Сергей Максимов - След грифона
Подождав, когда все сказанное усвоится Суровцевым, он продолжил:
– Огромное количество танков и моторизованных соединений, необходимых для блицкрига, может действовать лишь на территории с хорошо развитой сетью дорог. Наша двойная вековая беда – дураки и дороги – второй своей составляющей необычайно раздражает агрессора. Для затяжной войны у немцев нет резерва топлива, особенно для судов германского флота, и в частности для подводных лодок.
И опять точно абзац. Еще одна прикуренная сигара – и продолжение:
– Если вы принимаете решение вернуться в Россию, вся информация от Вальтера замыкается только на вас. И ни на ком другом больше! Это, если хотите, гарантия вашей безопасности и мое условие советскому руководству. Далее. По работе в США, кроме вас, могут быть и другие люди, но, я подчеркиваю, мое безусловное доверие распространяется только на вас. В Соединенных Штатах, я, по мере своих сил, могу оказать помощь. Необходимость присутствия там будет крайняя, сразу после окончания войны. Пусть пользуются случаем, пока интересы моей родины и страны, приютившей меня в изгнании, совпадают. Теперь внимание!
Сейчас Степанов напоминал Суровцеву преподавателя Академии Генерального штаба из его далекой юности. Семинары Степанова слушатели конспектировали, как никакие другие. Он всегда оставлял слушателям время и законспектировать свою лекцию, и осмыслить сказанное, чтоб затем продолжить изложение материала. Как, впрочем, и проверить усвоение полученных знаний.
– Немцы, по моим сведениям, опасно близки к созданию принципиально новых видов вооружения, – без всякого пафоса продолжил он. – Причем речь не идет о технологическом прорыве в какой-либо из ныне существующих сфер человеческой деятельности. Речь идет о новых фундаментальных открытиях в фундаментальных науках. В частности, в физике и химии. Если дело обстоит так, как мне это объяснили, то все нынешнее вооружение, включая самое современное, попадет в разряд «обычных вооружений». Новое оружие будет несравнимо по своей разрушительной силе. И сила его может оказаться способной лишить смысла любую войну. При обязательном, конечно, условии – если оно будет у обеих воюющих сторон. А теперь представьте, какому искушению подвергает себя сторона, владеющая этим оружием единолично! Думаю, мнение Гитлера о применении такого оружия понятно. Но, представляется мне, и Сталин не слишком отличается от Гитлера. Как, впрочем, и любой другой политик. Оружие, как вы знаете, развращает. Запоминайте дальше и дословно. Речь идет об энергии атомного ядра. В случае удачных опытов с расщеплением этого ядра мир может оказаться как на грани всемирного благоденствия, так и на грани полного уничтожения. А теперь еще более важная информация. Среди ученых, работающих в этой сфере, наряду с доскональным пониманием этой проблемы зреет желание увести свои открытия в сферу собственно научную. Понятно, что это проистекает от политической наивности ученых мужей. Но, так или иначе, они могут пойти на то, чтобы поделиться своими открытиями с целью обезопасить мир от новой, невиданной угрозы. Мне назвали имя русского ученого, способного как возглавить работы в этом направлении в России, так и быть представителем своей страны в научном мире. Это русский физик Петр Ка-пи-ца, – по слогам произнес Степанов фамилию ученого. – И еще раз повторюсь. Сейчас наиболее близки к этому великому и страшному открытию ученые Германии. В России, по нашему мнению, работы в этом направлении свернуты. Вероятно, из-за непонимания этой проблемы руководством страны, а также из-за репрессий режима по отношению к своей элите.
Точно давая информации усвоиться, Степанов замолчал. Молчал и Суровцев. Затем вдруг грустно улыбнулся:
– Александр Николаевич, невольная параллель с историей доверенного нам золота.
– Ничто не ново под луной, – сразу же понял его Степанов. – Нуждается Сталин в ваших услугах – пусть принимает и условия. Нравится или не нравится правителям, но они должны будут принять во внимание мнение ученых. Им придется с этим считаться. Мало того, холить и лелеять их. Когда только сильные мира сего поймут, что они не правители и властители, а всего лишь высокопоставленные воеводы и менеджеры? Нет, все живут по русской поговорке: «Из грязи – в князи». Я, как вы знаете, был близок и с «помазанниками Божьими». Должен сказать вам, что и там все через пень-колоду... И уж поверьте мне на слово, общение с простыми людьми всегда приносило и приносит больше и пользы, и радости. Так что вы решили?
