Александр Антонов - Государыня
— Так и будет, святой отец: смертно и без обмана, — отозвался тать и взялся проверять заплот. Остался доволен.
Монахи уселись на лавки и замерли. Похоже, они были безучастны к происходящему вокруг них и с ними. Их, видимо, не волновало то, что они стали сообщниками измены государю, державе, сделались соучастниками преступления. Казалось, они приготовились уйти в небытие, с тем и смирились. В созерцании внутреннего мира они готовы были пребывать вечно. Этим знатным в прошлом новгородцам ничего иного не оставалось. У каждого из них был свой мир, свои воспоминания. Однако вкупе они думали об одном и том же: о падении вольного Новгорода, о том, что великий князь лишил их свободы, самостоятельности, разорил их родные гнёзда, разрушил семейный уклад, разбросал по гиблым местам. Теперь по вине самодержца Ивана Васильевича они, именитые новгородские люди, потеряли всё, что было нажито веками, он превратил их в нищих, без семей, без близких. Такое не забывается. Тот же новгородский посадник Василий Лихой, а ныне старец Вассиан, был главой семьи в семнадцать человек. Одних сыновей было девять. Все сложили головы, кто в сечах с московитами, кто на плахе, и кровь их на руках у великого князя Ивана III. «Эх, Ивашка, Ивашка, за что ты меня в нищету и неволю бросил, за что порубил корни и крону?!» — в сердцах клял великого князя Вассиан, смотрел на княжну Елену ненавидящим взглядом и твердил: «Поделом тебе страдать за грехи батюшки. У Афанасия Некрасы — вон сидит у заплота, горюет — попригожее тебя девки были, невесты сынов моих. А где они? Да по воле твоего батюшки — гореть ему в геенне огненной — все в монашки пострижены». И у каждого, кого бы ни коснулся Вассиан, он нашёл бы в душе вместо молитвы ко Христу ненависть к попирателю воли и палачу. «Ничего, теперь наш час пришёл хоть малую толику жажды утолить. Не видать тебе своей дщери, самодержец», — утвердился Вассиан в своей силе и стукнул посохом о плахи под ногами.
Однако не все были готовы служить хоть дьяволу, лишь бы побольше укусить великого князя, не все отрешились от родной земли. Ещё в тот час, когда во двор обители въехала княжеская тапкана, служка Ипатий понял, что вершится некое злодейство. А когда он увидел княжну и её служанку со связанными руками, уразумел суть умысла. А убедился в том, что впустил в обитель преступников, когда услышал звон оружия в конюшне. «Что же теперь будет? — спросил себя Ипатий, когда вошли в клеть. — Выходит, что и я пособник татям? Ишь как оплёл паутиной Певун. Истинно паук. Того и гляди заставит руку поднять на государеву дочь. Ведь сунул же мне для надобности за пояс сулебу [12]. Нет, тому не бывать!»
До той поры, пока Ипатий не знал о том, что Певун потерял своих сообщников, он хотя и задумал проявить воле Певуна непокорство, но страх перед ним довлел над его благим намерением и он был послушен цепкому вожаку татей. Узнав, что Певун лишился своих подручных, Ипатий воспрянул духом. Час его пришёл. И страх долой. С одним‑то Певуном он справится, и отсюда, из этой клети, злочинцу не уйти. «Ой, не уйти тебе, Певун! — взбодрил себя Ипатий. — И вы, старцы прогнившие, мне помехой не будете», — окинув взором согбенных монахов, подумал богатырь.
На том и оборвались размышления служки Ипатия, сироты из Кузнецкой слободы. В проходе за дубовым заплотом чуткое ухо Ипатия уловило некие шорохи и тихие голоса. Он подобрался к заплоту, прислушался. Там, за дубовыми плахами, кто‑то сетовал на возникшую преграду. В этот миг к Ипатию подошёл Асан- Дмитрий.
— Кто там? — спросил он тихо служку.
— Пришли государевы люди, — ответил довольно громко Ипатий.
Он шагнул в сторону, а когда Певун приблизился к плахам и приник ухом, вытащил из‑под свитки сулебу, схватил Певуна за шею, сжал, словно клещами, нацелил оружие в бок Певуну, уколол его и яростно приказал:
— Открывай заплот, ежели думаешь остаться в живых!
Асан–Дмитрий никогда не терял самообладания, и испугать его было трудно. Ровным, мягким голосом он произнёс:
— Побойся Бога, Ипатушка. Ведь я выполняю волю великой княгини Софьи Фоминишны. Она же вольна распорядиться судьбой своей дочери.
— Елена — государева дочь! Открывай заплот! — потребовал Ипатий и вновь уколол Певуна.
Потекла кровь, но Певун не дрогнул.
— Ну так не мешай мне разбирать заплот.
Асану–Дмитрию потребовалось мгновение. Когда
Ипатий отпустил его, он ударил служку в солнечное сплетение локтем и вынырнул из‑под него на середину клети. В руках у татя сверкнула сабля.
