Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Выполнив таким образом часть своих обязательств, Леонардо поспешил вступить в законное владение дворцом, подаренным ему доном Кандидо, а затем, в надежде усыпить подозрения отца, отправился к Исабели взглянуть, что поделывает она в своих алькисарских садах. Он рассчитывал также, если бы обстоятельства сложились благоприятно, условиться с нею о свадьбе и назначить день венчания.
Исабель встретила Леонардо без особенной радости и держалась с ним довольно холодно. Она испытывала ужас и отвращение, когда думала, что ей, быть может, вновь предстоит увидеть страшные картины, которым она была свидетельницей во время своего первого приезда и Ла-Тинаху. Она отнюдь не испытывала желания вторично ехать в гости в подобное место; впрочем, теперь к этому, вероятно, не могло представиться случая. Однако не привлекала девушку и мысль приехать в инхенио в качестве хозяйки, ибо она едва ли могла питать надежду, что сможет добиться от будущего супруга того, чего не смогли добиться от жениха, который не пожелал посчитаться с нею и ничего не сделал, чтобы положить конец зверскому обращению с неграми, ставшему на сахарных плантациях роковым спутником рабства. И то ли эти доводы Исабели пришлись Леонардо не по душе своею монашески суровою требовательностью, то ли он сообразил, что они предоставляют ему удобную возможность освободиться от обязательства, к которому оставалось равнодушным его сердце, — как бы там ни было, он возвратился в Гавану, не сделав никакой попытки преодолеть внезапно возникшее перед ним препятствие.
С непостижимой быстротой пролетело несколько месяцев, и в конце августа Сесилия произвела на свет прелестную девочку. Но, как ни странно, событие это нисколько не обрадовало Леонардо; более того — по-видимому, только теперь осознал он всю тяжкую ответственность, которой должен был расплачиваться за миг любовного безумия. Сесилия не была его женой и, главное, не была ему ровной. Мог ли он, несмотря на ее ослепительную красоту, не стыдясь, появиться с нею где-нибудь в обществе? Нет, он еще не настолько низко скатился по наклонной плоскости порока, чтобы испытывать наслаждение от собственного позора!
Теперь, когда вожделенная цель, заключавшаяся для него в кратком миге обладания, была достигнута, пелена самообмана спала с его глаз и любовь уступила в его сердце место стыду. Следом за стыдом явились горькие сожаления и досада на свою опрометчивость — явились много раньше, чем можно было ожидать даже от такого безнравственного и холодного душой человека, каким неоднократно проявлял себя молодой Гамбоа.
Первые признаки происшедшей перемены не укрылись от внимания Сесилии, пробудив в ее груди целую бурю ревнивых подозрений, что еще больше запутало отношения любовников. Через три-четыре месяца после начала их незаконной связи Леонардо стал все реже бывать в домике на улице Лас-Дамас, и посещения его с каждым разом делались все непродолжительней. Что из того, что он осыпал Сесилию подарками, предупреждал малейшие ее желания и даже прихоти, если с каждым разом он был с нею все сдержанней, все холодней, если при виде малютки дочери на его лице не выражалось ни гордости, ни радости, если он по-прежнему оставался жить под родительским кровом, не отваживаясь даже на ночь покинуть его ради домика на улице Лас-Дамас?
Столь быстрое охлаждение Леонардо к своей возлюбленной в значительной мере объяснялось тем сильным воздействием, какое оказывала на младшего Гамбоа его энергичная мать. Ибо, если несомненно то, что в двадцать два года, в возрасте столь раннем, добродетели давно отлетели от этого юноши, как разлетаются голуби из пораженной громом голубятни, — не менее верно и то, что в его ледяном сердце теплилась искра нежной сыновней любви к матери.
Как раз в это время донья Роса узнала правду о рождении и крещении Сесилии, равно как и о том, кто была ее кормилица и кто был ее отец. Обо всем этом поведала своей госпоже Мария-де-Регла, думавшая заслужить таким образом полное прощение своих былых грехов и добиться некоторой помощи для Дионисио, который все еще томился в строгом тюремном заключении. Ужас и отчаяние охватили донью Росу, когда она поняла, в какую бездну она столкнула родного сына своими собственными руками. Она призвала его к себе и, стараясь сохранять внешнее спокойствие, сказала ему:
— Знаешь, о чем я подумываю, Леонардито? Не пора ли тебе развязаться с твоей красавицей? Как ты полагаешь?
В первую минуту мысль эта возмутила Леонардо.
— Помилуйте, маменька! — воскликнул он. — Это было бы бесчеловечно!
