Анатолий Рыбаков - Страх
Зачем Павел подарил ей пистолет? Зачем женщине пистолет? Кому придет в голову дарить женщине пистолет?! Не готовил ли он ее исподволь к ЕГО убийству? После того, что случилось, ОН приказал отобрать у него пропуск в Кремль. Мало, мало! Он подумал о Павле с ненавистью. Надо строго наказать его. Пусть знает!
Теперь он уже не женится.
Народ его поймет. Потерял любимую жену, не хочет другой – так это поймет народ. Хороший отец не хочет своим детям мачехи – так это поймет народ. И он не хочет своим детям мачехи – новые осложнения, новая родня, новые склоки. Его одиночество много добавит к ЕГО простоте, которая так импонирует и народу. Даже позаботиться о нем некому.
ОН не ездит на заводы и фабрики, не митингует, выступает только в исключительных случаях: на съездах, на пленумах, с короткими приветствиями в печати. Каждое его выступление должно быть событием. И здесь прав Пушкин:
Будь молчалив; не должен царский голосНа воздухе теряться по-пустому.Как звон святой, он должен лишь вещатьВелику скорбь или великий праздник.
Как сказано!
Надо проследить, проверить, как идет подготовка к столетию со дня смерти Пушкина. Конечно, в Пушкине есть и много неприемлемого, но это неприемлемое надо направлять против тогдашнего царя Николая Первого и его окружения. И надо выпячивать то, что нужно, что выгодно нам. Ведь это он возвеличил Петра: «Медный всадник», «Полтава», «Арап Петра Великого»… Да, когда надо было, Пушкин восхвалял и существующую власть, защищал ее внешнюю политику.
Жалко, что в ЕГО эпоху нет поэта масштаба Пушкина.
Впрочем, почему жалко? Наоборот, это закономерно: рядом с великими правителями не бывает великих поэтов. Какие великие поэты были при Александре Македонском, Чингисхане, Наполеоне, Иване Грозном, Петре Великом? И наоборот: Гомер, Гете, Шекспир, Пушкин, Толстой – при каких царях они были? Кто этих царей помнит? Великий поэт претендует на роль духовного главы народа. Великий правитель – сам духовный глава народа, и рядом с ним никакого другого духовного главы быть не может.
Но все это так, кстати… Разбегаются мысли. Нехорошо. Надо уметь сосредоточиваться… Да… теперь он уже не женится.
Брата первой жены Сталина Екатерины Семеновны Сванидзе, старого большевика Александра Семеновича (Алешу) Сванидзе арестовали в 1937 году и через пять лет – в 1942 году – расстреляли.
Перед расстрелом ему сказали, что, если он попросит прощения у товарища Сталина, тот его помилует.
– О чем я должен просить? Ведь я никакого преступления не совершал, – ответил Сванидзе.
И его расстреляли. Когда об этом доложили товарищу Сталину, он сказал:
– Смотри, какой гордый, умер, но не попросил прощения.
Тогда же – в 1942 году – в лагере в Казахстане погибла его жена Мария Анисимовна.
Их сын Джоник (Иван Александрович) сидел в тюрьме вместе с уголовниками и был освобожден только в 1956 году.
Сестра первой жены Сталина Екатерины, Марико, была арестована в 1937 году и очень быстро погибла в тюрьме.
Анну Сергеевну Аллилуеву, сестру второй жены Сталина Надежды, арестовали в 1948 году, приговорили к десяти годам тюремного заключения. Она сидела в одиночной камере Владимирской тюрьмы и была освобождена после смерти Сталина. Ее мужа Станислава Францевича Реденса расстреляли в 1938 году.
Павел Аллилуев, брат жены Сталина Надежды, служил в бронетанковом управлении, пытался защищать невинно репрессированных сотрудников, после чего Сталин перестал его принимать. В 1938 году Павел неожиданно скончался в возрасте сорока четырех лет.
Его жену Евгению Александровну Аллилуеву арестовали 10 декабря 1947 года и приговорили к десяти годам тюремного заключения. Когда Евгению Александровну 2 апреля 1954 года освободили, она уже в Москве, придя домой, сказала сыну: «А все-таки наш родственник нас освободил». Она не знала, что Сталин уже год как умер.
Киру Павловну Аллилуеву, дочь Павла и Евгении, арестовали в 1948 году и освободили после смерти Сталина.
Сын Сталина от первой жены Яков летом 1941 года попал в немецко-фашистский плен, вел себя мужественно и погиб при невыясненных обстоятельствах в 1943 году.
Его жену Юлию арестовали в Москве осенью 1941 года и освободили вскоре после гибели Якова.
9
Первой в доме заметила беременность Лены Ашхен Степановна.
После ужина, когда все разошлись по своим комнатам, она задержала Лену в столовой.
