Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Кроме своей женитьбы, его сейчас ничто не занимало — ни Ольговичи, ни Новгород, ни Рязань, ни Галич. Во Владимире всем распоряжался вместо великого князя боярин Михаил Борисович. В Суздале — Георгий, в Ростове — Константин. В сущности великий князь мог и не заниматься делами своего государства: везде повелевало уже одно его имя. Люди, враждебные владимирскому князю, его не беспокоили: одни завязли в киевских и галицких дрязгах, другие на время были умиротворены, третьи и вовсе сидели под замком, не имея возможности вредить. Так отчего же не заняться своей собственной жизнью, отчего не попытаться увидеть в этом наслаждение не меньшее, чем дает великая власть? И что может порадовать больше, чем воз-вращение молодости, пусть кажущееся, но так ясно ощутимое!
Невеста была хороша. Она не походила на княгиню Марью в юности — второй такой, наверно, и не было, даже отдаленно похожей. Но Всеволод Юрьевич и не искал похожую на Марью, ему это даже в голову не приходило.
Княжна Любовь Васильковна была невысокого росточка, чересчур, может быть, пышная и отличалась необыкновенной красотой лица, словно нарочно написанного неким живописцем по образу любовной мечты. Свою судьбу она приняла спокойно, даже мужественно — не проронив ни единой слезинки, когда ей была объявлена воля отца, бывшая, по существу, волей великого князя. Если и была огорчена и напугана, то виду не подала. Хотя к своим пятнадцати годам успела ощутить на себе, как что-то привычное, взгляды молодых мужчин и юношей, жаркие и просящие, и наверняка много думала об этих взглядах, а отдаться ей предстояло человеку на сорок лет старше ее. Было у княжны достаточно гордости и честолюбия, чтобы разом отбросить, как ненужный хлам, все мысли о молодом муже; она уже заранее полюбила старого великого князя — за его огромную власть и за то, что он делает ее великой княгиней.
Свадьбу устроили осенью, вскоре после того, как князь Георгий с победой вернулся во Владимир, разбив Глебовичей под Москвой. По случаю бракосочетания отца все сыновья собрались в родительском доме — впервые с того дня, когда провожали в монастырь княгиню Марью. Из Ростова прибыл Константин, державшийся замкнуто и от этого выглядевший слегка надменным. Он был уже отцом двух сыновей-погодков: родившегося в прошлом году первенца и первого внука великого князя назвал Всеволодом, а только что появившегося на свет второго сына — Василием. Но казалось, что положение ростовского князя, взрослого человека и отца семейства не сделало Константина более терпимым. Он с раздражением смотрел на великого князя, считая его женитьбу глупой старческой выходкой, нарочитым проявлением деспотического своеволия. Князь Георгий, счастливый победитель, наоборот, относился ко всему со свойственным ему благодушием и даже был доволен, что его мачеха так соблазнительна и моложе пасынка на пять лет. Князь же Ярослав, которому Любовь была ровесницей, украдкой посматривал на нее и, когда встречались их взгляды, краснел.
Пиры продолжались неделю. Начавшись весьма торжественно и шумно, со славословиями и здравицами в честь молодых, с колокольным звоном по всему городу и приемом многочисленных посольств, продолжились, уже как бы войдя в тихое русло после половодья, не как событие государственной важности, а скорее как семейное, предназначенное для своих. От соблюдения и исполнения обычаев, от строгого, отлаженного распорядка пиры свелись к простому бесхитростному веселью, к долгим задушевным раз говорам за чаркой вина и обильным столом. Многие из присутствовавших на свадьбе, по службе Князевой вынужденные находиться в отдалении от столицы и княжеского дворца, умилялись той радушной и дружеской обстановке, которая царила во дворцовых палатах и гридницах. Многие, прежде бывшие в неприятелях, помирились при общем одобрении. Многие завели новые знакомства. Народ, живущий в мирное время, охотнее всего тратит душевное тепло, участвуя в совместных возлияниях.
За княжеским столом многие встретились после долгой разлуки. К таким относились и Добрыня с Борисом. Правда, сначала им не удавалось побыть вместе — оба находились каждый при своем князе, а Георгий с Константином, недолюбливая друг друга, старались держаться на расстоянии. Но потом, конечно, стало полегче. Князь Георгий, выпив, первым подошел к Константину мириться, вел себя пристойно и не без некоторого почтения. Братья облобызались, произошло это, когда великий князь на них не смотрел. Тут и Борис подсел к Добрыне, чего уж там — братья все-таки.
— Ну, брат, с большой радостью тебя.
— И тебя. Дай Бог здоровья государю!
