Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков
3
Обитатели лесного домика встретили весну своеобразно. Никифор и Андрон все дни напролет читали молитвы. Правда, казак иногда выходил из дома для заготовки дров и для охоты.
Дела Мариулы тоже пребывали в состоянии застоя. Она пробовала общаться с Марьей, но женщина уклонялась от разговора и большей частью молчала, глядя вечером в угол, а днем – в окно.
Да и Степка никому не докучал. Он продолжал жить в своем мирке, понятном, уютном и компактном только для него.
Наступившим утром Никифор вышел на улицу. Еще с вечера собирался сходить на рыбалку, но проспал зорьку, а потому был немного не в духе. На небе сверкало солнце. В тени дерева возился с дровами, негромко напевая, Степка. Все как будто было таким же, но Никифору казалось, что мир и люди вокруг изменились.
Все стало таинственным, новым, маняще-загадочным, как праздничный день. Казак не знал, почему так все разом изменилось, но заметил, что и сам он изменился: ходить стал осторожнее, говорить тише, внимательнее приглядывался, прислушивался ко всему.
«Энто, должно быть, потому што весна на дворе», – решил Никифор. Взяв снасти, он уже собрался было идти к затону, но увидел Андрона, который внимательно перебирал стоявшую за домом телегу.
– Што ты ишшешь, отец? – полюбопытствовал Никифор. – Иль куда ехать задумал?
– Мука заканчивается, – ответила за старца Мариула. – Ты тож собирайся!
– Што, прям щас? – округлил глаза казак. – А как же рыбалка?
– Седня рыбачь, пес с тобой, – улыбнулась девушка, – за мукой через три дня поедете.
– А куды? – еще больше удивился Никифор. – Што-то не припомню мельницы али лабаза поблизости?
– Ну што ты, нет, – вступил в разговор Андрон. – Муку мы у караванщика хлебного покупам. А до караванного пути тово днев пять ехать придется!
Мариула пригласила мужчин к столу. Никифор засомневался, а потом решил, что на сытый желудок рыбачить будет веселее. Оставив снасти у крыльца, он вслед за всеми вошел в дом.
– Ну и похлебка! – похвалил он, глядя на Мариулу. – От такой похлебки все удовольствие к рыбалке потеряешь.
Выйдя из-за стола, он улегся на пол, блаженно жмурясь и вздыхая.
– Вечером отдохнешь, – набросилась на него с упреками девушка.
Никифор с неохотой поднялся, потянулся и вновь уселся за стол:
– А ну ешо подавай!
Он ел быстро, с аппетитом, но от следующей добавки отказался.
– Спаси Христос вам, барышня! – сказал он и снова поглядел на Мариулу. В ответ она лишь дружески улыбнулась ему.
Место на тихом лесном затоне было одним из излюбленных казаком: по узкому овражку, заросшему осинником, березняком, черемушником, талом притаился затон, который ему указал Андрон:
– В талах сазан завсегда пасется в руку толщиной и как на отбор, не всяка леска выдержит. По березнякам леща, как кур в большом курятнике. По берегам на солнцепеках сурков – как грязи. К осени отожрутся – сало прям сквозь шкуру топится. А ешо уток-крякаш тама – палкой не пропихнешь. По кустам шиповника – и заяц, и куропатка, и лиса… А уж ягоды разной. – Старец закрыл глаза. – И малины те, и смородины, и клубники – лопатой греби!
К полудню натянуло дождь. Высокие легкие с утра облака отяжелели, слились в сплошную свинцовую глыбу, и она словно придавила верхушки деревьев. Тепло и тихо.
Леска с набором крючков, как у всякого казака, хранилась у него за подкладкой шапки. Довольным взглядом Никифор окинул берег, снял с плеча ружье и прислонил его к стволу березы. Чуть горбатясь и по охотничьей привычке ступая очень осторожно, направился к тальнику.
Ему здесь все было знакомо. В ста шагах на низкой, всегда топкой луговине широкой полосой рос густой и прямой тальник с просекой к затону. Этой-то просекой к ближним сазаньим «пастбищам» и направился Никифор. Шел бесшумно, хоронясь за каждый куст, камень, чтобы не испугать осторожную рыбу даже тенью, упавшей на воду.
Просека кончилась: в просветах прибрежного тальника заблестела вода. Никифор уже наметил себе позицию для первого заброса. Поклевка не заставила себя ждать. По рывку казак понял: сазан, да крупный! Огромная, отливающая медью крупная рыба тяжело вышла из глубины и, оказывая яростное сопротивление, помучила Никифора основательно, прежде чем он ее вытащил на берег. Затем начали клевать рыбины поменьше. Второй сазан, третий, четвертый, пятый, восьмой… без перерыва. Казалось, не из затона, а из переполненного садка вытягивал казак на берег огромных сазанов.
– Ну, будя! – обуздывая рыбацкий азарт, сказал Никифор и собрал в мешок трепещущих рыб. – Почитай, за пять днев не сожрать.
Довольный рыболов опустился на валун. Пойманные сазаны были как на подбор. Казак впервые ловил сазанов так рано. Он задумчиво глядел в воду, вспомнил вдруг Яицк, свой дом, родителей и Нюру. Нюру, о которой в последнее время почему-то не думал. Как она сейчас? По-прежнему ли ненавидит его за загубленную жизнь?
После того как они расстались, Никифору не давали покоя мысли о том, как сложилась судьба созданной для счастья Нюры, как и чем она живет?.. Может, лишь теперь он окончательно понял, как велико ее горе, оторвавшее от отчего крова и кинувшее в скитальчество. Нюра сейчас, наверное, еще прекраснее. Нежная прелесть юности сменилась осознанной и величественной женской красотой. У нее, наверное, по-прежнему гибкая и стройная талия, высокая грудь и гордая осанка. Эх, Нюра…
Никифор глубоко вздохнул и, прищурившись, посмотрел в сторону реки, мутные воды которой шумели поблизости. Оттуда донесся звук, очень похожий на смех большого числа людей. Он насторожился. Шум повторился, но уже более протяжный.
Позабыв про улов и удочки, но не про ружье, Никифор поспешил к реке. Он шел крадучись, пока из-за поредевших деревьев не стала видна река. На берегу он остановился и вдруг повернул направо, к высокому дубу, росшему обособленно от других деревьев. Почему? Об этом он не стал думать. Просто почему-то потянуло.
Легкая дрожь пробегала по напряженному телу. Он долго пробирался через заросли колючего кустарника и, наконец, остановился у подножия дуба. Отсюда ему был хорошо виден противоположный берег реки. Прижавшись к стволу, Никифор внимательно всматривался в даль, надеясь установить причину насторожившего его шума.
Голоса послышались снова. Тогда казак схватился за крепкие ветви и через несколько минут оказался наверху. Распускающиеся листья надежно скрывали его от взоров посторонних людей, вышедших на берег. Они принесли два огромных плота и приготовились спустить их на воду. Людей около четырех десятков. Сила реальная. А решительные действия не оставляли сомнений, что вот-вот начнется переправа.
Внутри у Никифора похолодело. У него возникло ощущение
