Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Тридцать! — властно заявил Анна. — Но это последнее слово!
— Маловато, — пробормотал Иуда, повернувшись к нему.
— Бери или уходи. В конце концов, все, что ты предлагаешь, — возможность схватить его тайно. Мы можем сделать это явно и бесплатно.
— И нарваться на неприятности.
— Мы с ними справимся. Попросим у Пилата когорту. Тебе известна проблема, которую не решили бы римские легионеры? Несколько легионеров, несколько убитых — римляне чужую жизнь в грош не ставят, — и любое волнение уляжется. Да, разумеется, мы предпочли бы взять его, не поднимая шума, но можем и вполне готовы обойтись без твоих услуг.
— Ты меня убедил, — вздохнул Иуда. — Тридцать сребреников.
— Зайди потом ко мне, — сказал Каиафа, — я с тобой расплачусь.
— Нет. Уверен, такие деньги у тебя есть при себе. Я предпочитаю, чтобы мне заплатили сейчас, из рук в руки, а не из казны. Знаешь ли, нет охоты объяснять писцу храма, за какие заслуги мне выдают эти деньги.
Недовольно ворча, Каиафа полез за деньгами и стал неохотно отсчитывать тяжелые монеты:
— Один… два… пять… еще два…
Иуда подставил ладонь, кивнул и сказал:
— Но уговор остается в силе: вы не причините ему вреда.
— Но если ты не хочешь ему вреда, зачем предаешь его? — спросил Анна.
— Я думаю, — медленно произнес Иуда, — его нужно защитить от самого себя.
Мария уже слышала от Иуды нечто похожее и приписала эти слова его стремлению обезопасить самого себя. Но тогда он говорил с ней, с другом Иисуса, о том, как уберечь учителя от возможной опасности, сейчас же выдавал его врагам. Неужели он и вправду верит, что поступает правильно? Думает, что использует храм для достижения своего замысла, примерно так, как хотел использовать мать Иисуса?
— Он пробудил великие надежды и ожидания, которых никогда не сможет оправдать. Когда это выяснится, люди обратятся против него. То, что делаю я, даст ему возможность задуматься, пока еще не слишком поздно.
— А тебе возможность разбогатеть.
— На тридцать сребреников? Вы что, принимаете меня за землепашца из Галилеи? Это не такие большие деньги, — усмехнулся Иуда. И, тут же сообразив, что Каиафа еще не рассчитался с ним полностью — осталось восемнадцать монет, — торопливо добавил — Но меня они устраивают.
— Ты последовал за ним, — промолвил Каиафа, — стало быть, что-то в нем нашел. Не пойму, что люди в нем находят?
Три… пять… шесть… Последние тирские сребреники перекочевали в подставленную ладонь Иуды.
— Я верил в него, — промолвил, Иуда, и голос его на время стал прежним. — Я искал ответы на многие вопросы и думал, что они у него есть. Они у него есть, но не те, что я хотел получить, не те, которые были мне нужны. Не те. Те я готов был принять, если бы это причинило мне боль. Но таких у него не нашлось, И поэтому, — он широко развел руки, и голос его вновь обрел фальшивое звучание, — последнее, что я мог для него сделать, — это защитить его от опасности. Разве я не прав?
У Марии от этого лицемерия так скрутило желудок, что впору было бежать из комнаты, чтобы ее не вырвало. Иуда, якобы беспокоившийся о безопасности Иисуса, однако, не заручился какими-либо гарантиями с их стороны. Они даже не подтвердили, что признают уговор.
«Ну что ж, — подумала она, — мы предупредим Иисуса. Я и Иоанна. Мы сообщим о том, что ему уготовано».
Иуда! Она посмотрела на него, такого нарядного, изысканного, в дорогом одеянии. О Иуда… ведь ты почти достиг… почти понял… Мария вдруг с удивлением поняла, что оплакивает его, и уняла всхлипывания, пока ее не услышала Иоанна. Ей хотелось лить слезы по нему, а не по Иисусу. Она не понимала почему, но сейчас ее сердце разрывалось именно из-за Иуды.
Получив позволение уйти, Иуда ускользнул подобно тени. Оставшиеся участники заговора продолжили обсуждать проблему Иисуса. Мария же, справившись наконец с душившими ее слезами, придвинулась к Иоанне и, стараясь как-то сладить с дрожью в голосе, спросила:
— Ну как, задержимся? Кажется, здесь еще есть что послушать.
Иоанна посмотрела на заговорщиков с сомнением: подобраться к ним теперь представлялось затруднительным. Они поели, попробовали вина и сладостей и теперь, когда Иуда ушел, остались в узком кругу. Предполагалось, что в таких обстоятельствах удаляется и вся челядь, кроме личных слуг правителей, а потому лишние люди могли обратить на себя внимание.
