Валентин Пикуль - Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры
Леонтий Коренной впервые в жизни спал на двухспальной кровати, и очень долго не мог уснуть – все удивлялся:
– Германия-то – во такая махонькая, а кровати-то у немцев – во какие. Когда возвращусь домой, стану Парашке рассказывать, так ни за што не поверит…
Это верно, что немцы принимали русских как своих освободителей, а в землях Саксонии даже с особенным радушием.
В городах и деревнях немцы уступали русским свои квартиры с мягкой мебелью и зеркалами, столы к обеду накрывались скатертями, перед каждым солдатом, привыкшим хлебать из общей миски, ставились отдельные куверты из серебра. Коренной не жаловал вассер-суп (“Одна трава!” – говорил он), зато возлюбил баранину с черносливом. Немцы поражались аппетиту русских, ибо после сытного обеда гренадеры сразу приканчивали и свой дневной паек, состоящий из молока, сыра и масла. Зато вот картофельная водка у саксонцев была сладкая, и, чтобы не возиться с рюмками, русские разливали ее сразу по стаканам.
– Шли мы на неприятеля, – толковали они, – а угодили в плен к благоприятелям… Спасибо! Мы немцев уж не забудем, но и они, ядрена вошь, нас тоже запомнят…
Наполеон между тем не сидел в Париже без дела, и скоро он собрал новую гигантскую армию: неумолимо и грозно она уже надвигалась на союзные армии русских, пруссаков и австрийцев. Ко времени битвы при Лейпциге русские войска отдохнули, а “дядя” Коренной, попав на Теплицкие лечебные воды, даже простирнул свое исподнее, заодно и сам помылся, но пить лечебные шипучие воды не стал и другим не советовал:
– Не шибает! Да и вкус не тот… Пиво у немцев лучше.
Сражение под Лейпцигом открылось 4 октября 1813 года. Оно вошло в историю как небывалая “битва народов”. Сражались две стороны общим числом в полмиллиона человек, и только здесь, под Лейпцигом, был положен решительный предел военному могуществу зарвавшегося корсиканца. Кстати уж, скажу сразу, что в этой “битве народов” – пожалуй, последний раз! – наша башкирская конница осыпала неприятеля тучами стрел, выпущенных с луков, как во времена Тамерлана или Мамая, отчего Наполеон понес страшные потери в живой силе, ибо французские врачи не умели излечивать жестокие ранения от этого “азиатского” оружия. А в ночь перед битвой что-то зловещее стряслось в небесах, из низко пролетающих облаков вонзались в землю трескучие молнии, сильные вихри валили столетние дубы, сокрушали заборы, с домов рвало крыши, и русские солдаты невольно крестились, припоминая свои молитвы в канун Бородина:
– Не к добру! Видать, завтрева наша компания поредеет…
Трем союзным цезарям выпало в тот день стоять на горе Вахберг, откуда они и озирали грандиозное поле сражения. В полуверсте от них находилась деревня Госса – дома в ней из камня, почти городские, иные в два этажа, а сама деревня была окружена каменной оградою в рост человека.
Генерал Ермолов раньше всех распознал, о чем сейчас думает Наполеон, и, прискакав на Вахберг, сказал Александру I:
– Ваше величество, если судьба Европы зависит ныне от этой битвы, то судьба всей битвы зависит от этой деревни…
Наполеон это понимал. Сто орудий, сведенных в единую батарею, расчистили перед ним поле битвы, а сто его эскадронов, сведенных в единую лаву, – все это было брошено им на Госсу.
Финляндцы в это время стояли в резерве и варили кашу.
С высоты Вахберга видели, что даже свирепая картечь не в силах удержать напор кавалерии Мюрата, который уже смял нашу гвардейскую конницу, и тогда царь сказал брату Константину.
– А что там твой резерв?
– Варят кашу.
– Сейчас не до каши! Поднимай егерей и гренадеров, а я пошлю казаков, чтобы они треснули Мюрата по флангам…
Мюрат отступил, и началась такая артиллерийская дуэль, что граф Милорадович, затыкая уши, прокричал Ермолову:
– А что? Пожалуй, сей день громче, чем в день Бородина…
Пожалуй! Батальонный командир Жерве на одну лишь минутку присел на барабан, чтобы передохнуть, когда к нему из дыма сражения вышел полковой адъютант со словами:
– С ног падаю! Саша, дай присесть…
Жерве уступил ему свое место на барабане, отойдя в сторону, и тут же за ним что-то рвануло, оглянулся – ни барабана, ни адъютанта: вмиг разнесло французской бомбой.
