Иван Фирсов - Гангутское сражение. Морская сила
— В казне, государь, не густо.
— Пошукай, Федя, накинь по гривеннику какие подати…
На исходе лета вековую тишину дремучего Заоне-ясья расколол грохот. Через болота, речки, озера, леса по просеке двигалась армада полков. Волочили на своих плечах пушки, припасы, суда. «Тяжелая работа: невывороченные пни порубленных деревьев постоянно мешали движению, суда скатывались со своих катков, мосты были жидки и ломались под тяжестью орудий; приходилось все исправлять, за всем следить. Больше других работал Петр, он одушевлял всех своим примером; и днем и ночью был он на ногах, не сказом, а показом устраняя встречаемые трудности; а в отдых присаживался он к солдатской каше и ел с солдатами из одного котла».
Вязли ноги в раскисшей от дождей почве. Сырость и непогода несли недуги. На двенадцатый день показался первенец, засверкало Онежское озеро, полутора тысячами могильных крестов обвеховалась «осударева дорога»…
На Онежском озере дело пошло веселей, пересели на карбасы, фрегаты, струги. Ладога встретила неласково, начались осенние штормы. Но здесь царя порадовал Федор Салтыков. Десятки новых, добротных стругов, построенных на Сясьской верфи, вторую неделю ожидали войска.
Взобравшись на громадный валун, Петр, сняв шляпу, пристально вглядывался в непроницаемую даль. Глухо шумел прибой, штормовой ветер трепал волосы, каскады брызг холодили лицо.
— Бурю переждем, — крикнул он стоявшему внизу Головину, — генерально, что Апраксин выдворил Нумерса. К Нотебургу без опаски пойдем. Татищев с Салтыковым молодцы, лодьи изготовили.
Петр уехал вперед, оставив за себя Головина:
— Бери команду на себя, фельдмаршал, дожидайся. погоды. Я поскачу к Нотебургу. Там со дня на день Шереметев должен быть.
Наконец-то засеребрилась долгожданная Нева.
— В устье Невы Ниеншанц, — докладывал Шереметев, — за ним Финский залив. Нотебург перекрыл путь, у шведов полторы сотни пушек. В Неву на лодках не пройдешь.
— А мы перехитрим шведа, — ухмыльнулся царь, — возьмем его в мышеловку. Надобно отсечь Нотебург от моря. Прорубим в лесу просеку, переволочем полсотни лодок из Ладоги в Неву. Запрем крепость снизу. Пускай ведают, отступать им некуда.
Мушкеты солдаты составили в козлы, снимали амуницию, плевали на ладони. Заиграли полковые трубы, зазвенели топоры, солдатам было не привыкать. Через три дня по широкой просеке перетащили пятьдесят лодок в Неву, перевезли тысячу преображенцев на правый берег, захватили шведский редут на правом берегу, соорудили батарею. Напротив крепостных бастионов у входа в Неву выросли редуты, за валами разместились артиллеристы, полсотни мортир и пушек.
Осмотрев укрепления, Петр распорядился Шереметеву:
— Поначалу, Петрович, пошли Шлиппенбаху парламента. Нам пролитие крови ни к чему. Предлагай сдаться почетно.
Шереметев усмехнулся:
— Знамо, его старшему брату привелось мне малость бока помять. Авось этот будет уступчивей.
Комендант Нотебурга, полковник Густав Шлиппенбах, оказался поначалу несговорчивым. Надеялся на помощь, да и досадно было шведам капитулировать перед русскими. Парламентеру Шереметева ответил двусмысленно:
— Передайте фельдмаршалу Шереметеву, мне надобно для принятия решения четыре дня. Я должен испросить своего начальника генерала Горна, а он в крепости Нарва.
— Хитрость сия Шлиппенбаха нам понятна — протянуть время, — выслушав ответ коменданта, твердо сказал Петр, — начинай бомбардировку, Борис Петрович.
Загрохотали девяносто орудий и мортир. Все заволокло дымом. А на восточном берегу завязалась стычка. Генерал Кроншорт послал из Финляндии отряд на помощь осажденным. Два часа бились преображенцы и семеновцы. Сломали, сокрушили шведов, половину перебили, другую взяли в плен. Батареи окутались пороховым дымом, а над крепостью поднялись черные клубы пожарищ. На второй день из крепости вышел барабанщик с белым флагом. Огонь на время стих.
Прочитав письмо парламентера, Петр, не скрывая смеха, передал его Шереметеву:
— Почитай, каковы женки шведские хитры. Командантша просит отпустить ее со своими дамами, «дабы могли из крепости выпущены быть ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния, в котором они обретаются».
Петр крикнул писаря, начал диктовать:
— Пиши дамам. Бомбардирский капитан Петр Михайлов не отваживается передать их просьбу главнокомандующему, «понеже ведает он подлинно, что господин его фельдмаршал тем разлучением с мужьями их опечалить не изволит, а если изволят выехать, изволили бы и любезных супружников своих вывести купно с собой».