— Неблагодарный! Как ты смеешь поднимать руку на благодетеля! — Размахивая саблей, он загнал Ипатия в угол. — Молись Всевышнему!
Ипатий отбивался от сабли сулебой. Тут же, вскинув посох, на служку поднялся Вассиан.
— Ах ты, гнида, ах ты, иуда! — крикнул игумен и сумел ударить Ипатия по плечу.
Ещё трое монахов с посохами встали на Ипатия, на него посыпались удары, он едва успевал отбиваться и увёртываться от них.
В это время из‑за дубовых плах раздался зычный голос Владимира:
— Именем государя, откройте заплот и вас ждёт милость!
— Милости нам не будет, — ответил Асан–Дмитрий. — Если не дадите мирно уйти, мы убьём княжну Елену! — И он крикнул монахам: — Эй, иноки, ведите сюда княжну!
В то же мгновение, когда Певун отвернулся от Ипатия, служка коротким, но мощным ударом — по–кузнецки — выбил из его рук саблю, ринулся на него, повалил на пол, прижал мощным телом. Асан–Дмитрий потянулся за саблей. На Ипатия вновь посыпались удары посохов. Но он успел ударить рукоятью сулебы Асана–Дмитрия по голове, и тот сник. В тот же миг Ипатий перехватил посох Вассиана, вырвал из его рук, поднялся на ноги и, размахивая посохом, разогнал монахов, поспешил к заплоту и принялся вынимать плахи.
Монахи засуетились, вскинули на плечи свои сумы и, увлекая Елену и Палашу, покинули клеть. Вассиан не побежал. Он склонился к Асану–Дмитрию, тронул его за голову, повернул лицом, потом выпрямился, шагнул к Ипатию и ударил его кулаком по лицу.
— Проклинаю! — С тем и поспешил за убегающими монахами.
Игумен знал, что никто из иноков не надеялся на милость великого князя, всем им, как и ему, грозила лютая смерть за то, что пригрел похитителей, что изменил крестному целованию служить верой и правдой державе и великому князю. Вскоре Вассиан услышал, как преследователи настигают его.
Илья ввалился в клеть, едва отбросили четвертую плаху. Он схватил Ипатия за плечо и спросил:
— Ты кто?
— Служка я монастырский, — ответил Ипатий.
— Где княжна?
— В лаз её утянули. Поспеши, не мешкая, за мной.
Ипатий повёл Илью в узкий проход. Служка мчался по подземелью с топотом и рычанием, словно медведь. Илья едва поспевал за ним. Они бежали в полной темноте, любое препятствие могло быть для них роковым, но о том им некогда было думать. Вскоре они услышали, как впереди кто‑то тяжело бежит, сопит и стонет. Это был Вассиан. Ипатий схватил его за рясу, дёрнул и завалил под ноги. Перешагнув через Вассиана, он помчался дальше. Наконец Ипатий и Илья увидели свет факела. Догнав монахов, Ипатий хватал их за что придётся, кидал, будто снопы, под ноги, пробивался к тем, кто бежал впереди. Он знал, что княжну и сенную девицу уводят два более молодых монаха, которые тоже попали в сети Певуна, служили ему. Неожиданно свет факела пропал, а Ипатий и Илья оказались перед разветвлением подземного хода. Ипатий взмолился: «Господи милосердный, укажи путь!» — но в растерянности пребывал недолго, толкнул Илью налево:
— Беги туда, а я — сюда!
Илья бросился в темноту, но пробежал совсем немного, споткнулся о большой камень и упал, повредив колено. Превозмогая боль, мутившую разум, волоча ногу, он двинулся дальше и через минуту–другую заметил впереди дневной свет. Прибавилось сил. Илья одолел немочь–боль, и вот уже выход из подземелья — прямо в густые заросли кустарников. Солнечный свет ожёг глаза. Илья закрыл их и вслепую выбрался из кустов вниз по косогору на лужайку, а когда открыл глаза, то увидел, как к берегу Москвы–реки спускаются два монаха и между ними связанные по рукам Елена и Палаша. Они были саженях в двадцати, и Илья закричал:
— Стойте! Именем государя, стойте!
Вскинув меч, он похромал, потом кубарем полетел вниз.
— Нет, вам от меня не уйти! — в ярости крикнул он, поднимаясь на ноги.
А справа саженными прыжками на помощь Илье летел Ипатий. Монахи поняли, что им нет спасения, и, бросив свои жертвы, разбежались в разные стороны.
Илья в те мгновения вновь упал на землю, покатился вниз и остановился лишь у самых ног княжны Елены.
— Господи, княже, спаситель наш! Да уж не с неба ли ты?! — воскликнула княжна.
Илья поднялся, начал развязывать Елене руки. Ипатий хлопотал над Палашей. Как только у Елены освободились руки, она обняла Илью и припала к его груди.