Даже в битве при Бородине Наполеон не тронул свою старую гвардию, а сегодня – под Лейпцигом – он безжалостно бросил ее на Госсу – вместе с молодой гвардией. На улицах деревни началась дикая рукопашная свалка, о которой (много лет спустя) очевидцы в своих мемуарах вспоминали почти с ужасом.
Французы, сражаясь отчаянно, выбили из Госсы и наших егерей, и полки – Таврический с Санкт-Петербургским… Именно тогда генерал Крыжановский, командир финляндцев, и скомандовал:
– Ружья наперевес, песенников вперед… с Богом!
Барабаны пробили дробь, а песенники завели:
Нам, солдатушкам, во крови стоять,По крови ходить нам, солдатушкам…
Снова – вперед! Крыжановский крикнул Жерве:
– Третий батальон, обходи Госсу слева! Как хочешь, а чтобы твои гренадеры были за стенкой… марш!
Финляндский полк уже вломился в деревню через стенные ворота, оставив при штурме больше половины офицеров – павшими. Сам генерал Крыжановский получил четыре раны подряд, потом контузию в грудь и даже выстрел – в упор, который раздробил эполет, загнал всю золотую мишуру внутрь тела. Существует банальное выражение “кровь лилась ручьем”, так вот теперь не я, ваш автор, а сами участники боя писали потом в мемуарах, что “кровь хлестала ручьями” (и французская и русская)
Жерве вел свой батальон в обход – вот истина!
– Дядя Леонтий, подсоби… – просил он.
И первым перемахнул стену, а за ним солдаты подсадили и своего “дядю”. Батальон оказался отрезан от полка, а французы заметили его в своем тылу не сразу. А заметив, набросились на смельчаков с небывалой яростью, Жерве пал первым, падая, он со стоном припомнил свою молодую жену:
– Ах, Лиза, Лизанька… не дождалась!
Началась схватка, в которой разом полегли все офицеры – кто мертвым, кто раненым, и Леонтий Коренной, увидев, что офицеров не стало, вдруг ощутил свое законное старшинство.
– Робяты, – надрывно взывал он, – не сдавайтесь! Хошь умри, но имени русского не позорь. Ежели кто ослабнет, так я тому завтра же в морду кулаком бить стану…
Вокруг него собрались уцелевшие и самые отчаянные. Сначала перебросили через стенку Жерве и других раненных, которые еще являли признаки жизни. Коренной решил, что с места не сойдет, а солдаты, прижавшись спинами к стене, отмахивались штыками и прикладами… Пусть об этом скажет участник битвы Аполлон Марин: “Все пали, одни убитые, другие раненые, и тут Коренной остался один. Французы, дивясь храбрецу, уважали его и кричали, чтобы спешил сдаваться, но Коренной в ответ им поворотил ружье, взялся за дуло и отбивался прикладом…”
Один, – что может быть страшнее для солдата?
Один – посреди трупов своих товарищей…
– Не подходи! – орал он. – Я вам, в такую всех мать, кому сказал по-Божески? Лучше не подходи… не сдамся!
“Пардона” от него не дождались.
Французы раз за разом искололи его штыками, и Коренной рухнул наземь посреди мертвецов – своих и вражеских…
“Битва народов” завершилась поражением Наполеона, и он оставил Лейпциг; императора угнетала болезненная сонливость, в этом грандиозном сражении был даже странный момент, когда Наполеон уснул в грохоте канонады.
Наполеона взбодрили рассказом о мужестве его “старой гвардии”, а заодно императора известили, что пленен русский богатырь, который невольно восхитил всех своим геройством:
– На нем насчитали восемнадцать штыковых ран.
– Он мне понадобится, – сказал император. – Передайте моим лейб-медикам, чтобы срочно поставили молодца на ноги.
– Ваше величество, но восемнадцать…
– Все равно! Этот русский сейчас пригодится!
Стратегический простор для него сужался. Париж роптал. Солдаты ворчали. Покоренные восставали. Нужен был пример геройства, которому бы его армии подражать. Наполеон сам навестил Коренного в госпитале, врачи сказали, что он будет жив.
– Спросите его – знает ли он, кто я?
Коренной сказал, что не знает, но догадывается:
– Вроде бы ты и есть тот самый… Бонапартий!
– Узнайте, чего бы он желал лично от меня?
– Лучше не замай, – был ответ гренадера…
Это русское выражение никак не могли перевести точнее для Наполеона, и он лишь кивнул, выслушав от врачей, что русский желает одного – покоя.
– Ладно, – сказал Наполеон. – Давайте ему сырую печенку, это очень полезно, чтобы даже мертвецу подняться на ноги…
Затем он издал приказ по армии, в котором восхвалил подвиг русского гренадера, указав своим войскам, чтобы брали пример с русского чудо-богатыря. Коренной об этом ничего не знал, а военные хирурги дивились его быстрой поправке.