Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
— Как в лесу тетери все чухари, так наши поезжане все дураки.
Повернулся дружка к поезду: авось кто и разгадает; но поезжане носы повесили. Мудрена загадка! Так бы и довелось дружке срам принять, да тут сваток выручил; молча соединил он руки кольцом и затряс из стороны в сторону.
— Сито, девки!
Девки перестали насмехаться, выдернули засов, распахнули настежь ворота. Поезжане прошествовали к белой избе. Свахи обменялись пряником и пивом, а набольший дружка поднес «княгине» одежду.
— Что говорено, то и привезено.
Жених с поклоном ступил к свахе, сидевшей рядом с невестой.
— Прими злат ковш, сваха, а место опростай!
— Ишь ты, — улыбнулась сваха. — Уж больно ты проворен, князь. У меня место не ковшевое, а столбовое.
Жених вновь повторил свою просьбу, но тут ему ответил один из невестиных дружек:
— Торгуем не атласом, не бархатом, а девичьей красой.
— Славно, дружка! Сказывай, сколь стоит девичья краса? Не поскуплюсь!
— Куницу, лисицу, золотую гривну да ковш вина! — хором закричали дружки, каравайники, свечники и «сидячие боярыни».
— Для такой красы ничего не жаль. А ну, дружки, одари княгиню! — весело прокричал «князь».
И одарили!
Сваха Агата уступила место жениху. Два казачонка протянули между новобрачными красную тафту, чтоб прежде времени друг друга не касались. На стол же подали первое яство. Батюшка Никодим начал молитву, а Григорий Матвеич и Домна Власьевна благословили чесать и «укручивать» невесту.
Сваха Агата заплела невестины волосы в косы, перевив их для счастья пеньковыми прядями. Молвила строго да торжественно:
— Кику княгине!
Кику подали «сидячие боярыни». Сваха приняла и надела её на голову невесты.
А за столами становилось все гомонней. Посаженный отец Гаруня похваливал молодых да все чаще и чаще прикладывался к чарке.
— Гарная у тебя будет жинка, князь. Живи да радуйся. Мне б твои лета. Лихой я был парубок, ох, лихой!
Васюта и снеди не пробовал, и к чарке не прикасался, и в разговоры не вступал: все это дозволялось лишь после венца. А теперь сиди молчком, поглядывай на гостей да красуйся.
— Да ты и теперь хоть куда! — подтолкнув деда, молвил сват Секира.
— Э, нет, хлопец, не тот стал Гаруня. Помни, Устимко: до тридцати лет греет жена, после тридцати — чарка вина, а после и печь не греет. От старости зелье — могила, — сокрушенно высказал Гаруня.
— Складно речешь, дед, — крутнул головой Секира. — Так-то уж никто тебя и не греет?
— Никто, хлопец.
— А чего ж чару тянешь?
— А як же без чары, хлопец? — подивился дед. — Чара — последняя утеха. Один бес, помирать скоро.
— Вестимо, дед. Помирать — не лапти ковырять: лег под образа да выпучил глаза, и дело с концом. Помирай, дедко!
— Цыц, собачий сын! — осерчал Гаруня. — Я ишо тебя переживу, абатура! Не тягаться тебе со мной ни вином, ни саблей. Башку смахну — и глазом не моргнешь. Айда на баз, вражина!
Секира захохотал, крепко обнял деда.
— Вот то казак, вот то Муромец! Люб ты нам, дедко. Так ли, застолица?
— Люб! — закричали казаки.
Гаруня крякнул и вновь потянулся к чаре.
Как только подали на стол третье яство, сваха Агата ступила к родителям невесты.
— Благословите, Григорий Матвеич да Домна Власьевна, молодых вести к венцу.
Застолица поднялась. Григорий Матвеич и Домна Власьевна благословили молодых иконами и, разменяв «князя» и «княгиню» кольцами, молвили:
— Дай бог с кем венчаться, с тем и кончаться.
У крыльца белой избы стояли наготове свадебная повозка и оседланные кони. Повозка нарядно убрана, дуга украшена лисьими и волчьими хвостами, колокольцами и лентами. Невеста и свахи уселись в повозку, а жених, его дружки и отец Никодим взобрались на верховых лошадей. Они поехали в храм впереди «княгини». Никодим ехал и сетовал:
— Сказывал: храм надобен. Не послушали, святотатцы, стены рубить кинулись. А где ж я буду молодых венчать? Экой грех, прости, господи!
— Не горюй, отче. У себя в дому обвенчаешь, — успокаивал батюшку Болотников.
— Да то ж не храм, сыне! Ни врат, ни алтаря, ни аналоя! Нет в дому благолепия. Срамно мне молодых венчать, неслюбно им будет.
— Это им-то неслюбно? Да они в чистом поле рады повенчаться. Не горюй, отче! — весело произнес Болотников.
