Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые

У атамана Фомки лицо, степным ветром дублённое, глаз зоркий, соколиный. Взобрался на высокую стрельницу, приложил ладонь козырьком. Пылит в степи.

Но атаману известно: это ещё не орда. Это тянутся под прикрытием конных отрядов ордынские обозы.

Но вот конные повернули к городу.

Присмотрелся Фомка. Не орда к Рязани идёт, а ведёт своих казаков атаман Дашкович. Издалека узнал их Фомка, сплюнул. Подошли казаки к городу, разбросались станом. Возами свой лагерь опоясали. Разглядел Фомка, казаками атаман Серко распоряжается.

- Эгей, Серко, - позвал Фомка, - Евстафьев блюдолиз! Забыл, как мы с тобой за зипунами в Крым ходили, Русь стерегли от ордынцев? Ныне сам грабить её заявился! Ай-яй! Иуда!

Свесившись со стрельницы, Фомка помахал своим казакам, устроившимся по стене:

- А ну, молодцы, готовы ли попотчевать холопов Дашковича?

Сверху со стен на черкасцев и каневцев посыпалось:

- Ханские прихлебатели!

- Изменники!

Им снизу наперекор:

- Доберёмся до вас, шкуры снимем!

- Ворочайтесь на Днепр с повинной, вон какой полон взяли!

- Им очи застило, самих в туретчину продать!

И, не слезая с седел, грозили нагайками Фомкиным казакам:

- Открывайте ворота!

- Нехай Евстафий своим задом отворяет, он у него жирный, - посмеивались на крепостных стенах.

Тут снова Фомка всех перекричал:

- Эгей, Серко, и вы, други-атаманы, переделили с Дашковичем королевские злотые, радуетесь. Час настанет, заплачете! Аль ослепли, Русь грабя? Братьев своих в полон гоните!

Поднялся на стену воевода Хабар, он не спесив и атамана Фомку за честность уважает.

Заслышав атаманский голос, позвал. Фомка спустился.

- Видал, воевода, от кого обороняться будем? Хабар усмехнулся, сказал без обиды:

- Твои друзья-товарищи, атаман. Фомка не осерчал, почесал затылок.

- Было такое, воевода. Но когда б одни казаки, полбеды, от них отобьёмся, а ежели Магметка навалится, быть худу.

Воевода успокоил:

- Отразим, продержимся до государева прибытия.

- Знаешь, о чём я мыслю, воевода, от Дашковича коварства ждать надобно.

День минул в ленивой перестрелке. На второй день к полудню подскакал к воротам казак, замахал шапкой:

- Слу-ша-ай! Выкупайте полон, дарма отдаём, на рублик два мужика!

Не успел прокричать, как уже конные казаки подогнали к городу пленных. Поблизости от ворот остановилась толпа. Сбежался люд на стены.

- Лихо какое!

- Соберём, народ, деньги, выкупим.

- Воеводу сюда, воеводе решать!

На стену взошли Хабар с Фомкой, переглянулись.

- Что скажешь, атаман? - поднял брови воевода. Фомка усмехнулся.

- А вглядись-ка. Воевода посмотрел вниз.

- Аль не поймёшь? - удивился Фомка. - Это не пленные, казаки переодетые. Откроем ворота, эти навалятся на нас, а за ними конные ринутся. А не упреждал ли я тебя, воевода, от Дашковича всякого жди.

Подал Хабар знак, и ударили пушки, захлопали пищали, полетели стрелы. Рассыпалась казачья толпа, откатилась от стен.

К вечеру и орда подошла к городу. Сам Магмет-Гирей подступил к Рязани. Стали ордынцы готовиться к приступу, таран ладить, пушки вокруг крепости устанавливать.

Прищурившись, Магмет-Гирей смотрел на обнесённые глубоким рвом крепостные стены. Хан сердился. Вторые сутки топчется Дашкович - и всё попусту.

Магмет-Гирей оглянулся. Позади безмолвствовали мурзы, а с ними любимец хана, брат Сайдат. Поодаль, на зелёной траве, ханские нукеры натягивали шёлковый шатёр.

На душе у хана потеплело. Он вспомнил о молодой русской красавице, новой жене, которую везёт из этого похода. Она украсит его бахчисарайский гарем.

Крючковатым пальцем хан поманил мурзу Аппака. Бросил резко:

- В город. Пускай встречают. Они мои данники. Их князь и бояре это признали!

Мурза Аппак взлетел на коня, полы халата крыльями, понёсся к городу.

Но мурзу в Рязань не впустили. Хабар со стены нагнулся, спросил:

- Чего надобно?

Аппак покраснел от натуги:

- Ваш князь данник могучего хана Магмет-Гирея, и вы, рязанцы, его холопы. На то князь Василий и бояре его дали хану грамоту. Открывайте ворота, встречайте великого Магмет-Гирея!

