Кетцалькоатль - Александр Васильевич Чернобровкин
Таино не сразу поняли, почему вскрикивают и падают их соратники. Зато направление, откуда исходит опасность, определили верно. Шестой уже начал оборачиваться лицом ко мне, поэтому получил стрелу в правую руку немного ниже плечевого сустава. Может, и выживет, но в ближайшие дни воевать не сможет. Любая незнакомая смертельная опасность вызывает непреодолимое желание удрать. Таино оказались в этом плане не самыми отважными и умными. Если бы отступали медленно и лицом ко мне, то успевали бы уклониться. Они ломанулись толпой в сторону своего лагеря, бросив раненых соратников. Под радостные крики горожан я отправил вдогонку еще пять стрел. Все нашли свою цель.
Во вражеском лагере увидели убегающих и начали готовиться к бою и сзывать остальных. Те, кто ходил за дровами и водой, уже возвращались, а вот грабившие деревню рыбаков побросали добычу и довольно резво побежали к своим.
Среди наших нашлись смельчаки, которые вышли через восточные ворота, спустились на пляж и по-быстрому отрезали кремневыми ножами головы раненых и убитых мною врагов. Правда, только тех, что лежали возле утеса. За остальными пришел, закрываясь небольшими овальными щитами, большой отряд таино. Стояли они плотно и наблюдали за нами внимательно, поэтому я не стал тратить стрелы зазря, несмотря на прямо таки подталкивающие взгляды горожан. Забрав одиннадцать трупов, враги вернулись в свой лагерь, а наши смельчаки принесли восемь голов, которые тут же были насажены на колья и выставлены на верхней площадке зиккурата. Верховный жрец объявил, что примета сбылась: ягуар убил крокодила.
Осталось выяснить, кто убьет ягуара.
10
Майя не собирались нападать на таино, визиты которых стали как бы обязательной, пусть и неприятной, частью жизни города. Типа наказания богов за какие-то, пока невыясненные, грехи. Горожане по большому счету ничего не теряли. Посидят три-четыре дня в осаде, а потом всё будет, как прежде. Пострадают рыбаки и крестьяне, которые терпилы во все времена и у всех народов. Еще захватчики увезут с собой небольшое количество обсидиана, которого в месторождении много, но добывать трудно. Пусть везут на свои острова. Это никак не скажется на торговле с материковыми партнерами.
Мой удачный зачин разжег в них ретивое. Я объяснил, что, если мы перебьем всех, кто приплыл, то следующий визит будет не скоро. Таино такие же жертвы религии, как и майя, поэтому бесследное исчезновение большого отряда воинов сочтут божьей карой. Пройдет несколько лет, пока подрастут новые воины и решат поискать счастье под стенами Самы. Напасть собирались в первую же ночь, но я отговорил. Пусть враги переночуют спокойно, расслабятся, решат, что неприятности с ними могут случиться, только если близко подойдут к крепостным стенам, а они делать это перестали, даже в рыбацкой деревне ограбили только дальние от города дома.
Для меня главной задачей было удалить с поля боя накома Камона, которого, по мнению верховного жреца Хуры, выбрали боги командовать вылазкой. Если командира шлепнут, а таино знают, что это сразу обеспечит им победу, поэтому приложат максимум усилий, то остальные майя убегут в город. Я в тяжелых доспехах отстану и превращусь в легкую добычу. Поэтому я предложил Камону напасть с двух сторон. Он, как знающий джунгли лучше, ночью поведет свой отряд в обход, чтобы напасть с тыла, когда я с главными силами атакую на рассвете со стороны Самы.
Вечером прошел дождь, короткий и яростный. Поливало так, что на улицах был поток воды по щиколотку. С начала осады в казарме жило много мужчин из деревень, ополченцы. В моей келье — четверо: двое спали на каменной лавке, двое — на каменном полу, постелив тростниковую циновку. На мою лавку не покушались, хотя на ней свободно могли поместиться два человека. Чужеземцам всегда приписывают самые жуткие пороки. Я не люблю толпу, даже из четырех человек, поэтому старался проводить больше времени за пределами кельи. Как только начался ливень, я вышел на середину «плаца» рядом с сейбой и простоял там под тугими прохладными струями дождя минут двадцать, расставаясь с жарой, которая, казалось, забралась за день во все поры моего тела. Заодно и помылся.
Спал тревожно, часто просыпаясь. Как обычно перед боем, снилась всякая муть непонятная, которая мигом забывалась, как только открывал глаза. Перед рассветом меня разбудили. Я облачился к бою при свете факела, сильно вонявшего прогорклым подсолнечным маслом. Майя пока не изготавливают его. Я не видел здесь ни одного подсолнуха, даже дикого. Видимо, в джунглях не растет. Помогали мне одеваться рыбак Вунура и его старший сын Хорадо. Остальные воины и ополченцы с интересом наблюдали, как поверх шелковых рубашки и трусов я надел простеганную ватную фуфайку и кожаные штаны, обул кожаные сапоги. Дальше были кольчужные шоссы и сама кольчуга длиной до середины коленей, рукавами до локтя и тремя бляхами на груди, которую подпоясал широким кожаным ремнем. Следующими надел кольчужное ожерелье и пластинчатые оплечья, наручи и поножи. Колчан с двумя десятками боевых стрел закрепил на спине так, чтобы удобно было доставать правой рукой. На пояс нацепил слева саблю и справа кинжал. Шлем с бармицей померил и отдал Вунуре. Пусть несет его к полю боя вместе со щитом, изготовленным под моим наблюдением из двух слоев деревянных планок, первый вертикальный, второй горизонтальный, и третьего кожаного, на котором на синем фоне была белая роза ветров. Лук будет у Хорадо. Сыну рыбака приказал во время боя находиться неподалеку от меня и ждать, когда позову.
В полном облачении, большой и громоздкий, позвякивающий при каждом движении, я, наверное,
