Гор Видал - Империя

— Рут говорил в Ютике от моего имени, — сказал Рузвельт прямо.

— Я и не думал, что он говорил, присягнув господу богу. Конечно он говорил от вашего имени, обвинив меня в убийстве Маккинли.

Разговор явно принимал не то направление, которое было желательно Рузвельту.

— Ваши газеты подстрекали и подстрекают к насилию и классовой ненависти. Станете отрицать?

— Я ничего не отрицаю и не утверждаю. Вы понимаете это? Я здесь по вашей просьбе, Рузвельт. Лично я не желал бы вас видеть нигде и никогда, если только, конечно, нам не суждено делить кров в аду. Поэтому должен вас предупредить, мне никто в моей стране не смеет задавать вопрос «станете ли вы отрицать».

— В вашей стране? — Рузвельтовский фальцет перешел в сладкозвучное контральто. — Когда вы ее приобрели?

— В тысяча восемьсот девяносто восьмом, когда устроил войну с Испанией и выиграл ее. Это было моих рук дело, не ваших. С тех пор страна идет примерно тем путем, какой я для нее наметил, и этим же путем шли и вы, обязаны были идти.

— Вы преувеличиваете свою значимость, мистер Херст.

— Вы ничего не понимаете, мистер Рузвельт.

— Вот что я понимаю. Вы, владелец — нет, нет, отец нации, не сумели добиться, чтобы демократы выдвинули вас в президенты даже в тот год, когда у них не было никаких шансов победить. Как вы это объясните?

Светлые глубоко посаженные глаза Херста смотрели прямо на Рузвельта; смотрели циклопически, угрожающе.

— Прежде всего я скажу, что нет никакой разницы, кто сидит в вашем кресле. Страной управляют тресты, как вы не устаете нам напоминать. Они купили все и всех, в том числе вас. Меня они не могут купить. Я богат. Я волен действовать так, как нахожу нужным, а вы — нет. В целом я иду с ними, чтобы держать народ в повиновении, пока. Я делаю это через свои газеты. А вы просто человек при должности. Скоро вы выкатитесь отсюда, и это будет ваш конец. А я буду продолжать, буду описывать мир, в котором мы живем и который станет таким, каким я укажу ему быть. И я буду здесь еще долго после того, как никто не вспомнит, чем вы отличались от Честера А. Артура. — На лице Херста мелькнула ледяная улыбка. — Но если люди и вспомнят, кто вы такой, это произойдет только потому, что я, быть может, решу им напомнить, как я вас создал, прежде всего на Кубе.

— Вы подняли четвертое сословие, мистер Херст, на высоту, прежде не слыханную…

— Я это знаю. На этот раз вы правы. Я сделал прессу выше всего остального, за исключением, может быть, денег, но, если даже говорить о деньгах, я обычно могу обеспечить подъем или падение рынка. Когда я организовал — выдумал, сказал бы я, — войну с Испанией, а вся она сплошной вымысел, я позаботился о том, чтобы завершилась она настоящей войной, и так и произошло. К лучшему или худшему, мы получили реальную империю от Карибов до берегов Китая. В ходе войны преуспела мелкая рыбешка, вроде вас и Дьюи. Боюсь, процесс вышел из-под контроля. Это никому не по силам. И я должен был смириться с тем фактом, что коль скоро началась война, то стали нужны и герои. И вот вы, прежде всего вы, засуетились, и я сказал своим редакторам: «О-кей, сотворите его». Вот так второсортный нью-йоркский политик погулял по Кеттл-хилл, слепой, как летучая мышь, и не более эффективный, превратился в военного героя. Но вы, конечно, знали, как этим воспользоваться. Отдаю вам должное. Вы, единственный из всех моих выдумок, спрыгнули со страниц «Джорнел» прямо в Белый дом. В отличие от этого болвана Дьюи, который так и остался на задворках и кончил тем, что ходит на Фултонский рынок покупать рыбу.

Херст откинулся в кресле, скрестив руки на затылке. Поднял глаза к вентилятору под потолком.

— Когда я увидел, на что способно мое изобретение, я тоже решил избраться. Я хотел помериться силами с людьми, которые владеют страной, — той самой, созданию которой я помогал, — и победить. Что ж, мне пришлось разделить обычную участь изобретателя. Меня отвергли и отвергают и боятся богатые, они любят вас. Я никогда не мог получить деньги у «Стандард ойл», как получили вы. Поэтому в конечном счете — нет, в самом ближнем счете — эти глупые выборы выигрывает тот, кто больше платит. Но вы и вам подобные не останетесь у власти надолго. Будущее за простыми людьми, их гораздо больше, чем вас…

— И чем вас. — Рузвельт посмотрел на портрет Линкольна на стене напротив, печальное лицо, смотрящее в пространство. — Что ж, мистер Херст, я знал о ваших издательских претензиях, но никогда не подозревал, что вы один выдумали нас всех.

