Анатолий Марченко - За Россию - до конца
Промедление было бы гибельным для всех узников, и Корнилов приказал, чтобы текинский полк, сохранявший ему верность, был готов к выступлению из Быхова нынешней же ночью. Сам он решил идти вместе с полком, хотя это и было для него крайне опасно. Но бросить свой полк было свыше его сил.
Все генералы приняли решение пробираться на Дон, чтобы затем встретиться в Новочеркасске. Пришлось прибегнуть к маскировке, чтобы не быть опознанными: меняли внешний облик, запасались фальшивыми документами. Уходить на Дон решили поодиночке.
Рота Георгиевского полка не приняла никаких мер к удержанию генералов в тюрьме, солдаты провожали их напутствием:
— Дай вам Бог, не поминайте лихом...
Романовский и Марков решили ехать на Дон вместе. Романовский сменил генеральские погоны на погоны прапорщика, Марков превратился в рядового солдата, денщика Романовского. Они поехали вместе с Кусонским на паровозе до Киева, а там им предстояло добираться до Новочеркасска, руководствуясь собственной инициативой.
Генерал Лукомский превратился в немецкого колониста. А Деникину вручили удостоверение от начальника штаба польской стрелковой дивизии, в котором подтверждалось, что он «есть действительно помощник заведующего 73-м перевязочным польским отрядом Александр Домбровский». Это звучало весьма правдоподобно, так как Деникин хорошо владел польским языком.
С этим документом в кармане Деникин направился на Быховский вокзал. Ознакомившись с расписанием движения поездов, выяснил, что поезд до Ростова-на-Дону будет отходить через пять часов. Чтобы не привлекать к себе внимания на вокзале, он пошёл в штаб польской дивизии.
В польском штабе Деникин познакомился с молодым польским офицером Любоконским, который тоже должен был ехать этим же поездом, чтобы навестить в Ростове своих родных. Это знакомство было как нельзя кстати.
Поздно вечером поезд тронулся. Впереди был полный опасностей и тревог путь до Ростова, а затем и до Новочеркасска.
10
Радужные надежды Корнилова и Деникина на то, что Дон примет их с распростёртыми объятиями, оказались тщетными. Казачество, всегда бывшее надёжной опорой, власти, ныне, под влиянием революционных событий и, агрессивной большевистской пропаганды, в значительной своей части меняло ориентацию, расслаивалось, делилось на тех, кто был за большевиков, и тех, кто выступил против них с оружием в руках. Но даже и та часть казачества, которая не приняла революцию, не горела желанием встать в ряды Белого движения, ибо в результате рисковала попасть в водоворот новой войны. Казакам хотелось лишь защитить свой Дон, свои станицы, свои курени, сохранить пошатнувшиеся традиции, свою независимость и от белых и от красных.
Это было одной из причин, по которой Белое движение развивалось, можно сказать, черепашьими темпами и едва ли не захлебнулось в самом начале.
Другой, пожалуй, ещё более веской причиной неудач первоначального этапа формирования Белого движения было то, что красные с потрясающей быстротой двинули огромные войсковые массы на Дон. Командовал красными войсками Антонов-Овсеенко. Ядром этих войск были отряды, во главе которых стоял уже ставший известным своими боевыми удачами Сиверс.
На первых порах эти фамилии ничего не говорили Деникину, но верный своему принципу — знать противника, с которым воюешь, он поручил своим штабистам добыть хотя бы краткие сведения об этих красных военачальниках. И вскоре кое-что удалось узнать.
Оказалось, что Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, партийный псевдоним которого был Штык, руководил штурмом Зимнего дворца. Деникина порадовало то, что этот Штык не имел ни военного образования, ни боевого опыта и, следовательно, в вопросах ведения боевых действий представлял собой дилетанта, умеющего лишь вдохновлять прирождённым красноречием и издавать грозные приказы, нагоняя на подчинённые ему войска страх. Один штрих из биографии этого красного полководца немало позабавил Деникина: оказывается, Антонов-Овсеенко до революции редактировал газету «Казарма», издававшуюся в Петрограде.