Погода за стенами замка резко испортилась. И без того не пропускающие дневной свет, украшенные витражами готические окна замка стали темными. Даже зловещими. Суровцев не осознал, скорее почувствовал душой, что не его это место и не его это жилище. Если его далекие немецкие предки всегда желали отгородиться от непогоды и соседей многометровыми стенами замков, то ему по душе были другие строения. Вспомнился резной дом-терем на улице Офицерской в Томске с вырезанной из дерева датой постройки «1902 год». Вспомнился сам Томск, за пределами которого раскинулись не поддающиеся ни описанию, ни пониманию невообразимые сибирские просторы. Вспомнились милые и смешные тетушки. Няня Параскева Федоровна. Любимая песня про дождик.
– Не знаю, Александр Николаевич. Не знаю, как мне поступить. Я далек от желания испытывать судьбу, но вся моя жизнь – в России! В неуютной, необустроенной, но моей. Наверное, все уже решено и без меня. И на земле, и на небесах. Я просто должен прислушаться к тому, что мне и без того уже сказано.
И Суровцев действительно точно прислушивался. Тишину огромной гостиной с высокими, десятиметровыми, потолками нарушал только порывистый ветер и шум дождя за витражными окнами замка. Да еще треск поленьев в полыхающем камине.
Мысли этого человека непростой судьбы были в России, где знакомые и вовсе не знакомые ему люди подчиняли всю свою жизнь законам войны.
В не столь далеком Ленинграде недавно назначенный Сталиным командующим Северо-Западным фронтом генерал армии Жуков, не имея возможности получить помощь извне, собирал все те силы, которые находились здесь, в окружении. Для отражения танков и предотвращения вражеских прорывов он приказал перевести даже часть зенитных орудий из противовоздушной обороны города. И теперь до трехсот вражеских самолетов, почти безнаказанно, постоянно висели над бывшей столицей Российской империи. Хоть как-то укрепив Пулковское направление, он приказал сосредоточить огонь корабельной артиллерии на самом опасном участке Урицк – Пулковские высоты. А ведь еще в день его прилета бывшее командование фронта готовило Балтийский флот к затоплению!
– Не пойду! – резко ответил генерал армии на предложение майора Бедова спуститься в бомбоубежище, оборудованное под Смольным дворцом. – Некогда мне бегать туда-сюда!..
В Москве не покладая рук работали заместители наркома внутренних дел и соответственно начальники самых важных во время войны управлений наркомата: Павел Анатольевич Судоплатов, Павел Михайлович Фитин и Петр Иванович Федотов. Наум Эйтингон несколько раз на дню встречался с каждым из них. Когда только успевал! И как только держал в голове вопросы заброски диверсантов в тыл врага и организацию подполья в Москве, которое в случае захвата столицы должен был возглавить лично Федотов! От контрразведчика Федотова Эйтингон отправлялся к разведчику Фитину и уже с ним увязывал вопросы усиления разведывательными кадрами создаваемого подполья. Никто не отменял и чисто военные вопросы на фронте...
У Соткина получилось, как он говорил, «все не как у людей!». Явившись по месту назначения на пункт формирования одной из сибирских дивизий, на должность начальника разведки одного из полков, на первом же заседании штаба он увидел своего однокашника по школе прапорщиков в городе Телав – Павла Афанасьевича Россомахина. Того самого, с полком которого они с Суровцевым следовали в 1918 году в Сибирь и с которым встречались накануне разгрома колчаковской армии. Был Россомахин в звании майора. Грудь бывшего штабс-капитана и нынешнего майора украшал орден Красного Знамени, полученный им за Гражданскую войну. А именно за взятие у грузинских меньшевиков Нового Афона. И Соткин, и Россомахин, подобно тому как это недавно было между Жуковым и Суровцевым, сделали вид, что не знакомы друг с другом. Но оба знали – причастность к золоту Колчака не забывается.
В Куйбышеве в этот день началось служебное расследование в отношении одного из сотрудников секретного подразделения НКВД Никодима Лягинцева. Само это секретное подразделение, по слухам в чекистской среде, имело какое-то отношение к депортации немцев Поволжья и якобы было сформировано из глухонемых бойцов. Но те, кто мог бы что-то объяснить, умели и умеют молчать. Один все же проговорился. Два новосибирских кинодокументалиста и драматурга, Александр Косенков и Александр Мирошниченко, взяли у него «интервью» на тему депортации немцев Поволжья. Но в основном сработал святой принцип советских спецслужб, доставшийся в наследство от Контрразведывательного отделения царского Генерального штаба: «Сделал – и забыл». Далекий сибирский Томск в эти сентябрьские дни принимал первые эшелоны эвакуированных предприятий. Из европейской части страны в Сибирь прибывали промышленное оборудование, квалифицированные кадры, музейные ценности.
