Алла Панова - Миг власти московского князя

Обратный путь занял гораздо больше времени. Примеру князя, который пустил своего Ворона шагом, не могли не последовать и все остальные. В лунном свете окрестности выглядели совсем ина­че, чем днем, когда князь и его спутники, подгоняемые колючим ветром, мчались к дому посадника, ничего не замечая на своем пути. Теперь все с любопытством ог­лядывались по сторонам. Только Василько, отстав от воеводы и князя, понурив голову покачивался в седле, ни на что не обращая внимания.

— Вот и еще один день на исходе, — прервал затя­нувшееся молчание воевода, который ехал рядом с князем.

— И прошел он в разговорах, — нехотя продолжил князь, — пора бы и к делам приступать.

— Всему свое время, Михаил Ярославич. Что ж ты, считаешь, что без пользы день провел? — спросил Егор Тимофеевич.

— И не знаю, что сказать тебе, — отрываясь от своих мыслей, медленно заговорил князь. — Вроде бы и польза есть. Может, оно и к лучшему, что метель по­утру разгулялась, удалось покороче посадника узнать. Но душа почему‑то не спокойна. Сам знаешь, не при­вык я сиднем без дела сидеть.

— Кто с этим спорит. Но сдается мне, что ты зря терзаешься. Ведь не месяц назад, не неделю, а только вчера дружина твоя в город вошла, а ты уж решил, что без дела засиделся. Погоди, не успеешь и глазом морг­нуть, как дела навалятся. А то, что время за разговора­ми провел, так разговоры эти непраздные. Не знаю, как ты, князь, а я после того, что посадник про жизнь свою рассказал, еще сильнее в нем уверился. Не может человек, который такие испытания прошел, лгать да злобствовать.

— Согласен с тобой, Егор Тимофеевич, во всем. Мо­жет, и взаправду зря меня думы одолели, — вяло про­изнес князь и добавил, вздохнув: — И про посадника ты верно говоришь.

— Что уж там, — махнул рукой воевода и, поняв, что князь совсем не расположен к беседе, повернулся к сотнику и, не обнаружив его рядом, оглянулся назад и увидел, что тот сильно отстал.

Василько пребывал в глубокой задумчивости. Каза­лось, что его конь, вовсе не понукаемый ездоком, того и гляди, остановится, и не происходит это лишь пото­му, что следом за ним двигаются дружинники.

«Похоже, молодцу дочка посадника пригляну­лась», — подумал воевода и, посмотрев на князя, захо­тел сообщить ему о своем открытии, в надежде, что это отвлечет его от унылых мыслей.

— А не заметил ты, Михаил Ярославич, сегодня чего особенного? — спросил он как можно бодрее.

— Особенного? Да сегодня, кажется, только одно «особенное» и было, — ответил князь, как‑то криво ус­мехнувшись.

— Я не про горести человеческие, о которых мы се­годня немало наслушались.

— Так о чем же? — с недоумением спросил Миха­ил Ярославич.

— Ты, видно, за беседой и не заметил, что сотник, как девица красная, вспыхивал не только при взгляде на посадскую дочку, а от одного упоминания о ней, — продолжал воевода.

— Неужто правда?! — воскликнул с искренней ра­достью князь и стал озираться по сторонам в поисках сотника, а когда, оглянувшись, увидел его, сказал ве­село: — Видно, и в самом деле так оно и есть. Вот уж не думал, что наш суровый воин так быстро от девичьего взгляда растает.

— Мы только к крыльцу подошли, я тогда еще за­метил, как он по сторонам головой крутил, а уж когда посадник дочь свою нам вывел, глаза у нашего Василь­ка огнем загорелись.

— А я‑то и внимания не обратил.

— Ты ж на дочку смотрел, что тебе сотник, — ус­мехнулся воевода, порадовавшись тому, что смог выве­сти князя из охватившей его задумчивости, — дочка и в самом деле хороша.

— Хороша‑то она хороша, только уж больно ти­ха, — со знанием дела заметил Михаил Ярославич, — но другой ей и быть не должно. Вишь, как круто с ней судьба обошлась, такое навряд забыть можно.

— Что верно, то верно. И не от такого другие гибли да рассудка лишались, а тут дите малое… — поддак­нул воевода, но остановился на полуслове, вспомнив, что хотел отвести князя от тяжелых дум. После крат­кого замешательства он бодро продолжил: — А теперь-то выросла умница да красавица. На радость отцу и су­пругу будущему. А что, если им станет Василько?

— Так уж сразу?

— А что? Дело молодое, — почти серьезно ответил воевода. — Надо будет у Василь Алексича разузнать, что да как. Может, Вера просватана уже, а мы тут с то­бой сотника оженили.

— Да, что‑то ты, Егор Тимофеевич, спешишь, — беззаботно засмеялся князь и легонько стеганул плет­кой коня, который будто только этого и ждал — мгно­венно перешел со спокойного шага на галоп.

