П. Васильев - Суворов. Чудо-богатырь
В 2 часа дня 6 мая 1800 года великого полководца и христианина не стало… Мигом распространилась печальная весть по городу, и в 5 часов пополудни вся Коломна толпилась уже у дома Хвостова с обнаженными головами.
Тело было бальзамировано и положено в гроб, в 8 часов вечера духовенство отслужило панихиду. Все улицы были запружены народом; кто не попал в дом, молился на улице за упокой души раба Божьего князя Александра, только из людей, стоявших у власти, никто не решался, кроме Ростопчина и Багратиона, показаться у гроба опального полководца. Даже официальный орган того времени «С.-Петербургские ведомости», еще недавно прославлявший великие подвиги великого Суворова, не обмолвился теперь о его смерти — ни одним словом. Тем не менее печальная весть с быстротою молнии разнеслась из конца в конец столицы, пошла и по России. С утра до вечера квартира Хвостова была переполнена массами народа, приходившего проститься с тем, кто был славою и гордостью России. Приходили петербуржцы, приезжало много и из провинций.
Со спокойным лицом, точно спал, лежал Суворов в гробу, вокруг которого на табуретах были разложены многочисленные ордена его и знаки отличия.
Панихида у гроба служилась по нескольку раз в день. Похороны были назначены на 11 мая, но за несколько дней приехал флигель-адъютант государя и привез высочайшее повеление отложить похороны на 12 мая.
— Слышали? — обращался после панихиды один из генералов к другому.
— Да, слышал, и после смерти не в милости, — отвечал тот со вздохом.
— А что такое? — спросил сосед.
— Видите ли, гвардия устала после похода, а потому для отдания воинских почестей назначены только армейские полки, из гвардейских идет конный.
— И притом, — заметил один из присутствовавших генералов, — почести поведено отдать по чину фельдмаршала… Значит, флот участвовать не будет.
— Это что-то похоже на разжалование!..
Говоривший не докончил начатой фразы; внимание всех было обращено на входивших четырех дам, по-видимому иностранок. За ними следовали два молодых человека и австрийский генерал с мальчиком, по-видимому сыном.
Вошедшие преклонили у гроба колени… Слезы блистали у них на глазах.
Пока присутствовавшие недоумевали и старались узнать имена незнакомцев, дочь покойного, графиня Зубова, шла навстречу прибывшим.
— Не ожидал, сестрица, что нам придется свидеться при таких печальных обстоятельствах, — говорил один из молодых людей, целуя у графини Натальи Александровны руку… — Вы не знакомы еще с моей матушкой, — и он подвел ее к пожилой даме.
Читатели, без сомнения, узнали в прибывших графиню Бодени княгиню фон Франкенштейн, ее сына с невесткой и Вольского с молодой женою. Генерал и другая пожилая дама были барон и баронесса Карачай с сыном — крестником Суворова. На другой день прибыли и родители Вольского.
Наступило 12 мая. Все улицы от набережной Крюкова канала до Александро-Невской лавры были сплошь полны народа, крыши и балконы домов были заполнены зрителями. Весь Петербург собрался провожать народного героя в место его упокоения.
С большой торжественностью начался в 10 часов утра вынос. Придворное и много столичного духовенства сопровождали гроб… Уныние царило вокруг и отражалось на лицах провожавших.
На угол Невского и Садовой улицы выехал навстречу похоронной процессии государь с небольшой свитой… Показался гроб, и государь снял шляпу. В это время сзади раздались рыдания. Государь обернулся и увидел плачущего генерала Зайцева… Не выдержал император Павел, и у самого из глаз брызнули слезы…
Пропустил государь процессию и возвратился во дворец. Весь день он был невесел, не спал всю ночь, беспрестанно повторяя: «Жаль… жаль…»
Процессия прибыла в лавру, гроб внесли в Благовещенскую церковь… Началось Богослужение… Кончилось отпевание, и залпы артиллерии и пехоты возвестили народу, что земля сокрыла навсегда прах великого воина и христианина.
Медленно начал расходиться народ по домам.
