Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь
Палку он вырезал длинную, и тем, которые меряются, приходится дотягиваться до верха. А это уже повод для насмешек и шуток. Ну а где повод, там и хохот.
– Не все то большое, что очень высокое.
– Разве?
– Да. Один говорил: высокий до неба, да не очень нужен.
– Не один, а одна. Ты это хотел сказать?
– Может, и это. Почему бы и нет.
Но вот среди тех, кто мерялся, остался один, кому выпало гореть. Парни с девчатами опять стали парами, ждут, затаив дыхание. Но парубок-неудачник и виду не подает, что недоволен: ходит перед всеми гоголем, хорохорится, наконец становится на указанное ему место и, подбоченившись, кричит что есть мочи:
– Горю, горю, дуб!
– Из каких яруг?
– Из выпальских!
– Чего ж ты горишь?
– Красну девицу хочу.
– Какую?
– Тебя, молодую!
Парень и девушка, которые стояли первыми, срываются с места и бегут, каждый своей стороной, туда, где выстроились пары. Тот, кто горел, норовит догнать девушку-беглянку и схватить ее до того, как она возьмется со своим избранником за руки. Да не на ту напал. Девушка бежала быстрее и успела-таки встать на безопасное место.
Игра повторяется. И один раз так, и другой, до тех пор, пока какая-то из девушек не замешкалась и не попала в объятия того, кто горит желанием любви.
Визг сменяется смехом, таким дружным, таким заразительным, что все возле яств замирают на мгновение, прислушиваясь к тому, что происходит у играющих. Но только на мгновение. За столом свои разговоры, смех. И игры свои. Один ластится к соседке, другой спаивает соседа или сам упился и улегся здесь же, третий подозревает что-то за женой, хмурится или хватает ее, словно татя на татьбе, за руку и приказывает:
– Не лезь к тому болвану, не то заработаешь кнута.
Но все же среди пирующих больше таких, которые веселятся на празднике, любуются-милуются друг с другом, радуются, что они соединены Ладой, потому, люди добрые, им есть за что благодарить ее. Они не замечают других, просто им хорошо вместе.
А ночь плывет и плывет над землей Тиверской, над бурным и быстрым Днестром. Благоухают запахами ранней весны лес и поле, томится разбуженная к жизни земля. И никто не заметил, что, пока их светлые и ясные боги отдыхают где-то за морями-океанами, на земле Тиверской хозяйничает другая сила – Чернобог. Откуда-то издалека, из чужих краев, наслал он в эту землю татей в броне, а те, зная обычаи соседей, что сердца их сегодня смягчены радостью и добром, подкрались к Выпалу и окружили городище и гуляющую на празднике молодежь у леса.
Первыми заметили татей те, кто отошел подальше от костров, чтобы уединиться, но не сразу понял, кто это. Когда же увидели и всполошились, поздно было предупреждать людей. Да и кто бы их услышал, если в поле за Выпалом взлетал над лесом веселый шум. Ни на миг не прекращался задорный смех, рвалась в поднебесье и отдавалась эхом ничем не омраченная человеческая радость. Тогда лишь опамятовались выпальцы, притихли, пораженные, когда обступили их конные тати-чужеземцы, приказали покориться воле победителей, а руки подставить для пут и вериг.
– Не поддавайтесь! – первым опомнился Мстивой. – Молодцы, мужи! Хватайте дрючья и защищайтесь!
Поднялся крик, громкий и отчаянный, что, наверное, не только Выпал, весь мир должен был услышать его и пробудиться. Кто-то схватился за колья, кто-то приказывал девушкам и молодицам прятаться и не мешать. Но что палица против стрелы и меча, что отчаяние против ратной силы? Кто-то и правда яростно защищал себя, свою ладу, кому-то посчастливилось, воспользовавшись суматохой, пробиться сквозь ряды нападающих и скрыться в лесу. Но таких было немного, и не всех спасла темнота. Один затихал, схваченный за горло петлей, другой умирал от удара мечом или стрелы.
VI
Гонцы прибывали и прибывали в Черн, и все с понизовья.
– Беда, княже! – кричали. – Ромеи вторглись в Тиверскую землю!
– Налетают коршунами, грабят и сжигают селения, людей берут в полон, угоняют скот.
Верить не хотелось, но и нельзя было не доверять вестникам. Это же не один и не два гонца прискакали и нагнали страху. Вон их сколько, вестников печали. Однако почему прибывают только из ближних весей, городищ те поселяне, которым удалось вырваться из лап захватчиков? Где же вести и гонцы с границ земли Тиверской, от тех, кто должен сообщить о нападении ромеев и сколько их? Только ли падкие до поживы тати это или палатийское войско императора?