Ясельничий Нагиба стоял у «храма» и сторожил, чтоб никто не перешел дороги меж конем жениха и повозкой невесты. А батюшка уже был в своей избе, уставленной свечами и иконами. Глянул на венчальное подножие и аналой, сделанные наспех, вздохнул и застыл в ожидании у «врат».
Любава, в сопровождении свах, вышла из повозки и, по-прежнему закрытая покрывалом, направилась к «храму».
— Про замок не забудь, — тихонько подсказала сваха.
— Не забуду, Агатушка, — улыбнулась невеста.
Любава подошла к «вратам», опустилась на колени и принялась грызть зубами «церковный» замок. Молвила обычаем:
— Мне беременеть, тебе прихоти носить.
Свадебные гости принялись кидать под венчальное подножие гроши и полушки.
— Быть молодым богатыми! Жить полной чашей. Жить не тужить!
Отец Никодим приступил к обряду венчания. «Сидячие боярыни» набожно крестились и глаз не спускали с молодых. Под венцом стоять — дело собинное, чуть оплошал — и счастья не видать. Обронил под венцом обручальное кольцо — не к доброму житью; свеча затухнет — скорая смерть. А кто под венцом свечу выше держит, за тем и большина.
Молодые ни кольца не уронили, ни свечи не загасили, а задули их разом, чтоб жить и умереть вместе. То всем гостям пришлось по сердцу: не порушили обряда молодые, быть им в крепкой любви да согласии.
После венчания с Любавы сняли покрывало. Отец Никодим поустал от усердия да и к чаре торопился; на рысях проглаголил новобрачным поучение и подал им деревянную чашу с красным вином. Молодые трижды отпили поочередно. Опорожненную чашу Васюта бросил на пол и принялся растаптывать ногами. Топтала чашу и Любава: чтоб не было между мужем и женой раздоров в супружеской жизни. Свадебные гости поздравляли молодых, а набольший дружка поспешил к дому жениха, где новобрачных дожидались посаженные родители.
— Все слава богу! Повенчались князь да княгиня.
Посаженные вышли к молодым с иконой и хлебомсолью. Благословив их, молвили:
— Мохнатый зверь — на богатый двор. Молодым князьям да богато жить.
— А жениховы дружки закричали:
— Здравствуйте, князь со княгиней, бояре, сваты, гости и все честные поезжане! Милости просим на пирок-свадебку!
Молодые и гости вошли в курень. Но за столы не сели: ждали слова набольшего дружки. А тот молвил:
— Как голубь без голубки гнезда не вьет, так новобрачный князь без княгини на место не садится. Милости прошу!
Но молодые вновь за стол не сели. К лавке подошла сваха Агата и накрыла место молодых шубою.
— Шуба тепла и мохната — жить вам тепло и богато. Милости прошу, князь да княгиня.
Молодые сели. На них зорко уставился ясельничий; ежели молодые прислонятся к стене, то счастью не бывать: лукавый расстроит. Но они и тут не сплоховали.
Лишь только все уселись, как гости начали славить тысяцкого:
— Поздравляем тебя, тысяцкий, с большим боярином, дружкою, поддружьем, со всем честным поездом, с молодым князем да со княгинею!
Гости подняли заздравные чары, однако не пили: ждали, когда осушит свою чару тысяцкий. Федька стоял нарядный и горделивый, и никого, по обычаю, не поздравлял. Но вот он до дна выпил чару, крякнул, крутнул ус и молодецки тряхнул черными кудрями.
— Гу-у-ляй!
И начался тут пир веселей прежнего!
В полночь набольший дружка завернул курицу в браную скатерть и, получив от Григория Матвеича, Домны Власьевны, посаженных родителей благословение «вести молодых опочивать», понес жаркое в сенник. Молодые встали и подошли к двери. Григорий Матвеич, взяв руку дочери и, передавая её жениху, напутствовал:
— Держи жену в строгости да в благочестии.
Васюта низко поклонился и повел Любаву в сенник.
Домна Власьевна, в вывороченной меховой шубе, осыпала молодых хмелем. Всплакнула. Васюта облобызал её и весело произнес:
— Не кручинься, матушка. Любава счастлива за мной будет. Станешь глядеть на нас да радоваться.
— Дай-то бог, — перекрестила оженков Домна Власьевна и со слезами на глазах подтолкнула обоих в опочивальню.
Оставшись одни, молодые тотчас потянулись друг к другу. Жарко целуя Любаву, Васюта молвил:
— Стосковался по тебе, ладушка. Зоренька ты моя ненаглядная, — поднял молодую на руки и понес на постель. Но Любава выскользнула, сказала с улыбкой.
— Погодь, муженек. Я ж тебя разуть должна. Слышал, что матушка наказывала?
— Да бог с ним! — нетерпеливо махнул рукой Васюта. — Наскучали мне эти обряды.