Не стало Суворова… Но Суворов жив вечно… Он живет в русской армии и из списков ее не исключен до сих пор. Живет он в народных песнях, картинах и легендах…
В дремучем лесу, среди болот, лежит огромная каменная глыба с пещерою внутри; ход в нее из-под болота. Дурная слава про это место: там блуждают синие огоньки, носятся бледные тени, слышатся тоскливые, жалобные стоны. Филин не пролетает над седым мшистым камнем, волк на нем не воет; крестьянин, невзначай сюда попавший, обходит дикое место, кладя на себя крестное знамение. Всегда здесь тихо и мертво; только ворон каркает по временам над каменной глыбой да вьется хищный орел, успокаивая клекотом своим старца, почивающего в пещере, внутри камня, неземным сном. Чрез малое отверстие брезжит оттуда тусклый, слабый свет неугасимой лампады да доносится глухое замогильное поминовение князю, рабу Божию Александру. В глубине скалы спит, как говорят люди, сам дедушка, склонив седую голову на уступ камня; давно он спит и долго спать будет. Только тогда, когда покроется Русская земля кровью, боевому коню по щиколотку, проснется великий русский воин, выйдет из своей усыпальницы и избавит отечество от лютой невзгоды!
Д. Дмитриев
Чудо-богатырь
I
Русское войско под командованием Суворова окружило турецкую крепость Измаил. Крепость эта считалась неприступной: одною стороной примыкала она к Дунаю и была защищена здесь высокой каменной стеной, а с других сторон ограждена была четырехсаженным земляным валом с глубоким рвом. 250 больших пушек и 40 тысяч гарнизона охраняли Измаил под началом опытного и храброго сераскира Аудузли-паши.
У Суворова же было только 28 тысяч солдат, и то ослабленных, изнуренных продолжительными походами и недостатком провианта.
Стоял декабрь 1789 года, хотя от непрерывных дождей всюду были грязь и слякоть.
Суворов немедля приказал готовиться к приступу.
Стали готовить лестницы и фашины ставить батареи в 40 саженях от крепости; пушек было мало, и турки только посмеивались над русскими.
За несколько дней до штурма в действующую армию под Измаилом прибыл из Бендер князь Борис Пронский, молодой, красивый гвардейский офицер.
Суворов принял князя Бориса, сидя на обрубке дерева перед простым столом, заваленным картами и бумагами. На графе была надета солдатская куртка из толстого зеленого сукна; седые редкие волосы на его голове были взъерошены; бледный, исхудалый, он не совсем еще оправился от тяжелых ран, полученных им в сражении при Очакове.
— Добро пожаловать, — сказал он князю. — Из каких краев изволил к нам пожаловать?
— Из Бендер, ваше сиятельство. У меня есть письмо от его светлости князя Потемкина.
— Письмо? Ну, подавай его сюда… Ты получаешь назначение состоять при действующей армии. Что ж, хорошо! Нашего полку прибыло, — прочитав письмо Потемкина, с улыбкою проговорил Суворов. — Князь советует пустить тебя в дело. Что, славы захотел? — насмешливо спросил Суворов.
— Нет, ваше сиятельство, я не добиваюсь ни славы, ни почестей.
— Так зачем же ты сюда приехал?
— Я дворянин и офицер, и мой долг обязывает меня быть при армии, — тихо ответил Пронский.
— Хорошо, — одобрил Суворов. — Ну тогда иди, устраивайся. Назначаю тебя под команду полковника Кутузова.
Когда молодой князь вышел из палатки Суворова, уже стемнело и солдаты разожгли костры и грелись около них. Князь направился к одному из костров, но вдруг его окликнули.
— Князь Борис, тебя ли вижу? — идя с распростертыми объятиями к Пронскому, весело воскликнул молодой ротмистр Дмитрий Николаевич Жданов, школьный товарищ и друг князя Бориса Пронского. — Какими судьбами?
— Долго рассказывать…
— Пойдем в мою палатку, там за чайком и поговорим.
— Смотри-ка, Хомяк, какого гостя я привел, — войдя в палатку, обратился Жданов к своему денщику.
Прозвище Хомяк денщик получил за свою неповоротливость и за нерасторопность. Старик денщик душой и телом был предан своему господину, молодому ротмистру, и любил его.
— Ах, ваше сиятельство! Вот радость-то!
— Ладно, Хомяк, приготовь-ка нам кипятку для чая да неси ром.
— Сейчас, сейчас! — Хомяк медленно вышел из палатки.
— Ну, теперь скажи, что привлекло тебя на эту кровавую бойню? Ведь ты, как мне помнится, всегда был против войны…
— Знаешь, Дмитрий, я просил бы тебя об этом не спрашивать до времени. Я сам расскажу тебе, только не теперь, — тихо ответил князь.
— Странно!.. Уж не влюблен ли ты? — пристально посматривая на приятеля, спросил Жданов.
— Нет… нет… — вспыхнув, ответил ему Борис.
Тут беседа приятелей была прервана приходом Хомяка. Он доложил ротмистру, что его желает видеть начальник дивизии.