Выпили меду из широких ковшей. Шиш долго, не торопясь. Когда же допили до конца, сидели какое-то время молча, улыбаясь, разглядывали один другого, а что сказать — не знали. Борис-то знал все про домашние дела Добрыни, а тот — про Борисовы. Они ведь были женаты на родных сестрах, от жен и узнавали все новости. Новостей же было не так много, чтобы о них говорить.
— Скажи-ка, брат, — Борис вдруг спрятал улыбку, понизил голос, — правда ли, что ты в немилости у государя? Прости, что спрашиваю. Слышал краем уха где-то. А дело это такое, Что мне знать надо. Да ведь и братья мы с тобой.
— Сам не знаю. — Добрыня пожал плечищами. — У меня ведь князь Константин государь. А он — ничего вроде, не обижает.
— Не хочешь говорить, — понимающе кивнул Борис. — Ну, не хочешь, так и не говори. Только ведь если государь — не князь твой Константин, а Всеволод Юрьевич — тобою недоволен, то это и мне может быть не полезно.
Добрыня опять пожал плечами, поглядел на Бориса:
— Да ты-то при чем?
— Когда припечет, тогда поздно будет спрашивать, кто при чем. Зря ты, Добрыня, великому князю свой норов показываешь. Нашей воли нету. Мы — как репьи у него на портах: хочет — таскает с собой, не захочет — отцепит да выкинет.
— Воли княжеской я ни в чем не нарушал, — нахмурившись, произнес Добрыня.
— Мне у князя Георгия другое говорят. — Борис горько усмехнулся. И вдруг опять спрятал усмешку, насторожился. — Постой-постой. А может, ты что-то знаешь? Если знаешь — мне скажи. Мне, как брату, скажи.
— О чем сказать-то?
— А, ладно. Не слушай. — Борис опять улыбался. Наклонился к Добрыне, спросил: — Как думаешь — долго еще Всеволод Юрьевич проживет?
Добрыня только удивленно раскрыл глаза на брата. О том, что великий князь может умереть, он никогда не думал. Великий князь казался бессмертным и вечным.
— Что смотришь? — тихо и сердито спросил Борис. — Нам с тобой об этом в первую голову думать надо. Пока жив государь — и мы с тобой спокойно сидим вместе и кушаем. А помрет? Который великое княжение наследует — Константин или Георгий? И нам уж вместе-то не сидеть так. Что у князя Константина-то слышно?
— Давай-ка, брат, выпьем лучше, — предложил Добрыня. И добавил: — Пока вместе за столом сидим.
Борис недовольно глянул на брата, кивнул, соглашаясь. Они налили меда в свои ковши и опять долго пили. Потом разговор как-то уж не клеился. Борис начал было рассказывать про московский поход князя Георгия, но прервал рассказ, вспомнив слухи о Добрыне и рязанском походе Константина. Опять выпили. Потом еще выпили, ну а после этого уже стало все равно, о чем разговаривать. Лишь когда было объявлено о том, что молодые удаляются в опочивальню, Борис опять оживился, придвинулся к Добрыне и тихо прошептал, словно сам пугаясь своей дерзости:
— Заездит она его, молодуха-то. Недолго государю осталось.
И тут же, оглянувшись — не слышит ли его кто-нибудь поблизости, торопливо налил себе меда, чтобы вместе со всеми приветствовать молодых, которые, сопровождаемые сватами, дружками и песельниками, покидали общее застолье.
Великий князь немного поторопился с уходом. По обычаю, ему с молодой женой еще долго нужно было украшать своим присутствием свадебный пир. Но ждать становилось невмоготу, и он поймал взгляд Михаила Борисовича, негласно распоряжавшегося свадьбой, подал ему знак: действуй, мол, и Михаил Борисович, выполняя волю государя, ускорил события.
Когда молодые остались одни, Всеволод Юрьевич обнаружил, что смотрит на девушку не столько с вожделением, сколько с любопытством. Любовь — уже не княжна, а княгиня — казалось, не испытывает девичьего трепета, робости перед неизбежным, а ведет себя так, будто ей предстоит трудная, но почетная работа. Она без страха смотрела на князя, приближающегося к ней, не зажимаясь и не прикрываясь, позволила оголить себя, и потом уже, когда муж лежал рядом и тяжело дышал, без стеснения разглядывала его, хотя ей еще было больно и непривычно. А он лежал, отдыхая, и думал, что вот и кончилось долгое волнующее ожидание, а с ним ушла еще часть жизни, что новый брак его, помимо всего прочего, представлявшийся ему еще и таинственной загадкой, которую хочется поскорее разгадать, оказался таким простым и, по сути, незначительным делом, а ответ на загадку вышел не таким, как ожидалось, даже немного скучноватым. Великому князю все было известно о жизни.