Алексей Иванов - Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Дом выглядел жилым, бодрым. Окошки были открыты. Из трубы курился дымок. Хозяистым мужиком оказался Петрунька.
Переступая порожек калитки, Осташа увидел Петруньку на крыльце, но не успел и окликнуть, как Петрунька порскнул в дом. Удивляясь, Осташа поднялся по лесенке, прошел сени, открыл дверку в горницу.
Петрунька прятался за печью. На лавке у окошка в простеньком и бедном домашнем платье сидела Неждана и грудью кормила младенца. Она повернула к Осташе лицо — удивительно истончавшее, понежневшее — и следила за Осташей испуганными, виноватыми глазами.
Осташа постоял у дверей, потом снял шапку, перекрестился на медный образ, вытер ноги о тряпку у входа.
— Это твой сын, — тихо сказала Осташе Неждана.
Осташа прошел к ней по половицам, как по качающейся палубе барки. Присел на корточки, разглядывая лицо младенца.
— Я его не доносила, — виновато сказала Неждана. — Но он крепенький родился, выживет…
Осташа положил ладони на колени Неждане и задумчиво ответил:
— Значит, будет сплавщиком.
Неждана осторожно освободила одну руку и робко, с благодарностью погладила Осташу по голове.
— А как придет учитель толка вашего, каким именем крестить велишь, отец? — спросила она.
Осташа не задумывался.
— Петр, — негромко и упрямо сказал он.
Закрывая полокошка, на теплом ветерке полоскалась занавеска. Солнечные полосы лежали на полу, на бревенчатой стене. Слышался плеск перебора. Суровый боец Дождевой смотрел сквозь окно на Осташу, а Осташа смотрел на Неждану, кормившую грудью младенца. И в памяти Осташи плыли, как барки, чеканные и огненные слова: «И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее».
2005 г.
