Молодость - Александр Сергеевич Долгирев
Они вновь беседовали о кино. О ресницах Элизабет Тейлор и морщинах Анны Маньяни. О бездумных американских мелодрамах, которые понемногу начали вытеснять бездумные итальянские мелодрамы. О том, что Висконти в «Леопарде» опять перегрузил хронометраж, а Кубрик, похоже, вознамерился стать живым классиком уже к сорока, выпустив два больших фильма подряд: за эпичным и размашистым «Спартаком» последовала «Лолита», которая не глянулась Сальваторе сюжетно, но несла в себе интересный киноязык. К этим двум работам Кастеллаци добавил бы еще снятый чуть раньше «Тропы славы», но этот фильм остался практически незамеченным.
Сальваторе удивляло то, что, общаясь с этим молодым человеком лишь второй раз в жизни, он не чувствовал скованности, как будто бы знал его уже давно. Кроме того, Кастеллаци испытывал искреннюю симпатию к Чиро, который не позволил тяжелому быту раздавить себя и находил в своей рабочем расписании место для прекрасного.
Сделав паузу в беседе, мужчины обратились к еде. Оценив цены в «Мавре», Чиро решил заказать себе лишь скромную порцию кростини с мелко-нарезанным помидором, но Сальваторе, который после встречи с Диамантино не имел никаких финансовых затруднений, взял оплату обеда на себя, хотя убедить в этом Бертини оказалось нелегко. Чиро, как и все молодые люди, обедал скоро, потребляя из еды энергию, а не вкус. Теперь он безбожно спешил с восхитительным прошутто, которое синьор Монти всегда нарезал собственноручно.
– Позвольте, Чиро, отвлекитесь на минуту.
Юноша запил ветчину большим глотком вина и кивнул, приготовившись слушать.
– Мой юный друг, знаете ли вы, что такое прошутто?
Чиро удивился этому вопросу и даже вопросительно указал пальцем на свою тарелку.
– Да, именно это. Вы знаете, что это?
– Это, ну… мясо, свиной окорок.
– Это верно, но почему он столько стоит?
– Ну… это почти центр города, Пьяцца Навона. Место неброское, но, судя по всему, достаточно популярное среди ценителей.
– Вы наблюдательны, Чиро, и вы правы, цена во многом сложилась благодаря самому этому месту. Но это не весь ответ, а лишь его часть. Вторая часть ответа состоит в том, что производство этого мяса стоило большого труда обширной группы людей, каждому из которых нужно кормить семью. Свиньи очень смешные существа – они, как люди, но не сдерживают собственных желаний, не имея общества, Государства и Бога, которые могли бы их ограничить. Хотите увидеть человека, который абсолютно свободен – посмотрите на свинью. Но свиньи для прошутто, это прямо таки свиная аристократия. Заботливые фермеры ухаживают за ними, кормят их фруктами, кукурузой и злаками. От такого довольствия и многие люди бы не отказались.
Потом, по достижении определенного возраста и откормленности этих свиней забивают и после разделки берут лишь задние окорока. Окорока просаливаются морской солью, которая добавляет им удивительный едва уловимый вкус. После этого они вялятся в течение времени, за которое влюбленная женщина успеет заметить, что теперь ее изящные ножки несут не только ее, вырастить в себе чудо новой жизни, исторгнуть его на наш немилосердный свет в страшных муках и даже крестить новоявленного человека.
Теперь завяленные и готовые к употреблению окорока отправляют в магазины и рестораны. Угрюмый водитель, который прошлым вечером страшно разругался с женой из-за собственного пагубного увлечения азартными играми, привозит эти окорока синьору Монти – хозяину «Мавра». Синьор Монти берет большой, невероятно острый нож, остроту которого проверяет на собственной щетине, и быстрыми, почти волшебными движениями нарезает прошутто так тонко, чтобы я мог, посмотрев его на просвет, буквально прочувствовать, как солнечный свет проникает внутрь мясной ткани. Вот вам вторая слагаемая цены, Чиро…
Молодой человек слушал неспешное выступление Сальваторе с некоторым нетерпением, явно желая высказаться. Теперь он получил такую возможность:
– Мясо вообще делать трудно. Да, здесь взят хороший окорок, но это не объясняет такой разницы в цене, синьор Кастеллаци. На самом деле ее объясняет только ваше отношение к этому куску мяса. Вы видите в этой ветчине нечто большее, чем просто еду, поэтому за нее и заламывают такую цену.
– Вы так об этом говорите, как будто это что-то плохое.
– А что же здесь хорошего, синьор Кастеллаци? Вы приклоняетесь перед простой ветчиной так, будто это произведение искусства, забывая об истинной цели употребления пищи – выживании.
– Да, а еще мы оба поклоняемся движущимся картинкам, которые рассказывают нам о людях никогда не существоваших и о ситуациях никогда не происходивших так, будто это произведение искусства. Я не забываю об истинной цели употребления пищи, я просто пытаюсь получить от этого максимальное удовольствие.
– Вовсе не думая о тех, кто этой возможности лишен…
– Нет, Чиро, неверно. Вы меня не слушали – разве не говорил я, главным образом, о том, сколько трудов люди прилагают к тому, чтобы этот кусок мяса попал ко мне на стол. Я накалываю его на вилку…
Сальваторе взял небольшой ломтик своей вилкой.
– …аккуратно отправляю его в свой рот и прожевываю. Теперь я беру бокал достойного белого вина и делаю шесть маленьких глотков подряд. Теперь я с задумчивым видом посмотрю на фонтаны на площади. В этот момент я буду совершенно счастлив! Вот за что я плачу такие деньги, Чиро – за кусочек счастья. И в свою очередь: труд стольких людей, наконец, увенчан – я получил то, что хотел – они получили мои деньги.
– То есть вы мните себя венцом общества, синьор Кастеллаци?
Чиро едва сдерживал улыбку – ему казалось, что он загнал Сальваторе в тупик.
– Не общества, мой юный друг, а лишь этого куска ветчины. Я венец целого цикла производства потому, что являюсь потребителем готового продукта. Все мы что-нибудь производим, работаем над чем-то. Мои фильмы были завершены лишь, когда зритель мог их видеть – это увенчивало мой труд. Разве не греет вас мысль о том, что утюги, которые вы делаете, уже через несколько дней, в большинстве своем, будут гладить рубашки, брюки и платья? Разве не чувствуете вы, что труд ваш будет завершен в полной мере лишь в этот момент? Мне вообще всегда казалось, что общество основано именно на таких цепочках работающих людей, которые заняты общим делом не всегда зная-то, даже, друг о друге, и на обмене благами между этими цепочками.
Чиро улыбнулся какой-то злой улыбкой, от которой Сальваторе стало не по себе. Когда молодой человек заговорил, его голос стал ниже и тише:
– Поэтому вы до сих пор носите значок Фашистской партии?
«Ах, вот в чем дело!» – теперь Кастеллаци понял, как юноша воспринимал его слова, зная о фасции
