Юрий Никитин - Князь Владимир
– Это большой город?
– Не только. Он также свят… даже для нас. Там в старину побывал апостол Андрей, самый любимый ученик и друг Христа, которого он первым призвал в ученики и первому раскрыл суть своего учения… Потому он и зовется Первозванным! Андрей – брат апостола Петра, который держит ключи от райских врат. Так вот Андрей побывал на берегах Днепра, поглядел на шумный город, на торги, на перекрестье дорог, воздвиг крест на горе и прорек, что на этом месте будет город, который возвысится над остальными… А когда пришел Кий, он как раз и построил новый город чуть ниже по течению, в том месте, где поставил Андрей крест. Андрей Первозванный был распят на кресте, память о нем отмечается тридцатого ноября и тридцатого июня, он с небес следит за Русью и всячески ей покровительствует…
Василий прервал раздраженно:
– Как он может содействовать язычникам?
Историк смиренно опустил глаза:
– Андрей не родился христианином. Как и остальные апостолы… Он сам был язычником, свирепым и лютым. Христа встретил уже зрелым мужем, незадолго до своей страшной гибели. Он понимает язычников, сочувствует и помогает. Так говорят в народе!
Владимир рывком напялил кольчугу. Прохладная тяжесть плотно облепила тело. Почти незаметная под рубашкой, но ей выдерживать удары железных стрел из самострела, что пробивает любые булатные доспехи, а уж мечи и копья лишь тупятся о ее кольца…
Он ухватил меч, со стуком бросил в ножны. Как говорят гости из западных стран, у них только самые богатые могут позволить себе купить кольчуги, а у него вся дружина, как старшая, так и младшая, как рыбы в чешую втиснута в эти рубашки из булатных колец. И все как на подбор дышат силой и удалью. Надо было только чаще гонять на учения, а то много бражничали да девок всех перепортили в городе и соседних весях.
Увы, скоро на своих головах узнают, насколько важно было побеждать и в учебных боях! Впереди – червенские города!
Он не стал искать брода, как делалось исстари. Ночью скрытно переправил все огромное войско на плотах, кожаных мешках с воздухом, а кому не хватило – велел разобрать по бревнышку все избы, которые боги поставили в нужном для них месте на берегу реки.
Войско переправлялось до утра, а едва забрезжила заря, Владимир двинул полки по равнине, захватывая города и поджигая сторожевые заставы.
Первым врасплох захватил владения племенного князя журавлевцев Полищука. Дружину князь собрать не успел, взяли как петуха на насесте, прямо из постели выволокли. Избитого, связанного, прямо в исподнем белье, его сбросили с крыльца собственного терема под ноги коня Владимира.
Владимир напряженно сидел в седле, вслушивался в отчаянные крики челяди: с молодых девок срывали одежду и пользовали тут же посреди двора, а старых баб и толстых бояр с удовольствием резали как овец. Не верилось, что с такой легкостью захватил обширные земли.
Конь осторожно переступил, стараясь не задеть копытом окровавленное лицо бородатого человека. Владимир холодно поинтересовался:
– Ну, тварь подлая, что скажешь в оправдание?
Полищук с усилием поднял залитое кровью лицо. Глаза с ненавистью впились в статную фигуру молодого богатыря.
– Чтоб ты сдох, сын рабыни!.. Никогда… никогда я не буду служить тебе!
Владимир оглядел холодно его богатырскую фигуру, смерил взглядом широкие плечи, необъятную спину. Даже все видавшие дружинники дрогнули от недоброй улыбки киевского князя и его острого, как печенежская сабля, голоса:
– А вот тут ты ошибся.
– Никогда!
– Будешь.
По знаку Владимира князя оттащили в угол двора, быстро и без проволочек сорвали одежду, привязали за руки к перекладине между столбами. Грузная туша Полищука повисла, раскачиваясь над землей, а ноги ему накрепко привязали к дубовой колоде. Массивное тело странно белело в вечернем свете заходящего солнца, словно бы висел с обрубленными руками и головой: те были темными на открытом воздухе, а остальная плоть оставалась чистой, как у женщины.
Затем раздался страшный крик, в котором не было ничего человеческого, треск сдираемой заживо кожи, снова дикий крик человека, обезумевшего от боли. Гридни похохатывали, тыкали узкоклювыми щипцами, но кожу сдирали медленно, бережно, не прорвать бы ненароком.
Когда утром Владимир вышел на крыльцо терема Вырвидуба, оставив в постели двух дочерей побежденного князя – пусть теперь гридни тешатся, – отрубленная голова старого князя уже торчала над воротами. В раскрытых глазах застыл ужас, а рот еще перекашивался в судороге. Седые волосы слиплись, висели красными сосульками. У колодца дубовая колода уже блестела, чисто отмытая. Из сарая доносилось довольное хрюканье свиней, которым скормили ухоженное мясо.