— Не стал бы выражаться столь высокопарно, — мягко возразил Херст. — Я просто нарисовал страну, какой она фактически стала сегодня. Вряд ли это такая уж грандиозная работа, хотя вам бы следовало меня поблагодарить, потому что вы главный выигравший от того, что я сделал.

Рузвельт подвинул тома свода законов, лежавшие на столе.

— Что вы знаете обо мне и мистере Арчболде?

— «Стандард ойл» помогала финансировать вашу последнюю кампанию. Это все знают.

— У вас есть доказательства, что я просил денег?

— Просили Ханна, Куэй, Пенроуз. Вы только намекали.

— Мистер Арчболд — мой старый друг. — Рузвельт хотел сказать больше, но остановился.

В голосе Херста послышались мечтательные нотки.

— Я хочу кучу людей выгнать вон из общественной жизни. А вас хочу выставить лицемером.

Улыбка исчезла с лица Рузвельта, цвет лица стал нормальным, голос безразличным.

— Вам будет легко сделать это с такими, как Сибли и Хаскелл. Но со мной это не пройдет.

— Вы сражаетесь с трестами?

— По мере возможности.

— Вы когда-нибудь возвысили голос против многочисленных преступлений «Стандард ойл», против того ущерба, который они причиняют людям, не говоря об обществе в целом?

— Я много раз выступал против них, против злоупотреблений больших денег.

— Но что вы сделали, чтобы остановить «Стандард ойл»? Что вы сделали, кроме публичной трескотни и тайного получения от них денег?

— Вы еще увидите, — Рузвельт говорил совершенно спокойно. — В будущем году мы подаем на них в суд в штате Индиана…

— В будущем году! — Херст весело хлопнул рукой по столу. — Ну кто скажет, что это не моя страна? Я заставил вас, именно вас действовать против себе подобных. В связи с разоблачениями, которые я сделал в этом году, вы что-то предпримете в следующем. Вы никого не ведете за собой. Вы идете за мной, Рузвельт. — Херст встал, но Рузвельт, не давая себя переиграть, стремительным прыжком пружинной игрушки принял перпендикулярное положение, так что технически президент встал первым, заканчивая аудиенцию, как того требовал протокол.

У двери Херст первым коснулся дверной ручки.

— Пока вы в относительной безопасности.

— Я все думаю, — сказал Рузвельт мягко, — а вы?

— Это же мое сочинение, не так ли? Эта страна. Автор всегда в безопасности. А вот его персонажам надо быть начеку. Бывают, конечно, сюрпризы. Вот один. Когда вы останетесь без работы и вам нужны будут деньги, чтобы кормить семью, я найму вас писать для меня, как это делает Брайан. Я заплачу вам, сколько скажете.

Рузвельт блеснул ослепительнейшей из своих улыбок.

— Возможно я лицемер, мистер Херст, но я не подлец.

— Я знаю, — сказал Херст с напускной грустью. — Ведь это я вас выдумал.

— Мистер Херст, — сказал президент, — меня выдумала история, а не вы.

— Если вы хотите услышать нечто возвышенное, то в данное время и в данном месте я являюсь историей или по крайней мере ее летописцем.

— История приходит намного позже нас. Тогда и будет решено, соответствовали мы своему месту или нет, и будет вынесен приговор нашему величию или его отсутствию.

— Истинная история, — сказал Херст с улыбкой, которую на сей раз можно было назвать почти чарующей, — это сплошная выдумка. Я думал, что это знаете даже вы.

С этими словами Херст удалился, оставив президента одного в комнате заседаний кабинета с ее громадным столом, кожаными креслами и портретом Линкольна во весь рост, смотрящего куда-то вдаль, за пределы видимости, недоступные простому наблюдателю, как всегда пребывающему в растерянности.

От автора

Хотя исторические персонажи «Империи» основаны на общепризнанных фактах, я изменил время гибели Дела Хэя с полуночи на полдень. Последняя встреча Теодора Рузвельта и Уильяма Рэндолфа Херста действительно имела место в контексте истории с письмами Арчболда, но никто не знает, что было ими сказано. Мне хочется думать, что мой диалог воссоздает хотя бы то, что они думали друг о друге.

Гор Видал 18 марта 1987 года.

Сага о Золотом веке

(Авторское послесловие)

Мэри Маккарти некогда составила знаменитый список того, чего не должно быть в «серьезной» прозе; начинался он, кажется, с заката и заканчивался заседанием кабинета министров, где обсуждаются вопросы реальной политики. Значение имеют только брачные проблемы людей, принадлежащих к среднему классу, и неважно, происходит ли действие в пылком Балтиморе или кипящем страстями Торонто. Для тех, кому это скучно, остается литературная теория, с помощью которой даже Балтимор может быть разобран на составные части, и из этих первоэлементов и разбросанных в беспорядке слов можно попытаться собрать нечто, отвечающее модной в данный момент литературной теории.