— Да он же ни единого дня не служил в армии, — усмехнулся Деникин, выслушав эти сведения. — Хорошо ещё, что родился в семье поручика. Но вряд ли такое отдалённое родство с армией поможет ему успешно руководить боевыми действиями.
— Но, кажется, он не такой уж слабый организатор, — осторожно заметил штабист. — Есть данные, что он ещё в тысяча девятьсот шестом году готовил вооружённое восстание в Севастополе, за что был приговорён к смертной казни. Правда, ему повезло: казнь заменили двадцатью годами каторги.
— Ничего не скажешь, — горько проронил Деникин, — большой гуманист был наш последний самодержец.
— За что и поплатился, — подхватил штабист.
— То, что красные добиваются успехов на фронте, не удивительно, — думал Деникин. — Ведь организуют сражения бывшие царские офицеры, имеющие фронтовой опыт. А за спиной у них — такие, как этот Антонов-Овсеенко, которые и пожинают плоды побед.
О Рудольфе Фердинандовиче Сиверсе Деникин узнал, что он был человеком военным, на русско-германском фронте воевал в чине прапорщика. Командовал отрядом красногвардейцев и матросов против войск Краснова под Пулковом. Особо отличился в боях за освобождение Донбасса.
— Именно Сиверс занял Таганрог, а затем и Ростов, вынудив нас покинуть город, — пояснил штабист, видя, что Антон Иванович уже отложил бумажку со справкой в сторону. — Этот, кажется, далеко пойдёт.
— Если уж говорить о том, кто далеко пойдёт, так это, скорее всего, Антонов-Овсеенко, то бишь Штык, — возразил Деникин. — Революции превыше всего ценят политиков, а не военных. Военные будут в цене, пока идёт война, а затем их выбросят за борт. — Он ещё раз просмотрел справку. — Да они, эти большевистские вояки, кажется, все как один перебывали в редакторах. Этот Сиверс успел редактировать некую «Окопную правду». И сам Троцкий из редакторов. Неужто мы не осилим этих красных дилетантов?
— Будем рассчитывать на Божью помощь, ваше высокопревосходительство...
— А пока что придётся покинуть Ростов, — со вздохом произнёс Деникин, думая о том, что Ксению придётся оставить на произвол судьбы в этом городе. Кто заступится за неё, если её арестуют или если она подвергнется бандитскому нападению? Никто! Недаром Ксения умоляла взять её с собой, не оставлять в Ростове. Но как он мог согласиться и тем самым подвергнуть её ещё большему риску? Разве зная он, что ждёт его впереди? Корнилов, увидев Ксению всю в слезах и узнав об их причине, пообещал переговорить с Деникиным. Тот, несмотря на доводы Корнилова, наотрез отказался брать Ксению с собой.
— Со мной ей будет грозить ещё большая опасность, чем в Ростове, — твёрдо сказал он. — К тому же, Лавр Георгиевич, жёны в походе свяжут нас по рукам и ногам. Полагаю, что у нас есть лишь один выбор — идти через все преграды к избранной нами цели, не отвлекаясь ни на что другое.
— Я разделяю ваши взгляды, Антон Иванович. — Корнилов произнёс эти слова искренне, хотя и сухо.
Девятого февраля Корнилов отдал приказ своим войскам отходить за Дон, в станицу Ольгинскую. Дальнейший план действий так и не сложился в его голове. Да и кто мог определить единственно верный путь по донским степям? Идти на Кубань? А не примут ли их там точно так же, как приняли на Дону? Кто знает?
Недаром в письме другу Корнилов перед уходом из Ростова говорил о том, что, вероятно, больше им встретиться не придётся.
Много позже в своих воспоминаниях об этих днях, полных разочарований и томительной неизвестности, Деникин писал:
«Мерцали огни брошенного негостеприимного города, слышались одиночные выстрелы. Мы шли молча, каждый замкнувшись в свои тяжёлые думы. Куда мы идея? Что ждёт нас впереди?»
И ещё:
«Мы уходили. За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обречённые на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя... Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю. Среди них два Верховных главнокомандующих русской армией. Главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники... С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, вмещавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу... Уходили от тёмной ночи и духовного рабства, в безвестные скитания... За Синей птицей.