Из оружейной, завидя князя, бегом примчался Кремень. Откинувшись назад, нес огромный барабан, на Руси именуемый просто билом. Глаза старшего гридня были покрасневшие, а голос охрип, словно Кремень не спал всю ночь, работал:
– Готово, княже! Шкуру серебряными гвоздиками вот тут по краю, как ты велел… Чуть стукни, за сто верст услышат.
Владимир зло скривил губы:
– Ну, Вырвидуб? Я же сказал, что будешь служить мне даже после смерти!
Дальше идти пришлось через земли отважного Кречета Белое Крыло. Славный витязь, благородный и знаемый как за отвагу, так и за щедрость, он симпатизировал Ярополку, как-никак единоверец – Кречет веру взял от соседних ляхов, – но из-за дальности его земель войска Кречета в войне с Владимиром оставались в своих землях. Победу новгородца принял холодно, дани не платил, своих людей в войско победителя не давал. Владимир отмалчивался, слишком многие восхищались Кречетом за его былые подвиги в борьбе с печенегами, но близкие знали, что князь злопамятен, герою печенежских сражений когда-то икнется здорово.
Сейчас они вторглись в его земли не потому, что князь затаил злобу, просто войску надо идти прямым путем. Но в первый же день примчались верховые, заорали издали:
– Княже!.. Беда!
– Что там? – выкрикнул Владимир.
Воины вокруг заволновались, сдвинулись, словно закрывая князя своими телами. Старший верховой закричал:
– Кречет велел в отместку подпалить наши села!.. И народ начал избивать и зорить!.. Наших жен и детей велел вязать и продавать рахдонитам, дабы сгинули в чужих странах…
Владимир привстал на стременах, вскричал бешено:
– Ты с ума сошел? Кречет всегда был честным и отважным воином!.. Он такое не мог…
Верховой закричал отчаянно, бесстрашно перебив самого князя:
– Не мог?.. А он уже месяц как веру жидовскую принял! Потому и разоряет наш народ, детей наших уводит в чужеземный полон!
Воины зароптали, зазвенело железо. Всюду Владимир видел нахмуренные лица, сверкающие в ярости глаза. Верховой заорал, срывая голос:
– Ты князь или не князь?.. Какой из тебя защитник, когда такое терпишь… Курица ты мокрая, а не князь…
Владимир привстал на стременах, вытянул длань. Голос его был тяжел и мрачен:
– Горько мне… Но там – враг! Истребить его, и всю семью тоже. С детьми, чтобы выполоть ядовитую траву с корнем.
Дружина ринулась вперед, как спущенные с поводка голодные псы. С воем, свистом, визгом понеслись к огромной веси с невысокой оградой, ворвались в раскрытые врата, вскоре запылали дома, сараи, конюшни. Владимир ехал медленно, его окружали знатные бояре, Кремень держал наготове дюжину отборных гридней, но оборона Кречета была растоптана внезапностью и свирепостью, которую там явно не ожидали.
Когда он подъехал к терему Кречета, из окон выбрасывали подушки, летели перья, отчаянно голосили бабы, но то у одной, то у другой плач внезапно переходил в предсмертный хрип. Из распахнутой двери выбросили окровавленного человека. Кровь хлестала из множества ран, он попытался привстать, завалился навзничь, увидел неподвижного Владимира на коне, захрипел в ярости, стал снова приподниматься:
– Это я… жег села? Ты… подлец!..
– Я политик, а не дурак с мечом, – огрызнулся Владимир. – Мне нужна победа.
– А… цена… – прохрипел Кречет, – какой ценой… такую победу?
– А за ценой не постоим, – ответил Владимир, сам ощутил, что получилось гордо и красиво, и, пока никто не уловил всей жуткой глубины подлости в таких словах, кивнул Кременю: – Зарежь.
Кремень, понимая князя даже с полувзгляда, спрыгнул с коня, мигом ухватил израненного героя за волосы на затылке, рванул, обнажая белое горло. Нож блеснул на короткий миг, коричневое от солнца горло лопнуло, как спелый кавун, кровь брызнула горячей струей. Кремень отпихнул тело, отпрыгнул, а кровь била горячей струей, сворачивалась коричневыми шариками в пыли.
– Добро, – кивнул Владимир и добавил громко: – Это милосердно. Он не слышал обвинений в своих страшных преступлениях.
– Да, – ответил Кремень тоже громко, – он не успел даже испугаться.
