Давид Малкин - Жизнеописание малых королей
Однако, в отличие от маленького Израиля, у арамеев был неограниченный запас солдат, оружия и колесниц. Через год Бенхадад привёл к Шомрону ещё большую армию. С.М. Дубнов во "Всемирной истории еврейского народа", основываясь на древнееврейских летописях, так описывает арамейский поход на Израиль в 854 г.:
"Советники Бенхадада говорили ему: "Бог Израиля – он бог гор, а не бог равнин – поэтому они нас и одолели (в предыдущем походе 855 г.до х.э.- Д.М.). Но если мы выступим против них в открытом поле, мы их победим".
Бенхадад растянул своё многочисленное войско на большом пространстве. Напротив выстроились израильтяне двумя отрядами, которые в сравнении с армией неприятеля казались "двумя маленькими стадами коз". Шесть дней стояли войска друг против друга, а на седьмой день закипел бой. Израильтяне сражались храбро и перебили множество арамеев. Оставшиеся отряды неприятеля вместе со своим царём бежали в Афек. Там на них обрушилась городская стена и задавила несколько тысяч воинов. Бенхадад спрятался в одном из домов, дрожа от страха.
Приближённые советовали ему просить у Ахава пощады, "так как, слышали мы, короли израильские – милостивые короли".
Послы арамеев явились к Ахаву в рванной одежде, с верёвками на шее – в знак покорности. Они сказали: "Раб твой, Бенхадад, просит, чтобы ты пощадил его жизнь".
Простодушный Ахав велел привести Бенхадада, усадил его в свою колесницу и обошёлся с ним ласково. Арамейский царь обещал возвратить Израилю отнятые у Омри города и отвести для израильских купцов такой же квартал на Базарной площади в Дамаске, какой некогда отвёл Омри арамеям в Шомроне. Мир был заключён, и Бенхадад отпущен на свободу. Гуманность Ахава показалась многим его советникам роковой политической ошибкой".
Мне представляется более убедительным разъяснение поступка Ахава, предлагаемое Эрнстом Ренаном[9]. Кроме несомненного великодушия победителя, израильским королём руководила политическая мудрость. Ахав первым заметил надвигающуюся на Кнаан тень "Ассирийской львицы", пробудившейся в месопотамских болотах.
Действительно, вскоре после битвы под Афеком в Эрец Исраэль стали приходить рассказы о зверствах Ассирии, захватившей к тому времени Финикию и Северную Сирию. Население Эрец Кнаана не было приучено к мягкому правлению, но то, что изобретала фантазия садистов из Двуречья, несомненно относится к массовому криминальному психозу.
Король Ахав первым понял, что "Ассирийская львица" сожрёт и арамеев, и израильтян. Спастись можно только прекратив раздоры и объединив армии.
Ахав вкладывает талант и энергию в дипломатическую деятельность. Он объезжает соседние столицы, уговаривает, пугает и соблазняет правителей.
И успевает.
Возле селения Каркар ассирийского царя Шалманасара III встретило войско коалиции двенадцати королей во главе с правителями Дамаска, Хамата и Израиля. В результате сражения Шалманасар был разбит и отброшен на север. На четыре года Кнаан получает передышку.
По вавилонским аналам, именно армия Израиля во главе со своим храбрым королём образовала ударную мощь Союза Двенадцати. Одних только боевых колесниц сражалось под началом Ахава две тысячи! – больше, чем прислали все остальные участники союза вместе.
Ещё три раза коалиции удавалось остановить Ассирию: в 849, 848 и 845 г.г. до н.э. Если бы её участники не перессорились между собой, Шалманасар никогда не прошёл бы в Кнаан.
Но они поссорились. Дамаск и Израиль опять стали врагами.
С.М. Дубнов, возвращаясь к записям в хрониках о том, как Ахав помиловал царя Дамаска, справедливо замечает: "Бенхадад, получив свободу, сдержал не все свои обещания. Между прочим, он не возвратил Ахаву гил'адский город Рамот. Честь израильского государства не допускала, чтобы Ахав смолчал ввиду такого низкого вероломства, и король стал готовиться к новой войне с арамеями".
И прожили три года без войны между Арамом и Израилем. И сказал король израильский слугам своим: "Помните ли вы, что Рамот Гил'адский наш? А мы молчим и не берём его из рук царя арамейского".
О дальнейшем я уже рассказывал в предыдущей новелле. В разгар боя шальная стрела влетела между пластинами панциря Ахава. Возница не смог вывести боевую колесницу с раненым из гущи сражения, чтобы хотя бы перевязать его. Обливаясь кровью, израильский король продолжал сражаться и только к вечеру, уже после захода солнца его доставили в стан, где Ахав и скончался.