Ни воевода, ни тем более гриди, которые, тихо пе­реговариваясь и посматривая по сторонам, замыкали это небольшое шествие, не ожидали такого поворота событий. Однако они быстро опомнились и поспешили вслед за князем, а он тем временем уже обогнал трех всадников, возглавлявших процессию.

Сотник не сразу понял, что случилось, с трудом оторвался от своих дум и стеганул коня, который и без того уже прибавил ходу.

Ворон стрелой летел по пустынной улице, словно пытался опередить свою черную тень, которая стреми­тельно неслась впереди него. Из‑под копыт его выры­вались ледяные брызги, которые, спустя несколько мгновений, превращались в снежный водоворот: сле­дом за скакуном Михаила Ярославича по засыпанной снегом дороге мчались кони княжеских спутников. Только у ворот, охраняемых дружинниками младшей княжеской дружины, Михаил Ярославич осадил коня, чинно въехал во двор и неспешно проследовал к своим хоромам.

Ловко соскочив на землю и отдав поводья подбе­жавшему конюху, князь с крыльца махнул воеводе рукой.

— До завтра! — крикнул он и легко взбежал по ле­стнице.

Распрощавшись с князем, воевода со спокойным сердцем отправился к небольшому дому, в котором он расположился накануне. Егор Тимофеевич был почти уверен, что ему удалось вернуть князю хорошее распо­ложение духа. Он и предположить не мог, что Михаил Ярославич так и не избавился от своих тяжелых мыс­лей, а самого воеводу ожидает долгая бессонная ночь.

Необжитое княжеское жилье заполнял горькова­тый, источаемый гладко обработанными толстыми бревнами сосновый дух, в нем лишь едва был ощутим запах, исходящий от лампадок, горящих перед образа­ми, и от потрескивающей в шандале свечи.

Разгоряченный быстрой скачкой, князь не сразу смог успокоиться. Он прошелся по горнице, недолго постоял у окна, пытаясь что‑то разглядеть сквозь разу­крашенную диковинными растениями слюду, и потом, отпив молока из крынки, оставленной предусмотри­тельным Макаром, отправился в опочивальню.

Затушив свечку, горевшую в небольшом подсвеч­нике, водруженном заботливой рукой на столе у изго­ловья постели, Михаил Ярославич, как был, не разде­ваясь, улегся на соболье одеяло и закрыл глаза.

Спать ему совсем не хотелось, он лежал с опущен­ными веками, слушал какие‑то неясные звуки, доно­сившиеся со двора, и думал о прошедшем дне.

Все то, о чем он хотел забыть, вновь и вновь напо­минало о себе, возвращало к мыслям о событиях ми­нувших лет, за которыми неумолимо возникали виде­ния последних дней, проведенных князем во Владими­ре. Ему даже ясно послышался недовольный голос Святослава Всеволодовича, и, пытаясь избавиться от этого наваждения, князь открыл глаза.

В углу все так же слабо мерцал огонек лампадки, за окном чернела ночь.

«Что же это со мной? — раздосадованно подумал Михаил. — Пора бы о дне грядущем позаботиться, а мне все вчерашний покоя не дает. Воевода тут опять прав. А ежели он мои терзания заметил, то и другому такое под силу может оказаться. А хо­рошо ли это? Конечно же нет! Князю слабость нико­му нельзя показывать ни другу, ни врагу — не этому ли отец меня учил. Сомнения мои поглубже запря­тать надобно».

Князь поднялся, сел на краю ложа и огляделся. Темнота окружала его со всех сторон, лишь в углу у не­большого иконостаса теплился огонек.

«Будто я на дне бездонного колодца по чьей‑то злой воле очутился», — подкралась к нему мрачная мысль. Чтобы прогнать ее, князь встал, направился к окну и, не удовлетворившись увиденным, быстро вышел из опочивальни, миновав большую горницу, где на лавке у стены дремал Макар. Пройдя через широкие сени, Михаил Ярославич распахнул дверь и буквально за­хлебнулся морозным бодрящим воздухом.

Молочный лунный свет лился с небес. Мир вокруг теперь обрел другие краски и уже не представлялся глубоким мрачным колодцем, куда князя бросила не­ведомая сила. Он прошелся по террасе, спустился с крыльца.

В черном высоком небе мерцали мириады звезд. Словно зачарованный, смотрел на них Михаил Яросла­вич, и чем дольше вглядывался в зияющую над ним пропасть, тем сильнее осознавал, насколько он безза­щитен.

«Но ведь и любая тварь земная так же беззащитна, как и я. Все мы под Богом ходим. Никто, ни один че­ловек, знать не может, что с ним будет, как жизнь его сложится. Что ж я заранее в уныние впадаю. Разве не привык я к испытаниям, ведь немало их на долю мою выпало? Слава Богу, жив и здоров ныне, да и с уделом теперь», — размышлял князь, почти совсем успоко­ившись.