– Останься, мне бы хотелось поговорить с тобой…
Они сели за стол друг против друга.
– Скажи мне, Леночка, я не ошиблась, ты беременна?
– Да.
– Значит, у тебя есть муж?
– У меня нет мужа.
– Прости… Кто в таком случае отец ребенка?
– Я не хочу называть его имени.
Ашхен Степановна пожала плечами.
Лена добавила:
– И я тебя попрошу: передай, пожалуйста, папе, пусть и он не спрашивает, кто отец ребенка.
Иван Григорьевич молча выслушал жену, сказал:
– Вероятно, это все тот же сукин сын.
– Но она тогда порвала с ним.
– Они встречались после этого. Скажи ей, пусть зайдет ко мне.
– Она боится разговаривать с тобой, Иван, она просила, чтобы ты ни о чем ее не спрашивал.
– Я ни о чем не буду спрашивать, пусть зайдет ко мне.
– И будь с ней поласковей. Обещаешь?
– Обещаю.
Ашхен Степановна вошла в комнату Лены.
– Леночка, отец тебя зовет. Хочет поговорить с тобой.
– Я тебе уже все сказала. Больше ничего не скажу.
– Он ничего у тебя не будет спрашивать. Обещал. Зайди.
Лена отложила книгу, встала и решительно направилась в кабинет Ивана Григорьевича.
Отец сидел на диване. Движением руки показал на место рядом с собой.
Лена села.
Иван Григорьевич долго смотрел на нее, потом улыбнулся.
– Ну что, хочешь произвести меня в дедушки?
– Если получится.
– Надо, чтобы получилось. Прошлогодняя история не должна повториться. Я не упрекаю тебя, просто боюсь, как бы это не повлияло на роды. Поэтому прошу тебя показаться врачу и быть под его наблюдением. Скажи об этом маме, хочешь, я скажу?
– Я скажу сама, – ответила Лена, – и схожу к врачу.
– Теперь деликатная часть вопроса. Безусловно, меня интересует, кто отец ребенка. Не для того, чтобы заставить его жениться на тебе и не для получения алиментов. Воспитаем ребенка и без него. Кто же? Этот твой одноклассник… Юра, кажется?
– Да.
– Он знает об этом?
– Да.
– Вы хотите пожениться?
– Ни в коем случае.
– Он будет предъявлять права на ребенка?
– Никогда.
– Еще кто-нибудь знает?
– Никто.
– Тогда все в порядке, – сказал Иван Григорьевич, – ребенок есть ребенок, будет жить. Прояви только твердость в своем решении: отсеки этого человека от себя навсегда.
– Я так и сделала.
Она не лукавила перед отцом. После майских праздников Юра позвонил ей на работу, спросил, не изменила ли она своего решения. Непонятно было, что он имел в виду: аборт, их разрыв… Но она не стала выяснять и ответила:
– Нет, своего решения я не изменила и не изменю.
– Тогда прощай.
– Прощай, Юра, – и повесила трубку.
Так обстояли теперь ее дела.
– Правда, папа, – повторила она, – я уже это сделала.
Иван Григорьевич хотел спросить, твердо ли она уверена в своем решении, но не спросил, посмотрел ей в глаза, и то, что Лена не отвела их, успокоило его и обрадовало. Говорят: инфантильная, пассивная… Нет! Его дочь, его кровь, его характер!
Он обнял ее за плечи, притянул к себе, она прижалась к нему, положила голову на плечо, как бывало в детстве.
В кабинете Ивана Григорьевича, всегда полутемном из-за выступающего угла стены, стало совсем темно. А они все сидели на диване молча, прижавшись друг к другу, отец и взрослая дочь. Такие минуты редко выпадали им в жизни. Они вознаграждали за все то трудное и мучительное, через что им пришлось пройти в последние годы, давали силы спокойней смотреть в туманный и тревожный завтрашний день.
В коридоре раздался звонок.
Иван Григорьевич поцеловал Лену в голову, потрепал по щеке.
– Все, дочка, посидели, это ко мне.
Он встал, зажег свет, вышел из кабинета.
В прихожей стоял Марк Александрович Рязанов.
Приехал он в Москву на июньский Пленум ЦК, позвонил, попросил разрешения заглянуть вечером домой, хотя их отношения и разладились: Рязанов не попросил Сталина за племянника, и Иван Григорьевич позволил себе удивиться на этот счет.
Будягин знал, что у Рязанова сложности, его будто бы снимают с завода и переводят в Кемерово на строительство комбината. Назначение странное: Марк Александрович – металлург, а не горняк, не химик, тем более не строитель. За этим, конечно, он и пришел, хочет узнать, в чем суть дела. Но Иван Григорьевич ничем не может ему помочь – сам ничего не знает.