Распускать, не разобравшись, тревожные вести не следовало, однако и молчать было нельзя. Волот давно подал выжу по округе дымом, послал гонцов. Тем весям, которые прилегали к городку Бикуши, велел собраться в тысячи и идти в Понизовье. Тем, которые стояли ближе к Пруту, приказал двигаться вдоль реки. Тысяцкие знают, почему так надо действовать: во-первых, чтобы не разминуться с врагом и не дать ему проникнуть дальше на север незамеченным, а во-вторых, чтобы и самим не очутиться в ловушке. А уже в Подунавье они сойдутся, если будет такая необходимость, и начнут действовать заодно. А до тех пор должны быть осмотрительными.
В одном сомневался князь, не зная, как поступить: посылать ли гонца к князю Добриту, как к старшему в земле Трояновой, уведомлять его об этом или воздержаться. А соседи, хотя бы и уличи? Уверен, они должны знать, что произошло. Они рядом, это горе не только тиверское, но и их поселения может зацепить беда своим черным крылом.
Да, уличей необходимо оповестить, и немедленно, тем более что это сделать просто – пошлет гонца за Днестр, и все, а уж дальше они сами понесут весть от веси к веси. Князя же Добрита пока беспокоить не будет. В Волын, к дулебам, обратится лишь тогда, когда будет точно знать: это не разбой, это война.
Кони давно оседланы и воины в броне. Вон сколько собралось их, хотя здесь мужи только от острога и соседних селений. С ближних земель люди еще не прибыли, оттуда их будет очень много.
Пока воины собирались под стенами, на торжище, пока разбивались на сотни, а сотни объединялись в тысячи, князь Волот призвал воеводу, достойных воинов и советников на совет.
– Мое место в походе, – начал он приглушенно, но довольно твердо. – Черн наш стольный оставляю на воеводу Вепра. Стерегите зорко. Ромеи – коварные супостаты, могут затаиться в дебрях или оврагах и объявиться под стенами, когда рать пойдет в Подунавье. Поэтому заставы не ослабляю. Заприте ворота, наносите на стены камней, приготовьте смоловарни и будьте каждое мгновение готовы к обороне.
– За Черн не печалься, князь, – поспешил заверить Вепр. – Застава выполнит твою волю и, коли нужно будет, выстоит, чего бы это ни стоило.
Оснований для сомнений у князя, признаться, не было. Он хорошо знал: Вепр слов на ветер не бросает. Да и воевода он не просто хороший – замечательный. И на ум остер, и на руку тверд, и в сечу, не колеблясь, пойдет первым. Поэтому князь оставил совет и скоро забыл о нем. Другое его беспокоило: что ждет их в Подунавье? Путь туда проторен и хорошо знаком, не так давно ходили походом ратным – и на Дунай, и за Дунай. Но тогда шли без оглядки: вокруг свои люди и своя земля. Теперь не то. Ромеи, разграбив веси и городища, могли не уйти за Дунай, могли переправить только добычу и пленных, а сами затаились в непроходимых дебрях и ждут, пока пойдет вниз тиверское ополчение и откроет им дорогу для грабежа в тиверских волостях.
Маловероятно это, но все же князь очень осторожен. Шел и оглядывался, посылал разведчиков во все стороны. Это замедляло движение его войска, зато он точно знал, что сделали ромеи около дороги, по которой идет он сам, что творят на пути, ведущем от Дикуши к Пруту.
– В поприще от нас, – доложили разведчики, – сожжено городище. Те, кто остался в нем, говорят, что сожгли минувшей ночью.
– Там кто-то остался?
– Да, больше старики, дети да еще те, кому посчастливилось проскочить в лес и спрятаться.
– Ведите туда. Хочу поговорить с теми, кто видел татей.
– Городище было не такое уж и большое, а осталось от него и того меньше – всего несколько хат, которые стояли на отшибе и поэтому не стали добычей огня.
– Как прозывалось городище? – спросил князь, подъехав.
– Выпал, достойный.
Воистину выпал – одни головешки остались да порубанные тела тех, кто защищал своих детей, свой кров. Видно, не раз уже горело это городище, если его назвали Выпал. А разве нет? Кого только не было здесь, в Подунавье, чьи пути-дороги не пролегали через землю Тиверскую. И всем хотелось погреть руки на пожарищах. Римляне приходили – грели, готы шли – тоже грели. А что же тогда говорить о ромеях?
Поселяне, похоже, не думали о домах. Бродили по пожарищу, искали убитых, сносили их в одно место. Другие собирали по подворьям недогоревшие бревна – все, что осталось от построек, и тоже складывали их в кучу, так, чтоб хорошо горели. На эти недопалки положат тела убитых и предадут их огню.
– Кто видел татей? Можете ли сказать точно: кто они?