— Слишком опасно, — шепнула Иоанна. — Но можно попробовать подойти… будто бы за пустыми кубками и грязными тарелками.
Потупив очи, они снова приблизились к четверым власть имущим, которые, не глядя на них, продолжали разговор.
— …не слишком бы ему доверял. Разочарованные ученики, по сути, ненадежны, потому они и мечутся. Сегодня у них одно на уме, завтра другое. Скажет этот Иисус что-то, что понравится Иуде, и он…
Мария наклонилась за кубком и замерла в подобострастной позе.
— В любом случае, эту возможность надо использовать. То, что он говорил, звучало гадко и довольно цинично.
— Кто такой циник? — подала голос Иродиада. — Всего лишь тот, кто испытал глубокую любовь и чувствует себя преданным. Я согласна с Каиафой.
Значит, замысел принадлежал Каиафе. Не так уж он и туп.
— Ладно, схватим мы его, а дальше что? Посадим в темницу, как Варавву?
— Сделаем лучше. Пусть он предстанет перед римским судом. Сбудем его с рук. Варавва может сгнить в тюрьме, но держать там еще и Иисуса нам ни к чему. Римляне должны рассмотреть это дело прежде, чем они покинут Иерусалим и вернутся в Кесарию, к своим пирам и гонкам на колесницах. Потому что, если они уберутся раньше, некоторые дела придется отставить на годы. Прямой резон не откладывать решения вопроса с Иисусом, а взять его под стражу, предъявить обвинение и вынести дело на суд прокуратора.
Иоанна, собиравшая опустевшие кубки, незаметно кивнула Марии, давая понять, что пора уходить. Свое дело они сделали. Как раз в этот момент Антипа повернулся и посмотрел на служанок. К счастью, взгляд его пал на Марию, а не на Иоанну, которую он, конечно, узнал бы.
Выскользнув из комнаты, они свалили собранную посуду в первом попавшемся углу — не относить же ее на кухню — и извилистыми коридорами поспешили к выходу. Через вход для прислуги они выбежали в переулок и вздохнули с облегчением, лишь оказавшись на главной улице. Там Мария остановилась и привалилась к стене.
— О Господь милостивый на Небесах! — воскликнула она, — Спаси и помоги!
Все, что ей довелось увидеть и услышать, совершенно ошеломило Марию.
— Бог оказал нам милость, пожелав, чтобы мы все услышали. — попыталась успокоить ее Иоанна — Вопрос в том, что нам с этим делать. Ну, предостеречь Иисуса — это само собой. Но должны ли мы выступить против Иуды?
Выступить против Иуды? А он, поняв, что разоблачен, поменяет планы?
Нет, — уверенно промолвила Мария, — он не должен знать, мы должны делать вид, будто все как прежде. Разумеется, предупредив Иисуса. И его мать.
— Матери лучше не говорить, — возразила Иоанна. — Зачем лишние огорчения? Она попытается уговорить его бросить проповедовать, но не сможет. Мы ведь знаем, Иисус любит ее, но следует своим путем.
— Иоанна, — вздохнула Мария, — я ничего не понимаю. Все мы подходили к Иисусу с вопросами и не всегда получали ответы. Но мы верим ему. Как же могло случиться, что один из нас, такой же ученик, как и все, сделал это? Если он утратил веру, то почему просто не ушел? Так поступали многие, прибившиеся к нам из любопытства. Силой его никто не держал. Почему Иуда так поступил?
— Им двигала месть, — не раздумывая, ответила Иоанна. — Он повел себя как отвергнутый любовник. Подобные люди не уходит просто так, а стараются причинить боль тому, кто причинил боль им. Для них это единственный способ утвердить себя в собственных глазах.
— Но Иисус не причинял ему боль.
— Ты не знаешь, о чем Иуда спрашивал Иисуса, каких ответов ждал и какие получил.
Это правда, о разговорах, которые все ученики по отдельности вели с Иисусом, Мария не знала практически ничего. Такие взаимоотношения были сугубо личными, уникальными для каждого, что отличало Иисуса от других учителей.
— Ненавижу его! — вырвалось у Марии.
И подумать только, этот человек, Иуда, набивался ей в спутники жизни.
— Не нужно ненавидеть, — укоризненно произнесла Иоанна. — Ненависть лишает ясности мысли.
— Ты прямо как Иисус, — фыркнула Мария. — «Любите врагов своих…»
— Но разве не это мы обязаны делать? Прямо как Иисус? Именно так. Ведь Иисус велел нам молиться за врагов. За всех врагов — значит, и за Иуду.
— Я и готова молиться, но… — Ярость против Иуды, ученика, ставшего изменником, бушевала в ее душе, но рядом была и глубокая печаль, от которой на глаза наворачивались слезы.
