоба.
Но вот железо чиркнуло о кремень, посыпался сноп искр, осветив на мгновение темное нутро хлева и казачьи головы в смушковых шапках, после чего мрак еще больше сгустился.
— Нету! Нету! — закричали возбужденные голоса.
Один из казаков бросился к двери.
— Батьку Голодый! Батьку Голодый!
— Чего там? — спросил, показываясь в дверях, сотник.
— Нету ляха!
— Как это нету?
— Сквозь землю провалился! Нигде нет. О, господи помилуй! Мы и огонь высекали — нету!
— Не может быть. Ох, и задаст вам атаман! Удрал он, что ли? Проспали?
— Не, батьку, мы не спали. Из хлева он мимо никак не мог прокрасться.
— Тихо! Не будить атамана!.. Коли не ушел, тут быть должен. Вы везде искали?
— Везде.
— А на сеновале?
— Он же связанный, как ему на сеновал забраться?
— Дурная башка! Кабы он не развязался, был бы на месте. Ищите на сеновале. Высечь огня!
Снова брызнули в темноту искры. Весть мигом облетела всех караульных. В хлев, как это всегда в подобных случаях бывает, поспешно сбежался народ; послышались торопливые шаги, торопливые вопросы и еще более скорые ответы. Как сабельные удары в бою, посыпались со всех сторон советы:
— На сеновал! На сеновал!
— А ты покарауль снаружи!
— Атамана не будить, не то быть беде!
— Лестницы нету!
— Неси другую!
— Нигде нет!
— Сбегай в хату, может, там есть…
— У, лях проклятый!
— Давайте с углов на крышу и по крыше на сеновал.
— Не выйдет, карниз широкий и досками снизу подшит.
— Несите пики. По ним и взойдем. Ах, пес!.. Лестницу втащил за собою!
— Принести пики! — загремел голос Голодого.
Одни побежали за пиками, другие, задравши головы, столпились под сеновалом. Рассеянный свет и в хлев уже просочился сквозь открытую дверь, и в полусумраке виден стал квадратный лаз на сеновал, черный и безмолвный.
Снизу доносились отдельные голоса:
— Эй, пан шляхтич! Спускай лестницу да слазь. Все равно тебе не уйти, зачем людей утруждаешь! Слезай! Слезай!
Тишина.
— Ты же человек умный! Сидел бы себе, кабы помогло, дак ведь не поможет — лучше слезай, мил друг, по своей воле!
Тишина.
— Слазь, не то кожу с башки сдерем — да в навоз рожей!
Заглоба оставался столь же глух к угрозам, сколь и к увещеваниям, и сидел во тьме, как барсук в норе, приготовясь к отчаянному отпору. Только саблю крепче сжимал в кулаке, да посапывал и читал про себя молитву.
Между тем принесли пики, связали по три вместе и приставили остриями к лазу. У Заглобы мелькнула было мысль схватить их и втянуть наверх, но он тут же спохватился, что крыша может оказаться низковата и полностью пики не затащишь. Да и немедля приволокли бы другие.
Пока же весь хлев наполнился молодцами. Одни светили лучинами, другие подтаскивали жерди и решетки от телег, а поскольку последние оказались коротковаты, поспешно скрепляли их ремнями — по пикам взбираться и впрямь было бы трудно. Однако ж охотники сыскались.
— Я пойду! — вскричало несколько голосов.
— Погодим, пока лестница будет! — сказал Голодый.
— А отчего бы, батьку, не попробовать по пикам?
— Василь взберется! Он как кошка лазает.
— Попробуй.
Тотчас посыпались шутки:
— Эй, осторожней! У него сабля, снесет башку, и не заметишь.
— Он тебя за чуб схватит и наверх втащит, а там как медведь придавит.
Но Василя это не испугало.
— Вiн зна†, — сказал он, — что ежели меня пальцем тронет, атаман ему покажет, почем фунт лиха, да и вы в долгу не останетесь, брати.
Это было предостережение Заглобе, который сидел тихонько, не подавая голосу.
Но казаки, народ лихой, уже и развеселились; происходящее показалось им забавным, и они наперебой продолжали подтрунивать над Василем:
— Одним дураком на свете меньше станет.
— Да ему плевать, как мы за твою башку отплатим. Не видишь, что ль, каков ухарь!
— Хо! Хо! Оборотень он. Черт знает, в кого там превратился… Чародей ведь! Еще неведомо, кто тебя в этой дыре поджидает.