Когда парламентер отъехал, Шереметев, сомневаясь, покачал головой:
— Изучил я хитрости шведские, время крадут.
— Подождем час и продолжим пальбу, ежели не ответят.
Шлиппенбах, как и ожидалось, не внял совету бомбардирского капитана, и целую недели на крепость с обеих берегов сыпались ядра, всюду заполыхали пожары. На военном совете решили штурмовать крепость. Стали отбирать охотников. Петр назначил штурм на 14 октября, командиром определил подполковника Михаила Голицына, семеновца:
— Ты в атаку ходил и под Азовом, и под Нарвой, не мне тебя поучать. Пойдешь на рассвете, отчаливай на лодках скрытно, сигнал к штурму — троекратный выстрел из мортиры.
Охотники высадились на узкую прибрежную полоску и бросились на штурм.
Атакующих встретил залп картечи. Пали первые убитые, раненые. Вторая волна семеновцев бросилась к пролому. Оттуда опять изрыгнулась свинцовая смерть. Шведы на этот раз бились насмерть. Со стен поливали кипятком, горячей смолой, кидали головешки. На беду, штурмовые лестницы оказались короткими. Петру все видно было как на ладони. Семе-новцы явно замешкались, что-то не ладилось. Десять часов с начала атаки, а в крепость еще не проникли. Кое-где солдаты попятились к лодкам.
Голицын матерно ругался, сам подбежал к берегу, сталкивал лодки в воду:
— Не хрена вам задницу шведу показывать!
Петру картина боя до боли напоминала первый штурм Азова. Он уже послал ординарца дать отбой атаки.
— Рановато, — пробурчал Головин, — Голицыну помочь надобно.
Меншиков не выдержал. Он уже успел отобрать отряд охотников.
— Мин херц, дозволь. Сколь можно позорно отходить нынче, подмога нужна свежая, преображенцы рвутся, засиделись…
Мрачный Петр, не оборачиваясь, махнул рукой.
— Добро.
Меншиков и Голицын с обнаженными шпагами первыми ринулись в атаку и переломили ход штурма.
Лучи заходящего солнца высветили белое полотнище на крепостных стенах. Шведы сникли и капитулировали.
Радость победы захлестнула царя, сделала милосердным. Оставшихся шведов — восемьдесят человек под ружьем и сто пятьдесят раненых — отпустили на лодках вниз по Неве.
— Пущай плывут, токмо обуза нам, их ни кормить нечем, ни сторожить некому.
От шведов достались сто сорок пушек, десять тысяч ядер. Как всегда, штурмующие войска потеряли больше, чем шведы в два раза. Под стенами крепости полегло пятьсот шестьдесят офицеров и солдат. Как ни горьки утраты, но явный успех подбодрил царя. Разогнал сумрак прежних неудач.
Тут же Петр разделил радость с приятелем, генерал-фельдцейхмейстером Виниусом в далекой Москве: «Таким образом, через помочь Божию отечественная крепость возвращена, которая была в неправедных неприятельских руках 90 лет; правда, что зело жесток этот орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен…» В первый день отправляли пленных, хоронили убитых, подсчитывали трофеи. Потом началось торжество.
— Назовем сию крепость по праву Шлиссельбургом, — сказал, открывая застолье, Петр, — ибо она есть ключ к нашему морю Балтийскому. Поручику Меншикову быть начальным комендантом сей крепости. Полковника Голицына прошу любить и жаловать.
Пировали несколько дней, как всегда, пили до помрачения ума. Не все выдержали непомерную нагрузку. Саксонский посланник Кенигсен перебрал до того, что в темноте, переходя ручей, свалился в воду и захлебнулся. Вытаскивал его Павел Ягужинский, с недавних пор адъютант Петра. Случайно в кармане саксонца он обнаружил любвеобильные письма к посланнику от Анны Монс. В отличие от только что «расколотого» Орешка, для Петра так и остались нераскрытыми тайные мотивы поступков любимой женщины. Ведь он уже подумывал жениться на своей фаворитке… Но протеже Лефорта вела двойную жизнь, оказалась легкомысленной и неверной.
Заныло где-то под сердцем у Петра. Прежде такого не испытывал. «Баба мне, царю Всея Руси, рога наставила».
Судьба моряка неразрывно связана с морем. На берегу он гость. Гость, он и есть гость…
Еще не прошло похмелье первой победы, а Петр устремился на Ладогу с Головиным и Меншиковым.
Во время осады Орешка все время под рукой был Федор Салтыков. Флотилия малых судов, построенная на Сяси, встретила петровские полки еще на Ладожском озере. На небольшой шняве Салтыков сопровождал караван судов к Нотебургу, сноровисто управлял судном.
