Александр Дюма-сын - Дама с камелиями

Сторож перелистал толстую книгу, в которой записаны и пронумерованы все, кто является в это последнее убежище, и ответил мне, что действительно 22 февраля, в полдень, была похоронена женщина, носившая такое имя.

Я попросил его проводить меня на ее могилу, так как трудно ориентироваться без проводника в этом городе мертвых, который, как и город живых, имеет свои глины. Сторож позвал садовника и дал ему необходимые указания, но тот прервал его словами:

— Знаю… знаю… Эту могилу очень легко узнать, — продолжал он, обращаясь ко мне.

— Почему? — спросил я.

— Потому что на ней совершенно особенные цветы.

— Вы за ними ухаживаете?

— Да, я бы очень хотел, чтобы все родные так же заботились о покойниках, как заботится тот молодой человек, который поручил мне эту могилу.

После некоторых поворотов садовник остановился и сказал:

— Вот мы и пришли.

И действительно, передо мной была клумба цветов, которую никак нельзя было бы принять за могилу, если бы не белая мраморная плита.

Мрамор был поставлен вертикально, и железная решетка отгораживала могилу, всю покрытую белыми камелиями.

— Как вам это нравится? — спросил садовник.

— Очень, очень.

— И я получил приказание менять камелии, как только они завянут.

— Кто же вам дал это приказание?

— Молодой человек, который очень плакал, когда пришел в первый раз, прежний приятель покойной должно быть. Ведь она была, по-видимому, веселого поведения. Говорят, она была очень красива. Вы ее знали?

— Да.

— Как и тот молодой человек, — сказал садовник, хитро улыбаясь.

— Нет, я ни разу с ней не разговаривал.

— И вы все-таки пришли сюда ее навестить, это очень мило с вашей стороны, у нее никто не бывает.

— Никто?

— Никто, за исключением этого молодого человека, который приходил один раз.

— Только один раз?

— Да, один.

— И с тех пор больше не приходил?

— Нет, но он придет, когда вернется.

— Он уехал?

— Да.

— А вы знаете, куда он поехал?

— Он поехал, кажется, к сестре мадемуазель Готье.

— А зачем?

— За разрешением выкопать покойницу и похоронить ее в другом месте.

— Почему он не хочет оставить ее здесь?

— Знаете, сударь, с мертвыми тоже свои церемонии. Мы это видим каждый день. Эти участки покупаются только на пять лет, а молодой человек хочет иметь в вечное владение и большой участок; тогда лучше перебраться на новое кладбище.

— Что вы называете новым кладбищем?

— Новые участки, которые продаются теперь на левой стороне. Если бы кладбище всегда так содержали, как теперь, не было бы другого такого на всем свете, но нужно еще многое переделать, для того чтобы все было как следует. А кроме того, у людей такие странные причуды!

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что некоторые остаются спесивыми даже здесь. Говорят, мадемуазель Готье жила довольно-таки легкомысленно, простите меня за выражение. Теперь барышня умерла, и от нее осталось столько же, сколько от тех, которых ни в чем нельзя упрекнуть и могилы которых мы поливаем каждый день. Ну, и когда родные тех, кто лежит рядом с ней, узнали, кто она такая, они вообразили, что должны восстать против этого и что должны быть особые кладбища для таких особ, так же, как для бедных. Слыхано ли это? Я их отлично знаю: толстые капиталисты, они не приходят и четырех раз в год навестить своих покойников, сами приносят, им цветы, и посмотрите, какие цветы! Не потратят лишнего франка на тех, кого они, по их словам, оплакивают, пишут на памятниках о своих слезах, которых они никогда не проливали, и делают соседям разные неприятности. Хотите — верьте, хотите — нет: я не знал этой барышни, я не знаю, что она сделала, и все-таки люблю эту бедняжку и забочусь о ней, приношу ей камелии по самой сходной цене. Эта — моя любимая покойница. Мы вынуждены любить мертвых, так как слишком заняты и у нас не остается времени любить что-нибудь другое.

Я смотрел на этого человека, и некоторые мои читатели поймут, какое волнение я испытывал.

Он заметил это, должно быть, и продолжал:

— Говорят, многие разорились из-за нее и у нее были любовники, которые ее обожали, но как подумаешь, что никто ей не принес ни одного цветочка, испытываешь грусть и тревогу. И ей еще нечего жаловаться: у нее есть своя могила и хоть один человек помнит о ней и заботится за всех остальных. Но у нас здесь лежат бедные девушки такого же звания и такого же возраста, их бросают в общую могилу, и у меня сердце болит, когда я слышу, как падают их тела в землю. И никто ими не интересуется после их смерти! Невеселое наше ремесло, особенно если у нас есть хоть немного сердца. Что поделаешь? Это сильнее меня. У меня есть дочь двадцати лет, и, когда к нам приносят покойницу в этом возрасте, я думаю о ней и, будь это знатная дама или бродяжка, начинаю волноваться. Но вам надоели мои рассказы, и вы не за этим пришли сюда. Мне велели провести вас на могилу мадемуазель Готье, вот она. Вам нужно еще что-нибудь от меня?