- Я грамоты таковой не видывал и твоим словам, мурза, веры не даю! - возразил воевода. - Посему хана в город впускать отказываюсь. Так и передай Магмету!

Следом за мурзой подскакал к городским воротам ханский брат Сайдат-Гирей с толмачом. Толмач пергаментным свитком потряс, закричал:

- Возьми грамоту, читай!

Чуть приоткрылись ворота, вышел атаман Фомка, принял свиток, ответил:

- Прочитаем, тогда и ответ получите.

И снова со скрипом затворились кованые ворота.

Долгая, тревожная ночь. Степь гудела многоголосо. Ржали кони, звенело оружие, скрипели колеса.

Не спали рязанцы, ждали приступа.

К утру всё стихло.

Наступил рассвет. От Оки тянулся туман. Но вот разорвало молочную пелену, и открылась разом степь. Не поверили рязанцы: нет ни орды, ни казаков приднепровских. Ушёл Магмет-Гирей, отступил.

Глава 17

ЗА КОЛОКОЛЬНЫМ ЗВОНОМ

День воскресный, и на Пушкарном дворе тихо. Укрывшись за барачной избой, Игнат, щёлкая большими ножницами, стрижёт Сергуню. Ножницы тупые, не режут, а рвут волосы пучками. Сергуня терпит.

Волосы падают на землю, ложатся на колени. Время от времени Сергуня щелчком сбрасывает их. Вдруг его рука замирает. В клоке волос заметил одну седую волосину. И не хотел верить. Неужели это он, Сергуня, седеет? Промолчал, лишь подумал: «Какой же мне год?» Долго загибал пальцы, беззвучно шевелил губами. Сосчитал.

«Никак без трёх лет тридцать. Эвона, как время-то проскакало. Уж на Пушкарном дворе как на тринадцатое лето перевалило… А кажется, вот вчера пришли со Степаном в Москву».

Вздохнул Сергуня, хотел об ином помыслить, но не мог. В дворяне служилые Степан попал. На Аграфене сам великий князь женил его и Берсеневу вотчину во владение отдал.

Не скажешь, что когда-то Степан ковш с литьём таскал. Нынче ходит по Пушкарному двору боярином, на люд покрикивает. Сергуню с Игнатом не замечает, а уж разговоров и вовсе не заводит, словно и не знались никогда.

Крут Степан с мастеровыми, никому от него поблажки нет. Работать заставляет с утра и до полуночи. Совсем недавно литейку новую задули, теперь и совсем передыху не даст. Народ ропщет. Степан на Пушкарном дворе за мастеровыми догляд учинил крепкий.

Немец Иоахим и тот его побаивается. Боярин Патрикеев всё ему передоверил.

Закончив стричь, Игнат не спеша завернул ножницы в тряпицу, хлопнул Сергуню по плечу:

- Пригож! Экой! Право слово. А то, ровно овца, шерстью зарос.

Заглянул Сергуне в глаза.

- О чём задумался?

- Да ни о чём. Степана вспомнил. Игнаша рукой махнул:

- Нашёл, о чём поминать. Аль соскучился, так завтра поглядишь. Спозаранку шуметь зачнёт. Запамятовал, как на него покрикивали.

Сергуня перевёл разговор:

- Слыхал, сказывают, государь на Казань рать собирает? Игнат кивнул:

- Ордынцы Руси бед причинили предостаточно.

- Податься и нам в ратники, а, как мыслишь, Игнаша?

- Нам, мастеровым, с Пушкарного двора хода нет. Если разве в бега удариться.

Но в то лето на Казань не ходили. Проведали в Москве, что ордынские бирючи за Перекопом, по торгам вещали: Магмет-Гирей ханам малых орд и мурзам объявил по осени идти на Русь.

Видать, понравилась крымскому хану прошлогодняя добыча, сызнова потянуло. В Кафе и Астрахани ордынцы вели торг русским людом. Продавали невольников в Турцию и Персию…

Государь с пешими и конными полками стал на Оке, перекрыл хану дорогу на Русь. Но Магмет-Гирей не повёл орду на Москву ни осенью, ни весной следующего года.

На землях от Терека до Кубани кочуют ногаи. Так повелось с давних лет, когда Золотая Орда раздробилась на отдельные улусы и хану Ногаю достались эти степи.

Хан Мамай потомок Ногая. Орда у Мамая многочисленная, и его тумены держат в страхе кавказские народы. Но хану мало Кавказа. Он мечтает о том времени, когда быстроногие ногайские скакуны протопчут широкий шлях на Русь. Для этого Ногайской орде надо упереться правым плечом в Волгу, где кочевья Астраханской орды хана Усеина. Мамай издавна зарится на астраханские степи.

Когда крымский хан Магмет-Гирей позвал Мамая вместе карать хана Усеина, он-де с московским князем сносится, дружбу заводит, ногайский хан согласился охотно и со своими туменами двинулся к излучине Дона, здесь его дожидался крымский хан.