Михаил Кураев - Жребий № 241

Но, возвращаясь к утонувшему «Петропавловску», надо сказать, что «тяжелое и невыносимо грустное известие» выбило государя из размеренного прогулочного состояния: «Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья», к Цусиме государь уже придет закаленным, и «ужасные известия о гибели почти всей эскадры» вызовут только грусть на душе.

То, что царь не удостоил поминания погибшего на «Петропавловске» Василия Васильевича Верещагина, не удивляет, хотя они и были лично знакомы. Удивило меня то, что Верещагин не помянут дедом.

За две недели, надо думать, трагическая весть доползла до Борзи, а в письме от 10-го апреля, первом письме после Пасхи, обо всем этом ни слова. Верещагин в моем представлении, должен был вызвать в деде симпатию по душевному сродству. Верещагин был человеком не только ярко одаренным, но и прямым, честным, храбрым. Он не наблюдал, не присутствовал, он участвовал в войнах, о которых рассказывал. Участвуя в атаке миноносца на турецкие корабли еще в 1878 году Василий Васильевич был удостоен тяжелой раны в бедро, в образовавшемся углублении свободно помещался револьвер с чуть обпиленным стволом. За храбрость, проявленную во время обороны Самаркандской цитадели, художник был удостоен Георгиевского креста 4-й степени. Смел был Василий Васильевич и в обращении с царем и царедворцами, все это видели. Во время посещения второй выставки картин «наполеоновской серии» Николай Второй заинтересовался фотографиями трех из пяти картин, уничтоженных Верещагиным после резкого их осуждения со стороны Александра II. Проворный камергер И. П. Балашов тут же подскользнул к государю: «Ваше Величество, прикажите ему написать их снова!» Верещагин вскипел и, зная, что Балашов глуховат, громогласно объявил: «Мне приказать, Ваше превосходительство, нельзя, меня можно просить!»

Царь, сочтя выходку дерзкой, тут же с выставки уехал. Получил свое и великий князь Владимир Александрович, заметивший еще на первой «наполеоновской выставке» Верещагину: «Никогда Наполеон не ходил в такой дурацкой шубе и шапке». — «Достаточно ли, если я представлю два исторических рисунка этого костюма и описание его?» — «Достаточно.» — «И тогда вы публично признаете, что неправы?» — «Нет, не признаю», — дорожа своим правом на глупость объявил великий князь.

Разговор шел в повышенных тонах, и тем дело не кончилось. Приехав в Москву, Верещагин тут же послал великому князю письмо с историческими доказательствами, а одновременно графу Толстому Ивану Ивановичу, вице-президенту Академии художеств, в инцидент посвященному. Письмо Толстому начиналось словами: «Этот болван Влад. Алекс…» Отправив человека на почту и чуть остыв, Василий Васильевич засомневался, не перепутал ли он в раздражении конверты. Дело был нешуточное, вдогонку был отправлен служитель. Ошибку поправили, конверты, как свидетельствует брат Лидии Васильевны, жены Верещагина, были действительно перепутаны.

И вот тебе на — Верещагин, превосходнейший человек, погиб, а дед оказался на одной доске с теми, кому эта смерть была безразлична? Сочиняя художественный портрет предка, я бы знал, как поступить в этом случае, но вмешиваться в автопортрет, написанный девяносто лет назад, не считаю для себя возможным. Можно было бы, конечно, спрятать эту задевшую меня неотзывчивость деда за пропуск в переписке. Да вот беда, уже начало письма убеждает, что пропуска между пасхальным письмом и письмом от 10 апреля — «ничего особенного не случилось» — нет.

Ст. Борзя. Апреля 10. 1904.

Дорогая голубка Кароля!

Вот уже почти две недели, как я ничего не писал тебе. Да ничего особенного и не случилось за это время. Праздники прошли скучновато; теперь же время тянется так же, как прежде. Ходят слухи, что скоро мы выступим, но все относятся к этим слухам как-то недоверчиво и безразлично. Подобные слухи у нас существуют все два месяца, которые мы тут сидим. Работы немного. Теперь на некоторое время прибавилось дела, прививаем всем нижним чинам оспу. Но, конечно, это займет три-четыре дня, не больше. Скука одолевает все сильнее и сильнее.

Со мной чуть было не стряслось несчастье, но, слава Богу, все кончилось благополучно. У нас скоропостижно умер казак, упавши с лошади во время ученья, по законам нужно было его вскрывать. Вскрывали для скорости со вторым врачом — он череп, я грудную и брюшную полости. Обстановка вскрытия была самая неудобная: тесно и оч. темно. Я уколол себе ножом палец; но ранка была так мала, что я не мог ее даже разглядеть и прижечь. Спустя 3–4 часа после вскрытия палец начал болеть, и тогда я хорошенько размыл и разглядел ранку, имевшую вид укола иголкой и уже покрасневшую. Тогда я вколол в ранку кристалл марганцево-кислого кали и несколько успокоился. Как уже сказал, все сошло благополучно, и хотя дня два я и волновался, но потом уже ясно было, что заражения не произошло.