— Не знаете ли вы адрес господина Дюваля? — спросил я его.

— Знаю, он живет на улице N. Туда, по крайней мере, я ходил получать за цветы, которые вы здесь видите.

— Спасибо, мой друг.

Я бросил последний взгляд на цветущую могилу, которую мне невольно хотелось пронзить своим взглядом насквозь, чтобы посмотреть, что сделала земля с прекрасным созданием, которое ей бросили, и ушел, опечаленный.

— Вы хотите навестить господина Дюваля? — спросил садовник, идя рядом со мной.

— Да.

— Я уверен, что он еще не вернулся в Париж, иначе он, наверное, пришел бы сюда.

— Вы уверены, что он не забыл Маргариту?

— Я не только уверен, я готов биться об заклад, что он хочет переменить ей могилу только затем, чтобы ее снова увидеть.

— Как так?

— Первое, что он мне сказал, придя на кладбище: «Что нужно сделать, чтобы увидеть ее еще раз?» Это можно сделать, только если переменить могилу. И я ему объяснил все формальности, связанные с этим, ведь для того, чтобы перенести покойников из одной могилы в другую, нужно их признать, и только родные могут дать разрешение на этот акт, при котором присутствует чиновник из полиции. Вот за этим разрешением господин Дюваль и поехал к сестре мадемуазель Готье, и его первый визит будет, конечно, к нам.

Мы подошли к воротам кладбища, я снова поблагодарил садовника, сунув ему в руку несколько монет, и отправился по указанному адресу.

Арман не возвращался. Я оставил ему записку, в которой просил заехать ко мне по возвращении или известить меня, где я могу его видеть.

На следующий день утром я получил от Дюваля письмо, извещавшее меня о его приезде и с просьбой навестить его, так как он изнемогает от усталости и не может выйти.

VI

Я застал Армана в постели.

Он протянул мне горячую руку.

— Я вас жар! — сказал я.

— Пустяки, просто усталость от слишком быстрого путешествия.

— Вы были у сестры Маргариты?

— Да. Кто вам это сказал?

— Так, один человек. А вы получили то, что вам было нужно?

— Да. Но кто вам сказал о моем путешествии и о цели его?

— Садовник на кладбище.

— Вы видели могилу?

Я не знал, отвечать ему или нет: тон его вопроса показал, что он все еще взволнован. И я ответил ему кивком головы.

— Он смотрит за, могилой? — продолжал Арман.

Две большие слезы скатились по щекам больного, и он отвернулся, чтобы скрыть их от меня. Я сделал вид, что не заметил, и попытался переменить разговор.

— Вот уже три недели, как вы уехали, — сказал я.

Арман провел рукой по глазам и ответил:

— Да, три недели.

— Вы долго путешествовали?

— Нет, я не все время путешествовал, я был болен две недели, иначе я давно бы вернулся. Едва я приехал туда, как схватил лихорадку и она продержала меня в постели.

— И вы уехали, не дождавшись полного выздоровления?

— Если бы я остался там еще неделю, я бы, наверное, умер.

— Но теперь вам нужно поберечь себя. Ваши друзья будут вас навещать. И я первый, если вы мне позволите.

— Через два часа я встану.

— Какое неблагоразумие!

— Это необходимо.

— Какое у вас неотложное дело?

— Мне нужно пойти в полицию.

— Почему вы не передадите кому-нибудь этого поручения, ведь вы можете серьезно заболеть?

— Это может меня исцелить. Я должен ее еще раз увидеть. Я не могу спать с тех пор, как узнал о ее смерти, и особенно с тех пор, как увидел ее могилу. Я не могу себе представить, что эта женщина, которую я оставил такой молодой и красивой, умерла. Нужно, чтобы я сам в этом убедился. Мне нужно самому увидеть, что Бог сделал с той, которую я так любил, и, может быть, это отвратительное зрелище вытеснит отчаяние от воспоминания. Вы пойдете со мной, не правда ли?… Это вам не очень неприятно?

— Что вам сказала ее сестра?

— Ничего. Ее, казалось, очень удивило, что какой-то чужой человек хочет купить землю, чтобы похоронить Маргариту, и она сейчас же дала мне на это разрешение.