Виктор Поротников - Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве
Усадив Ефросинью на скамью, Игорь приблизил к её лицу своё разбухшее от желания естество. Наивные девичьи глаза расширились от удивления, когда этот большой вздыбленный жезл от прикосновения её пальцев вдруг обрёл ещё большие размеры и, затвердев, утратил первоначальную упругость. Всё известное до этого Ефросинье о совокуплениях мужчин и женщин рассыпалось в прах, поскольку Игорь заставил её ласкать этот жезл языком. И даже непременно хотел всунуть его ей в рот!
Ефросинья, в голове которой было полнейшее смятение, — супруг не знает, как надо правильно совокупляться! — попыталась вежливо намекнуть Игорю, что ЭТО делается не так, а иначе.
— Откуда же тебе это известно, голуба моя? — с улыбкой превосходства обратился Игорь к жене.
Ефросинья густо покраснела и ничего не ответила.
Не желая более оттягивать неизбежное, Игорь завалил Ефросинью на полке и, разведя ей ноги, соединился с нею одним уверенным движением. В лежащей под ним супруге с полуоткрытым алым ртом и румяными щеками, с разметавшимися по берёзовым доскам полка пышными волосами было столько свежести и очарования, что Игорь, входя в раж, не обращал внимания на стоны Ефросиньи, хотя то были стоны не от наслаждения, но от боли. Игорь прекратил свои телодвижения, только заметив слёзы в глазах жены.
Он постарался её успокоить:
— Не плачь, родная. Так всегда бывает первый раз.
Ефросинья перестала плакать, но наотрез отказалась продолжить начатое.
Игорь принялся её убеждать, что прерываться нельзя, и в первую очередь мужчине.
Ефросинья подняла на него ясные заплаканные очи и наивно спросила:
— Отчего же?
Игорь видел, что она не капризничает, а просто хочет узнать.
И он ответил:
— Мужчина должен исторгнуть семя, только тогда совокупление может считаться законченным.
— Откуда это известно? — вновь спросила Ефросинья.
— Так говорил мне мой духовник, тот, что остался в Новгороде-Северском, — солгал Игорь.
Ефросинья вздохнула, опустив голову. Было видно, что она согласна уступить мужу, но набирается решимости перетерпеть неизбежную при этом боль.
Игорю стало жаль девушку, и он сказал:
— Семя можно вызвать и так, как ты это делала поначалу.
Ефросинья спустилась с полка и опять уселась на скамью, всем своим видом показывая, что она согласна на первый способ совокупления. Слушая наставления Игоря, она делала всё осторожно и старательно, почти как Агафья. Ей только не хватало умения поддерживать необходимый ритм, так как она быстро уставала управляться с большим мужским фаллосом, красная головка которого едва умещалась у неё во рту.
Когда случилось неизбежное, Ефросинья поперхнулась мужским семенем, заполнившим ей рот. Она глотала с таким старанием, словно совершала священнодействие.
Затем спросила, взглянув на Игоря:
— Теперь у меня будет дитя?
Игорь отрицательно мотнул головой:
— От этого не будет.
— Значит, я всё делала зря? — огорчилась Ефросинья. Игорь улыбнулся, глядя на неё:
— Вовсе нет, пава моя. Теперь ты стала истинной женой...
После случившегося в бане Игорь и Ефросинья все ночи стали проводить вместе. Их брачный союз только теперь обрёл для обоих подлинную ценность. Игорю нравилась новизна в близости с женой, его очаровывала неопытность Ефросиньи, как в своё время восхищали опыт и умение Агафьи. Для Ефросиньи наступила пора открытия доселе неизвестно области её женского бытия, в котором главенствующую роль играл обожаемый сильный супруг. Глядя на их счастливые лица, зрелые люди посмеивались украдкой: поколе молоды — потоле и дороги.
С боярами своими Игорь жил не дружно.
По окончании Великого поста пригласил он к себе в терем на честной пир всех имовитых мужей, так ни один не пришёл. Собрались в княжеской гриднице лишь Игоревы дружинники.
Ефросинья, нарядившаяся в своё лучшее платье, была разочарована тем, что к ним на застолье не пожаловали ни бояре, ни их жёны и дети.
— Что случилось, Игорь? — спрашивала она. — Ты же загодя звал на пир бояр своих. Почему же никто не пришёл?
— Разобиделись на меня бояре за то, что я не дал им вволю киевлян пограбить, — сердито отвечал Игорь. — Жадность им глаза застит, а до сострадания к ближнему никому дела нет. Не пришли ко мне, ну и чёрт с ними! Я простых людей на пир позову, эти кобениться не станут.