Пишу тебе это и надеюсь, что Ты не будешь беспокоиться задним числом. Можно было бы и не рассказывать этого, но я решил, отчего же не поделиться, хотя и не особенно приятным известием, но, по крайней мере, хорошо кончившимся.

Ты не знаешь, как я был обрадован твоей телеграммой, в которой ты уведомляешь меня о том, что оставляешь свои занятия в гимназии и у Катуар. Отдохни, голубка, и набирайся здоровья духа и тела!

Хотел бы отправить тебе деньги, как писал раньше, да пришлось выручать из беды г.г. офицеров и дать кое-кому из них взаймы 300 рублей.

Ну что еще написать? Почти ежедневно я, второй врач и ветеринарный врач совершаем верхом прогулки, которые доставляют мне много удовольствия. Седло я себе купил за 30 рублей (очень дешево) у того офицера, который и обещал мне его.

Приветствуй Грету и ее супруга. Коротенькие письма я послал почти всем на Праздник. Теперь имею право рассчитывать, что хоть на часть из них получу ответы.

Ну, до свидания, милая, дорогая Кароля! Крепко, крепко целует тебя твой навсегда

Н. Кураев.

Сейчас, дорогая деточка, получили распоряжение о назначении половины нашего полка временно для охраны жел. дор. (Забайкальск.). Около станции Хайлар Японцы попортили жел. дорогу. Три японских офицера были схвачены и повешены. Один же, пытавшийся взорвать туннель на Хинган (горный хребет в Манчжурии), был застрелен часовым. Все это оч. достоверные известия. И вот, в виду несомненного плана Японцев испортить Забайкальскую ж.д., чтобы прекратить возможность доставки войска и провианта, нашему полку предписано немедленно встать на охрану линии от г. Читы до ст. Манчжурия. Завтра 3 сотни (половина полка) уже утром выступит для этой цели в назначенные пункты. Я пока остаюсь здесь в Борзе; но оч. может быть скоро придется переехать куда-нибудь в другое место. Назначение полка для охраны по-видимому временное — до прибытия специального войска для этой цели. По одним известиям (8-го была получена телеграмма от Ренненкампфа) мы поступим все-таки в дивизию генерала Ренненкампфа; по другим же известиям мы должны будем идти на подкрепление отряда генерала Мищенко в Корею. Говорят, у Мищенко от целого полка (2-го Аргунского) осталось в живых только 126 человек. Вот тебе и новость, милая Кароля! Есть и другая новость, которую услышал только сегодня вечером. При ст. Борзя, в поселке Суворовском имеет открыться кажется в скором времени лазарет Красного Креста. Может быть тут будет кто-нибудь из знакомых?! Это нам конечно на руку, ибо там разумеется и обстановка и все будет гораздо лучше, чем имеется в нашем полковом лазарете.

Ну, прощай пока, мой милый ангел! Крепко целую тебя и желаю всего наилучшего!

Апрель — времена глухариной охоты! В дневнике государя горестные вести с театра военных действий на Дальнем Востоке перемежаются записями об охотничьих успехах. Число убитых глухарей особо выделено, надо думать, для удобства подсчета в конце сезона, в соответствии с заведенным порядком.

Дневник императора.

20-го апреля. Вторник.

В час ночи поехал на ток около Гатчины и убил 2 глухарей. Вернулся домой в 5 час. Всю ночь шел дождь. Днем так же, было совсем тепло.

Аликс уехала в город в свой склад и вернулась к чаю.

Завтракал Енгалычев. Гулял. Вечером много занимался.

Если 19 апреля среди примечательных событий значилось: «Гулял долго, убил ворону и катался в „Гатчинке“», то день 20 апреля надо признать значительно более содержательным, два глухаря конечно перевесят одну ворону.

Дневник императора.

21-го апреля. Среда.

От Куропаткина пришло несколько донесений с подробностями боя 19 апр., в кот. участвовало 5 стрелковых полков с 4 батареями и более 3-х дивизий японцев с большим количеством артиллерии. После полного обхода нашего левого фланга отряду ген. Кашталинского пришлось отступить. К сожалению, кроме огромных потерь людьми — орудия и пулеметы были оставлены на позиции, ввиду того, что все лошади были перебиты. Тяжело и больно!