Роже дю Гар - Семья Тибо (Том 2)
Жак сел. Он слушал, не высказывая одобрения.
- Мне больше нравятся двое других, - признался он. - Твой Жуслен особенно мне симпатичен.
- Ах, - смеясь, сказал Антуан, - этот тип вечно живет какими-то сказками. У него темперамент изобретателя. Он провел всю жизнь в мечтаниях о том, что лежит на грани возможного и невозможного, в полуреальном мире, где с таким умом, как у него, иногда удается делать открытия. И он их делал, чудак этакий. Даже иногда значительные. Я расскажу тебе подробно, когда у нас будет время... Руа очень забавно говорит о нем: "Жуслен только и видит, что трехногих телят. В тот день, когда он согласится посмотреть на нормального теленка, ему покажется, что перед ним чудо, и он станет всюду кричать: "Знаете, а ведь, оказывается, существуют и четырехногие телята!" Антуан во весь рост вытянулся на диване и скрестил руки на затылке. - Как видишь, я подобрал себе довольно удачную бригаду... Все трое очень разные, но замечательно дополняют друг друга... Ты был уже раньше знаком с Халифом? Он оказывает мне огромные услуги. Это человек совершенно исключительной трудоспособности. И притом необычайно одарен, скотина. Я сказал бы даже, что одаренность - его самая характерная черта. В этом и сила его, и вместе с тем ограниченность. Он схватывает все без каких-либо усилий. И каждое новое приобретение тотчас же занимает свое место у него в мозгу, место на заранее приготовленной полочке, так что в его башке никогда не бывает беспорядка. Но я всегда ощущал в нем что-то чуждое, что-то неопределимое... Вероятно, это идет от его расовой принадлежности... Не знаю, как это назвать... Его идеи словно не целиком исходят от него, словно не составляют с ним одного целого. Это крайне любопытно. Он пользуется своим мозгом не как принадлежащим ему органом, а скорее как инструментом... взятым откуда-то извне или от кого-то полученным...
Продолжая говорить, он посмотрел на часы и лениво спустил ноги с дивана.
"А ведь он читал газеты, - думал про себя Жак. - Неужели ему непонятна вся серьезность положения? Или он говорит все это, чтобы избежать откровенного разговора?"
- Ты сейчас куда? - спросил Антуан, вставая. - Хочешь, я тебя подвезу на машине?.. Мне-то нужно в министерство... на Кэ-д'Орсе.
- Вот как? - сказал заинтересовавшийся Жак, даже не скрывая удивления.
- Мне надо повидаться с Рюмелем, - с готовностью объяснил Антуан. - О, не для разговора о политике... Каждые два дня я делаю ему впрыскивание. Обычно он приезжает сюда, но сегодня от него позвонили, что он перегружен работой и не сможет уйти из своего кабинета.
- А что он думает о событиях? - прямо спросил Жак.
- Не знаю. Я как раз собираюсь порасспросить его... Заходи сегодня вечером, я тебе расскажу... Или, может быть, поедешь со мной? Это продлится не более десяти минут. Ты подождешь в машине.
Соблазненный этим предложением, Жак секунду подумал и утвердительно кивнул головой.
Тем временем Антуан перед уходом запирал ящики письменного стола.
- Знаешь, - пробормотал он, - чем я занимался только что, когда пришел домой? Искал свой воинский билет, чтобы посмотреть, куда являться по мобилизации... - Он уже не улыбался и спокойным тоном добавил: - Компьень... И в первые сутки!..
Братья молча обменялись взглядами. После минутного колебания Жак серьезно сказал:
- Я уверен, что сегодня утром тысячи людей по всей Европе сделали то же самое...
- Бедняга Рюмель, - продолжал Антуан, когда они спускались по лестнице. - Он очень переутомился за зиму и должен был на днях ехать в отпуск. А теперь - по-видимому, из-за всех этих историй, - Бертело82 попросил его отказаться от каникул. Тогда он явился ко мне, чтобы я помог ему выдержать эту нагрузку. Я начал лечение. Надеюсь, что удастся.
Жак не слушал. Только что он убедился, что сегодня, сам не зная почему, снова ощутил к Антуану братскую любовь, горячую, но в то же время требовательную и неудовлетворенную.
- Ах, Антуан, - вырвалось у него, - если бы ты лучше знал людей, массы, трудовой народ, насколько ты был бы... другим! (И в тоне его слышалось: "Насколько ты был бы лучше... И ближе ко мне!.. Как хорошо было бы любить тебя по-настоящему...")
Антуан, шагавший впереди него, обернулся с обиженным видом:
- А ты думаешь, я их не знаю? После пятнадцатилетней работы в больнице? Ты забываешь, что вот уже пятнадцать лет каждое утро я только и делаю, что общаюсь с людьми... Людьми из всех слоев общества - заводскими рабочими, населением предместий... И я, врач, вижу людей, каковы они есть: людей, с которых страдание сбросило все маски! Неужели ты думаешь, что мой опыт не стоит твоего!
"Нет, - подумал Жак с упрямым раздражением. - Нет, это не одно и то же".
