Леонид Соболев - Капитальный ремонт
— Свистать третьего отделения на вахту! — скомандовал лейтенант Веткин.
Нетопорчук засвистал пронзительно и долго.
Немыслим российский военный корабль без дудки. Всякое приказание на корабле предваряется дудкой. Приказание, отданное вахтенным начальником или старшим офицером, птицей летит по кораблю, гонимое свистом дудок из люка в люк, из кубрика в кубрик, пока не отыщет тех или того, к кому оно относится. В матросе же выработан условный рефлекс: свист дудки заставляет его настораживаться и ждать приказания, которое сейчас будет произнесено. Если приказание носит авральный характер, то есть относится ко всей команде, то сперва командуют: «Унтер-офицеры к люкам!» Тогда все унтер-офицеры разбегаются каждый к своему люку и, став над ним враскорячку, ухватывают дудку в ладонь и подносят её ко рту, набирая воздух и косясь взглядом на ют или на мостик, откуда несется команда. Отданная нараспев команда покрывается свистом и трелью дудок, после чего «унтер-офицеры повторяют слова команды громким и ясным голосом без изменений и дополнений». Голоса у них громки, но, вопреки уставу, хриплы от постоянного покрикивания и отчасти от вина…
Вахтенный унтер-офицер, наклонившись, как и Нетопорчук, в люк по другому борту, свистел так же пронзительно и долго.
Немыслим российский военный корабль без дудки. Ритмическим подсвистыванием её дают темп тяге снастей; резким, нарастающим свистом её выгоняют сон из людей по утрам в подмогу горну; особыми переливами соловьем — команду собирают к полуденной чарке вина; долгой замирающей трелью приветствуют поднимаемый и спускаемый кормовой флаг. При входе на корабль офицера полагается иметь фалрепных, выстроенных по двое на площадках трапа в готовности помочь выйти из шлюпки или поддержать оступившегося на ступеньках офицера, для чего на вахту выводятся люди, занимающиеся днем и ночью только этим; при встрече вахтенный и фалрепный унтер-офицеры свистят в дудки нежно, почтительно и длительно. По проходе офицера они дают особую короткую презрительную дудку, носящую наименование «отсвистать фалрепных», которые враз поворачиваются, враз взбегают по трапу и враз исчезают в отведенном для них месте, сильно смахивая при этом на ученых собак…
— Вот, богова мать, рассвистелся, — сказал, заворочавшись, матрос, подвешенный под люком в церковную палубу, но сказал тихо. Впрочем, свист дудок заглушал его хриплый спросонья голос, и от этого свиста койки, свисающие с подволока, подобно неизвестным ботанику огромным плодам, закачались. Матросы зашевелились, подвертывая одеяло и соображая во сне: побудка или на вахту кого?
Отсвистав положенное, Нетопорчук опустил голову ниже в люк.
— Третье отделение на вахту! Койки взять!
От этого густого и оглушительного крика молодой матрос Егорчиков быстро вскочил с койки, объятый страхом внезапного пробуждения, и немедленно же получил крепкий удар в лоб; койки подтягиваются к подволоку высоко, чтобы имели вид, а не висели мешком, и сесть в них никак нельзя, можно только лежать, для чего, собственно, койка и сделана.
— Чего ты, дурной, скачешь? — сказал Нетопорчук сверху. — Спи дальше, забыл, какого отделения?
На койке номер кончается на четверку, стало быть, Егорчикову в самом деле можно спать еще целый час. Третье отделение помещается в той же церковной палубе, но дальше в нос; его и будят, незачем Егорчикову вскакивать. Молод еще, рожа глупая, со сна пошла пятнами, а на лбу зреет шишка.
— Да спи же, дурья голова, — сказал Нетопорчук почти ласково. — Порядок не знаешь! Не тебя ж будят, стало быть, спи…
В палубе рычащий и харкающий утренний кашель, шлепки босых ног и быстрая молчаливая возня с койками. Матросу полагается на вставанье пять минут: одеться, свернуть в ровную колбасу постельное белье, одеяло, подушку вместе с распорками, шкентросами, подвязывающими койку к подволоку, зашнуровать её и вынести наверх сетки. Еще пять минут — на умыванье, гальюн и покурить, и пять минут остается еще для того, чтобы набить перед вахтой живот чаем и куском хлеба с желтым русским маслом…
Лейтенанта Греве вестовой начал будить за полчаса до вахты. Он будил его покашливанием, осторожным шепотом, неотвязным и почтительным приставанием.
— Вашскородь, так что на вахту… Вашскородь, полчетвертого…
Каюта тиха, душиста, темна. Спалось сладко.