— Да. Но это необходимо, — добавила мать решительным тоном. — Ты должен жениться на Исабели, и не откладывая.
— Мало мне было одной Сесилии! Исабель меня давно разлюбила. Вы читали ее последние письма? В них ни слова нет о любви: все ее помыслы о том, чтобы уйти в монастырь.
— Пустое! Не обращай на это внимания. Я устрою твою свадьбу в два счета. Наше положение в обществе переменилось. Старший сын, к которому перейдет и наш титул и все наше состояние, должен жениться как можно раньше, даже если он сделает это только для того, чтобы иметь законного наследника. Итак, ты женишься на Исабели.
Дон Кандидо написал дону Томасу Илинчете письмо, в котором просил руки Исабели для своего сына Леонардо, наследника графской короны де Каса Гамбоа.
В ответ на это письмо невеста, сопровождаемая своим отцом, сестрой и теткой, явилась в положенное время в Гавану и остановилась здесь у своих кузин, сеньорит Гамес. Свадьбу назначили на первые дни ноября, избрав для торжественного обряда живописную церковь Ангела, которая была если и не самой ближней к дому жениха, то, во всяком случае, самой приличной в ту пору церковью Гаваны. Первая из трех положенных по обычаю огласок состоялась в последнее воскресенье октября, после ярмарки, приуроченной к дню святого Рафаила.
Доброжелатели не поленились сообщить Сесилии о близкой свадьбе ее любовника с Исабелью Илинчета. Не станем описывать вихря страстей, бушевавших в гордом и мстительном сердце прекрасной мулатки. Скажем только, что кроткая овечка превратилась в свирепую львицу.
Десятого ноября, в час, когда наступили вечерние сумерки, в дверь к Сесилии постучал ее старый друг, с которым она не виделась с тех пор, как стала любовницей Леонардо.
— Хосе Долорес! — воскликнула Сесилия и вся в слезах бросилась ему на грудь. — Какой добрый ангел тебя ко мне посылает?!
— Я пришел, — отвечал он ей мрачно, и на лице его появилось жестокое выражение, — я пришел потому, что голос сердца сказал мне: «Ты нужен Селии».
— Хосе Долорес! Милый, дорогой Хосе Долорес, они не должны пожениться!
— Они не поженятся, Селия!
И, не произнеся более ни слова, он высвободился из ее объятий и вышел на улицу. В следующую минуту Сесилия, растрепанная, небрежно одетая, выбежала на порог и закричала:
— Хосе! Хосе Долорес! Его — не надо, только ее!
Но было поздно. Молодой музыкант уже свернул за угол улицы Лас-Дамас и не мог слышать того, что кричала ему вслед Сесилия.
Бесчисленные свечи, большие и маленькие, горели на главном алтаре церкви Святого ангела-хранителя. Перед храмом, на широкой паперти, куда с одной и с другой стороны ведут каменные ступени двух лестниц, стояли, опершись на парапет, несколько человек. По той лестнице, что обращена к улице Компостела, подымалась толпа кавалеров и дам, которые только что вышли из экипажей, остановившихся внизу на улице. Жених и невеста вступили на паперть как раз в ту минуту, когда какой-то человек в сомбреро, надвинутом на самые брови, поднялся по противоположной лестнице и, видимо стремясь первым достичь южного притвора церкви, быстро пересек по диагонали площадку паперти, наперерез Леонардо; при этом он грубо толкнул молодого Гамбоа и в тот же миг скрылся за углом храма.
Жених прижал руку к груди, с глухим стоном схватился за плечо Исабели, пошатнулся и рухнул к ногам невесты, заливая кровью ее атласный, блистающий белизною подвенечный наряд.
Леонардо был убит ударом навахи, которая оцарапала ему руку на уровне соска и вонзилась прямо в сердце.
Эпилог
Уверенность в том, что Сесилия Вальдес — незаконная дочь дона Кандидо и, следовательно, единокровная сестра их несчастного сына, отнюдь не заставила смягчиться сердце доньи Росы. Напротив того, казалось, именно это обстоятельство разжигало в ней ожесточение и неистовую жажду мести. Всю свою ярость обратила она против беззащитной девушки, и ей не составило большого труда заточить Сесилию на целый год в приют Де-Паула как соучастницу убийства Леонардо. Вот каким путем встретились и обрели наконец друг друга мать и дочь — ибо за несколько минут до того, как дух бедной Росарио навсегда покинул свою бренную земную оболочку, к умирающей возвратилось утраченное сознание, что, впрочем, нередко бывает с умалишенными.