*Ехорам, сын Ахава, был королём над
Израилем... И правил он двенадцать лет.
/Вторая книга Царств, 3-1/
Ехорам бен-Ахав стал девятым королём Израиля. Он сменил на престоле старшего брата, Ахазию, чьё правление не продлилось и двух лет. Несчастный Ахазия, рассказывают летописи, выпал из окна в дворцовый сад, расшибся, долго болел и умер, не оставив наследников.
Ехораму, второму сыну Ахава, досталось недолгое, но чрезвычайно бурное правление. В отличие от отца своего Ахава, Ехорам не чувствовал призвания к строительству или государственным реформам. У него были все качества полководца: решительность, доблесть, дар выбирать строй, место и время для сражения, умение увлечь армию в атаку.
У него только не было удачи.
А натиск Ассирии на Кнаан нарастал.
Царь Царей Шалманасар III восседал на стуле, выточенном из бивней любимого слона Хумбабы, утонувшего во время охоты в болотах Южной Вавилонии. Бивни Хумбабы да сам ассирийский царь – вот и всё, что торчало над тусклой равниной болота, когда подплыли лодки с перепуганными егерями и телохранителями.
Сегодня Царь Царей, который уже два года подготавливал поход к берегам Верхнего (Средиземного) моря, велел показать ему хроники последнего вторжения в Кнаан. Пока писец вернулся из дворцовой библиотеки и раскладывал на полу глиняные таблички, устанавливая порядок их зачтения Царю Царей, Шалманасар велел придворному художнику показать эскизы карикатур, которые предстоит высечь на скале у границы Сирии с Кнааном. Зрелище привело царя в весёлое настроение, он с удовольствием разглядывал эти композиции: иудейский правитель с отвисшей губой целует полу халата ассирийского губернатора, главный жрец храма в Цидоне, высокий бритоголовый финикиец, едет в Ниневию на повозке с данью, а на шее у него подвешена на золотой цепи отрубленная голова его царя. Но самой радостной для глаз ассирийца была, конечно, сцена увоза на берега Тигра статуй богов из покорённого Египта.
Шалманасар велел увеличить до натуральных размеров каждую из картин, когда их будут выбивать на скале.
Летописец разложил таблички как надо и приготовился к чтению. Царь кивнул: начинай.
"...14 айяра эпонимата Даян-Ашшура я отправился из Ниневии, перешёл реку Тигр и приблизился к городам царя Гиамму на реке Балих. Там испугались ужаса моего владычества и блеска моего мощного оружия и сами убили Гиамму, своего господина. Я вступил в города Тиль-Шамарахи, приказал внести моих богов в его дворцы и устроил празднества там. Я открыл его сокровищницу, захватил его добро и отослал к себе в Ашшур. На многочисленных кожаных ладьях я пересёк Евфрат во время половодья. В городе Ашшур-Утир-Асбат на другом берегу реки, который люди страны Хатти называют Питру, я принял дань царей (следует перечисление многочисленных царей и правителей арамейских городов-государств – Д.М.): серебро, золото, свинец, бронзу, медные котлы. Я отправился от Евфрата и приблизился к Хальману. Они испугались моей битвы и обняли мои ноги. Я принял их дань серебром и золотом и сделал жертвенные возлияния. Я приблизился к двум городам Ирхулени-хаматца, завоевал его царский город Аргану, приказал вынести его добычу, его добро и имущество его дворца, а в его дом я бросил огонь.
Я отправился к Каркару. Царский город я разрушил, сокрушил и сжёг огнём. 1200 колесниц, 1200 всадников, 20 000 воинов Дадда-идри из Дамаска...2000 колесниц, 10 000 воинов Ахава-израильтянина…выступили против меня на бой и сражение. При помощи высокой силы, которую дал мне Ашшур, и могучего оружия, которое подарил мне Нергал, идущий впереди меня, я сразился с ними от Каркара до Гильзау и нанёс им всем поражение. 14 000 их воинов я поразил оружием... В этом сражении я захватил их колесницы, их всадников, их лошадей, их упряжь"[10].
Уже потому, что через год Шалманасар повторял свой поход на юго-запад и снова не проник в Кнаан, а застрял в Северной Сирии, можно заподозрить, что приведённая здесь хвастливая надпись, высеченная клиньями на стене знаменитого Собачьего ущелья, сочинена льстивыми придворными литераторами.