Разослал Игорь горластых бирючей по всему Путивлю, после чего народ валом повалил на двор княжеский.
Шли кузнецы и древоделы, лепилы и левкасчики, стеклодувы и кожемяки; шли кто с женой молодой, кто с престарелыми родителями, кто с детьми малыми. Сошлись в тереме у князя и миряне, и священники. Когда не хватило для всех места в гриднице, Игорь распорядился поставить столы в тронном зале, в сенях и даже на дворе под открытым небом, благо день выдался солнечный.
Пришли и скоморохи удалые, и гусляры-запевалы.
Веселье удалось на славу.
Игорь, желая посильнее уязвить бояр, во время пира присмотрел десятка два крепких молодцов из простонародья и предложил вступить в свою дружину.
— Бояре мои от меня носы воротят, — во всеуслышанье заявил он, — не любо им, что я на бедствиях христиан наживаться им не даю. Так, может, сыщутся в Путивле удалые да храбрые, пусть без шапок собольих, зато честные сердцем. Зову таких в свою дружину, как в стародавние времена Владимир Красное Солнышко собирал богатырей под свой червлёный стяг.
На другой день ко княжьему терему пришло ещё полсотни крепышей в лаптях да онучах. Игорь всех взял в дружину.
Со временем набралось у Игоря без малого две сотни младших дружинников.
Содержать такое воинство оказалось делом накладным, не хватало денег даже на пропитание, не говоря о том, чтобы приобрести каждому гридню воинскую справу и хорошего коня. Повышать поборы Игорю не хотелось, ведь молва о нём шла как о христолюбивом князе. Просить помощи у бояр своих Игорю не позволяла гордость.
Тогда он вспомнил про мать и старшего брата.
Манефа, покидая Чернигов, прихватила с собой казну покойного супруга. К тому же приданое Ефросиньи почти целиком оставалось у неё же. Олегова волость была гораздо обширнее и богаче небольшого Игорева удела. По реке Десне проходил торговый путь с Волги к Днепру. Олег на одних торговых мытах[62] мог бы содержать свою молодшую дружину.
По реке Сейму, на которой стоит Путивль, тоже, проходил торговый путь с Днепра на Дон и на Оку, но мытные выплаты с торговых сделок целиком, шли к новгород-северскому князю, как верховному властителю северских земель[63]. Такое положение вещей не устраивало Игоря.
— Что же ты собрал такую дружину, что содержать её не можешь? — упрекнул брата Олег.
— Не хочу от бояр своих спесивых зависеть, — сказал Игорь. — Пусть не думают, будто я не обойдусь без них.
— Не дело это, Игорь, — осуждающе произнёс Олег. — С боярами надо в ладу жить, ибо без них князю никуда. Вот ты понабрал почти две сотни гридней, молодых да необученных, и тем самым повесил себе на шею жёрнов, который рано или поздно склонит и тебя самого к той грязи, коей ты ныне сторонишься. Где взять казну, чтоб содержать молодшую дружину? Только — в грабежах и поборах. Закон один — отнять у сирых и побеждённых и дать своим воинам, иначе они разбегутся.
— Брат, дай мне полсотни гривен, — попросил Игорь.
— Дам, — с готовностью ответил Олег, — с условием, что через год вернёшь сотню.
— Такие резы[64] даже резоимщики не запрашивают, — мрачно промолвил Игорь, — а ты — брат мне. Посовестился бы!
— Я тебе брат, это верно, но лишних гривен у меня нет, — отрезал Олег. — От родства деньги не заводятся. Заводятся они от того, что тебе не по сердцу. Ещё, конечно, воровать можно, но такое дело уж точно князю не к лицу!
— Тогда оставь свои гривны[65] себе, брат, — сказал Игорь, — а мне отдай доходы с мытных выплат. Торговых гостей через Путивль проходит немного, так что потеря твоя невелика будет, а мне какая-никакая выгода.
— Вон ты что удумал, — нахмурился Олег. — Хочешь совсем из-под моей руки выйти. Мало тебе оброков и откупных!
— Мало! — вскинул голову Игорь. — Господин я в своём уделе или нет?
— Ты на мой каравай рта не разевай, братец, — вскипел Олег. — Не получишь мытных платежей, и всё тут!
— Ну так и я больше с тобой в поход не пойду! — воскликнул Игорь.
— А с кем пойдёшь? — усмехнулся Олег.
— С черниговским князем.
— Святослав Всеволодович не пустит тебя с твоими голодранцами под свои знамёна. Ему проще холопей[66] своих позвать, их ещё больше набежит! — расхохотался Олег.