— Вашскородь, кофе готово. Опоздаете, вашскородь…
Спалось сладко еще и потому, что Греве вернулся из «Фении» с последней шлюпкой.
— Вашскородь, извольте пробудиться!
— Слышу. Чего пристаешь? — сказал Греве ясным и бодрым голосом. — Как погода?
— Очень прекрасная, вашскородь. Тихо вовсе.
— Ну и ступай. Сейчас встану.
Но вестовой не ушел. Он знал, что этот ясный голос, в котором нет и тени сна, — только хитрый обман, чтобы перестали будить. Лейтенант уже снова заснул.
— Вашскородь, без двенадцати…
— Да, да, сейчас встаю. Как погода? Отлично… Ступай, Лещиков, ступай.
Тело нежится в чистом и ласковом белье, и глаза закрываются сами. Дыханье опять ровно. Вестовой решился — стрелка без десяти — и отдернул занавеску иллюминатора. Свет и свежесть хлынули в каюту, и сразу же пружинная койка показалась жесткой, пробуждение — насильственным и жизнь отвратительной. Лейтенант сел на койке, зевая и морщась.
— Сколько раз тебе, болвану, говорить: не смей открывать! Буди в темноте, ведь знаешь!..
— Виноват, вашскородь!
— Проспал, шляпа! Опять поздно будишь…
— Так что вы не вставали, вашскородь.
— Врешь! Пошел вон, жернов.
— А вы не уснете обратно, вашскородь? — осторожно спросил вестовой, но, поняв по взгляду лейтенанта, что тот проснулся окончательно, быстро исчез за дверью. Вода для зубов принесена, белое платье приготовлено на кресле, платок в карман положен — более нечего тут делать. Раз озлился, теперь не заснет.
Выпить кофе не удалось, надо прежде всего тщательно одеться: желудок не виден, а плохо натянутый тонкий носок заметен. Застегивая портупею кортика, лейтенант Греве подошел к люку наверх и подождал начала боя склянок. С последним ударом, по традиции, вбиваемой Станюковичем с детства, он вышел на палубу навстречу Веткину. Лейтенанты на мгновенье остановились, выпрямившись и приложив руку к козырьку, и тотчас же сменили холодную служебную строгость лиц на обычную скучающую рассеянность.
— Собачья жизнь, Джипси, my darling[10], - пожаловался Греве, откровенно зевнув. — Спать хоцца… Сдавайте вахту.
— Две трубы, две мачты, справа Гельсинки, слева — море, а в нем вода, сказал Веткин скучающе. — Капитуся на бережку припухает, подкинь ему катерок к семи тридцати.
В отношениях офицеров «Генералиссимуса» между собой культивировался тот великолепный тон внешнего небрежения службой, который особенно подчеркивал налаженность корабля: служба катится сама собой, как по рельсам, смазанным маслом, вахта должна быть исправна настолько, чтобы передавать было нечего, служба организована так четко, чтобы никаких неожиданностей не было, а хороший офицер, вступающий на вахту, должен сам знать все, что требует устав передавать по вахте. Все же приказания записаны бисерным почерком старшего офицера в книгу распоряжений…
— У вас отвратно поставлено наблюдение, лейтенант Веточкин, — сказал лениво Греве, одновременно незаметно и зорко оглядывая палубу и часового. Капитуся вовсе не спит. В данный момент в египетском кабинете «Фении» он любит рыжую женщину…
— Неужели Хильду? — оживился Веткин. — Врешь!
— Выбирайте слова, маркиз. Самолично налопал собственного командира, когда он тащил её по коридору в кабинет. Хильда была малость дернувши, но очень сосредоточенна и серьезна, comme un chien qui pisse dans un violon[11].
— Соображала, сколько содрать с таракана, — фыркнул Веткин, но, заметив подходивших унтер-офицеров, мгновенно согнал улыбку и выпрямился.
Они подходили напряженным строевым шагом один другому в затылок. Передний смотрел на лейтенанта Веткина вытаращенными немигающими глазами, повторяя в уме годами выученный рапорт, и, не доходя четырех шагов, остановился, приставил ногу и рванул туго вытянутую руку к фуражке. Рука, слегка задрожав на пружинящих мускулах локтевого сгиба, застыла у правого виска, и черные усы задвигались:
— Ваше высокоблагородие, в третьем отделении четвертой роты на вахту выведено унтер-офицеров три, нижних чинов четырнадцать, больных нет, арестованный один, расходных одиннадцать. Вахту принял исправно.
Он отступил на шаг влево, не опуская руки и взгляда, и на его место сделал шаг другой:
— Ваше высокоблагородие, за время вахты никаких происшествий не случилось. Вахту сдал исправно.
Лейтенанты опустили руки.
