Елизавета I - Маргарет Джордж
Когда она подошла ближе, я увидела, что французский посланник был прав: лицо ее выдавало возраст. Я, впрочем, не назвала бы его старым. Осанка у нее была безупречная, а наряд – зеленое послеобеденное платье с золотистым воротником – шел ей и подчеркивал тонкую талию.
Роберт выскочил из-за двери, всех напугав. Фрейлин королевы я помнила с тех времен, когда сама еще была одной из них: Марджори Норрис, успевшая уже поседеть, и Кэтрин Кэри Говард, моя кузина. Они меня, судя по всему, тоже вспомнили, но не решались приветствовать, не зная, как поведет себя Елизавета.
– А, это вы, милорд Эссекс? – произнесла та. – В такой погожий день торчите внутри?
– Когда-то мои шаги звучали в этих коридорах по приказанию вашего величества, – произнес он с поклоном, целуя ее руку. – Одно ваше слово – и я примчусь к вам, чтобы скрасить ваше времяпрепровождение.
Она сделала ему знак подняться и устремила взгляд на меня с таким видом, будто впервые видела:
– А кого это вы привели с собой?
Ей это было прекрасно известно. Что она задумала?
– Мою дорогую матушку, которую вы обещали принять, – ответил он.
Прежде чем она успела что-либо возразить, я выступила вперед и опустилась в таком низком реверансе, что колено мое коснулось пола.
– Я самая верная подданная вашего величества.
Повисло молчание.
– Можете подняться, – наконец проронила она.
Я повиновалась и добавила:
– И ваша самая преданная кузина.
Я поцеловала ей руку и склонилась вперед, чтобы коснуться губами ее груди. Она в ответ сухо клюнула меня в щеку. Я протянула ей шкатулку:
– Я хотела бы преподнести вам это в знак любви между нашими семьями.
У меня хватило ума не сказать «между нами».
Она взяла шкатулку и, даже не открыв, собралась передать ее Марджори. Роберт перехватил ее со словами:
– Нет, вы и ваши дамы должны взглянуть на это. Редкостная вещь!
Он распахнул шкатулку и показал всем ожерелье с подвеской в виде буквы «Б», лежащее на бархатной подушечке.
– Оно принадлежало моей бабушке и вашей тетке, Марии Болейн, – сказала я. – Я всегда берегла его как зеницу ока, а теперь хочу преподнести вам.
Ее пронзительные черные глаза внимательно осмотрели ожерелье. Тонкие губы и в самом деле дрогнули в улыбке, или мне лишь показалось?
– У меня уже есть такое, – произнесла она. – В точности такое же, когда-то принадлежавшее моей матери.
С этими словами она обошла нас и двинулась дальше, оставив нас стоять в коридоре.
54. Елизавета
Май 1598 года
– Я тронута, – сказала я Джону Уитгифту, и это в самом деле было так.
Архиепископ молча кивнул, но по выражению его темных глаз я видела, как он доволен.
– Я очень надеялся, что ваше величество заглянет ко мне до того, как розы увянут.
– Мои или их? – поинтересовалась я, но, видя, что Джон принял мою шутку за чистую монету, поспешно добавила: – Ваши будут заново цвести каждый год.
Архиепископ Кентерберийский разбил в садике своего епископского дворца на берегу Темзы утопленный розарий, взяв за основу символ моего королевского дома и мой личный вкус. В центре сплетались алый и белый розовые кусты, поскольку даже искусные садовники архиепископа не смогли воссоздать эмблему Тюдоров, цветок с алыми и белыми лепестками. Вокруг он посадил множество эглантерий – мою любимую разновидность розы. Пространство между ними было засажено мускусными розами.
– Да у вас тут настоящий розовый рай, – сказала я.
Воздух вокруг был напоен неповторимым благоуханием, которое утренний дождь еще усилил. Ах, если бы пора цветения роз не была столь мимолетной! Их быстрое увядание торопит нас любоваться ими, пока они еще не утратили своей красоты.
– Когда мы отправимся на небеса, нас встретят далеко не одни только розы, – сказал он.
Небеса. Там меня теперь ждало великое множество людей; их было куда больше, чем оставалось на земле рядом со мной. Жизнь подобна песочным часам, в которых дорогие нам люди один за другим ускользают из верхней склянки, земли, в нижнюю – вечность. Последняя при этом беспрестанно пополняется, в то время как первая пустеет.
– Мне все равно нравится представлять небеса в виде сада, – сказала я. – Прошу вас, покажите мне остальные ваши цветы.
Зима в этом году выдалась суровая, и видеть цветы было вдвойне отрадно. Порой, когда в окна хлестал мокрый снег, я начинала думать, что тепло никогда уже не вернется. Но май оказался просто изумительным, точно старался искупить долгие холодные месяцы. Вслед за Джоном я двинулась по лесенке на галерею, тянувшуюся над длинной садовой террасой, которая отделяла сад от розария. Слева располагались четыре аккуратных прямоугольника из клумб, радовавших глаз пестрой мозаикой цветов; справа утопал в белопенном кружеве нежных лепестков фруктовый сад. Если приглядеться, можно было различить в этой торжествующей белизне разные оттенки, даже бледно-розовый.
– Какие деревья растут у вас в саду? – поинтересовалась я.
– Сливы – только они уже отцвели, – вишни, груши, яблони и абрикосы. Абрикосы совершенно прижились. Вы же знаете, какие они капризные.
Впервые их привезли к нам в Англию из Италии по приказу моего отца. Тогда считалось, что нежные саженцы никогда не примутся на суровой английской почве, однако же со временем неустанные усилия самых терпеливых и искусных садовников увенчались успехом.
Прогуливаясь по галерее и любуясь изящными цветами, ветвями деревьев в цвету и величественной излучиной реки, легко было представить мое королевство в виде такого вот залитого солнцем ухоженного сада. Однако же зима выдалась трудной не только с точки зрения погоды, но и в политическом плане. Неожиданно для всех умер лорд-лейтенант Ирландии лорд Бург, ненавистный командир Черного Джека Норриса, пав, как утверждали некоторые, жертвой яда. Мятежники, по слухам, подкупили внутренний круг английского командования, чтобы расправиться с его главой. Я назначила заместителей, которые временно взяли командование на себя, однако мои войска там остались без настоящего командира, и это скверно сказывалось на их боевом духе. Войско мятежников под предводительством О’Нила и О’Доннелла уверенно наступало, объединяя традиционно разрозненный Ольстер, что не предвещало ничего хорошего.