Минут через двадцать Антуан, выйдя из министерства с озабоченным лицом, вернулся к автомобилю, в котором его дожидался Жак.
- Там у них точно пожар, - пробурчал он. - Люди как ошалелые мечутся из отдела в отдел... Из всех посольств поступают телеграммы... Они с беспокойством ждут ответа на ультиматум; Сербия должна передать его сегодня вечером... - И, не отвечая на немой вопрос брата, Антуан спросил его: - Тебе куда надо?
Жак едва не сказал: "В Юма". Но ограничился ответом:
- В район Биржи.
- Туда я не смогу тебя довезти, опоздаю. Но если хочешь, доедем вместе до площади Оперы.
Усевшись в машине, Антуан сейчас же заговорил:
- У Рюмеля очень озабоченный вид... Судя по утренним разговорам в кабинете министра, большое значение придается официальной ноте германского посольства, в которой заявлено, что австрийская нота не ультиматум, а только "требование ответа в кратчайший срок". Говорят, на дипломатическом жаргоне это означает очень многое: с одной стороны, что Германия стремится немного смягчить серьезность предпринятых Австрией шагов, с другой - что Австрия не отказывается от переговоров с Сербией...
- Значит, уже до этого дошло? - сказал Жак. - До того, что люди цепляются за подобные словесные тонкости?
- Вообще-то говоря, поскольку казалось, что Сербия готова капитулировать почти без оговорок, еще сегодня утром там все надеялись на лучшее.
- Но?.. - нетерпеливо спросил Жак.
- Но только что пришло известие, что Сербия мобилизует триста тысяч человек и что сербское правительство, боясь оставаться в Белграде, слишком близко от границы, сегодня вечером намеревается покинуть столицу и переехать в центральный район страны. Из чего можно заключить, что сербский ответ вовсе не будет капитуляцией, как на это надеялись, и что Сербия имеет основания предвидеть вооруженное нападение...
- А Франция? Собирается она действовать, что-нибудь предпринять?
- Рюмель, естественно, всего сказать не может. Но насколько я его понял, в настоящий момент большинство членов правительства считает, что следует проявить твердость и в случае необходимости открыто проводить подготовку к войне.
- Опять политика устрашения!
- Рюмель говорит, - и ясно, что именно таковы указания, данные на сегодня: "При создавшемся положении вещей Франция и Россия могут удержать центральные державы от выступления лишь в том случае, если покажут, что готовы на все". Он говорит: "Если хоть один из нас отступит - война неизбежна".
- И у всех у них, разумеется, есть при этом задняя мысль: "Если, несмотря на нашу угрожающую позицию, война все же разразится, наши приготовления дадут нам преимущество!"
- Конечно. И, по-моему, это вполне правильно.
- Но центральные державы, должно быть, рассуждают точно так же! воскликнул Жак. - Куда же мы в таком случае идем?.. Штудлер прав: опаснее всего эта агрессивная политика!
- Надо полагаться на специалистов этого дела, - нервно отрезал Антуан. - Они, наверное, лучше нас знают, как поступать.
Жак пожал плечами и замолчал.
Автомобиль приближался к Опере.
- Когда мы с тобой увидимся? - спросил Антуан. - Ты остаешься в Париже?
Жак сделал неопределенный жест.
- Не знаю еще...
Он уже отворил дверцу. Антуан тронул его за рукав.
- Послушай... - Он колебался, ища слов. - Ты знаешь или, может быть, не знаешь, что теперь каждые две недели в воскресенье днем я принимаю у себя друзей... Завтра в три часа приедет Рюмель, чтобы сделать укол, и он обещал мне хоть ненадолго задержаться. Если тебе интересно повидаться с ним, приходи. Принимая во внимание обстоятельства, с ним, пожалуй, имеет смысл побеседовать.
- Завтра в три? - неопределенно протянул Жак. - Может быть... Постараюсь... Спасибо.
XXXVI. Суббота 25 июля. - Жак на Восточном вокзале провожает ДаниэляВ "Юманите" было известно не более того, что Жак узнал от Антуана и Рюмеля.
Жорес уехал на сутки в департамент Роны, чтобы поддержать предвыборную агитацию своего друга Мариуса Муте. Хотя из-за отсутствия патрона в столь серьезное время редакторы были несколько растерянны, среди них господствовало скорее оптимистическое настроение. Ответа на ультиматум ждали без особого беспокойства. Говорили с уверенностью, что Сербия под давлением великих держав проявит достаточную сговорчивость, чтобы у Австрии не оставалось предлога изображать себя оскорбленной. Особенно большую цену придавали тем заверениям, которые германская социал-демократическая партия неоднократно давала французским социалистам: казалось, согласие пред лицом общей опасности было действительно полным. К тому же все время поступали самые успокоительные сведения о повсеместном росте международного антивоенного движения. Выступления против угрозы войны повсюду становились все более и более серьезными. Различные социалистические партии Европы усиленно обменивались мнениями насчет согласованных и энергичных действий; идея превентивной всеобщей забастовки вырисовывалась все отчетливей.