Евгений Сухов - Царские забавы
Иван Васильевич совсем не тяготился обещанием, и строгое, поучительное письмо папы вызвало у него легкую улыбку. Куда больше взволновала царя хорошенькая итальянка, которая неотступно следовала за послом. Московский государь решил попридержать римского посла в Москве, чтобы иметь возможность познакомиться с женщиной ближе.
Такой случай представился, когда, по велению самодержца, посла напоили так крепко, что он без просыпу провалялся двое суток. Государь сумел заманить итальянку во дворец, где выделил ей место в женской половине. Это нежданное знакомство сумело даже притупить боль от потери сына. Иван Васильевич называл иностранку «пречистой», в избытке чувств вставал на колени и целовал ей руки. Говорил, что она Мадонна, сошедшая с полотен итальянских художников, что единственная женщина в мире была так мила — это была его мать. Он будет несказанно счастлив, если юная графиня пробудет в Москве хотя бы неделю. Красавица откровенно признавалась, что ее взаимность стоит больших денег. Со смехом рассказывала о том, что двое ее почитателей, желая заполучить ее расположение, продали фамильные замки, пятеро рыцарей дрались из-за нее на дуэли, и двое из них были убиты; дюжина дворян осмеяна обществом, а еще трое лишены наследства строгими родителями.
На очереди был государь всея Руси.
Иван Васильевич называл гостью божеством и зазывал ее в глубинную тишь дворца. Мужская половина дворца больше напоминала ловушку для красивых птиц, откуда они возвращались, лишившись белого оперения. Московский государь, подобно опытному птицелову, уже расставил силки, чтобы заполучить желанную добычу. Но птица была так проворна, что, дразня государя, свободно прыгала рядом с сетями, подогревая разгоряченное воображение Ивана.
— О, государь, это надо заслужить, — многообещающе покачивала головой «Мадонна». — Я слышала, что русские цари несметно богаты и обладают сокровищами, которым позавидовал бы турецкий султан.
Иван Васильевич отвечал достойно:
— Это правда. Нет в мире более богатого государя, чем я, графиня.
— Как бы мне хотелось взглянуть хотя бы одним глазком на твою казну, русский цезарь!
Гостья с полуулыбкой посматривала на Ивана, и в глазах ее можно было прочитать: «Это еще неизвестно, кто на кого выставил сети».
— Я редко кому показываю сокровищницу русских государей, только немногие послы были удостоены этой великой чести. Мои сокровища не видела ни одна женщина. Ты будешь первая!
— Я очень польщена, государь.
— А теперь ступай за мной.
Сокровищница помещалась недалеко от Грановитой палаты, но зато глубже всякого колодца, и если бы гостья не знала того, что они идут в казну русских государей, то могла бы подумать о том, что Иван Васильевич решил спровадить ее в темницу. Два стрельца и Михаил Морозов шли впереди и освещали фонарем дорогу, наконец они остановились перед низенькой дверью, которая ничем не отличалась от многих других.
— Здесь спрятаны сокровища, которым позавидовал бы не только всякий из ныне живущих королей, но даже фараоны и римские императоры.
— Охотно верю, цезарь, — улыбнулась графиня.
— Отворяй! — распорядился государь.
Михаил Морозов протиснулся вперед. С недавних пор он стал исполнять должность казначея и очень был горд этим новым назначением. Гремя ключами, боярин отомкнул дверь.
— Тебя проводить, государь? — несмело заглянул в лицо самодержцу верный холоп.
— Побудь покудова за дверью.
Взяв за руку графиню, Иван Васильевич вошел в сокровищницу. Не было дня, чтобы она не пополнилась: сюда складывали не только подарки послов, здесь лежали драгоценности и наряды опальных бояр; золотые кубки и кувшины, выменянные у заморских купцов на мягкую рухлядь и соль.
Остановилась графиня, опасаясь ослепнуть от множества огней, которыми искрился каждый самоцвет.
А Иван Васильевич, подняв с лавки коралловое ожерелье, заговорил:
— Вот эти бусы, похожие на капельки крови, носила египетская царица Нефертити, жена славного Аменхотепа, — теперь они принадлежат мне! А эти браслеты ласкали запястья любовницы двух императоров — Клеопатры, теперь они приобрели покой в сундуке русского царя. А вот эти перстни помнят тепло рук Карла Великого, они тоже отыскали своего настоящего хозяина. — В свете от факела они вспыхнули гранатовым блеском. — Этот венец носили сам Рюрик и князь Олег. Но сила не в золоте, графиня, она в камнях, — все более возгорался государь. — Одни камни предсказывают погибель, другие способны уберечь от сглаза, третьи умеют вылечить любую болезнь. Вот это чудо называется алмаз, — поднял Иван Васильевич с серебряного блюда огромный, величиной в половину кулака, прозрачный камень. — Он способен укротить гнев и удержать от сладострастия. Всякий, кто возьмет его в руки, приобретает целомудрие и тем самым на половину шага приближается к богу. Но единственная его соринка, растертая в порошок и подброшенная в братину, способна в одночасье умертвить все застолье. Он прозрачен, как святость, и остр, как копыто беса. А этот камень называется рубином, — подбросил на ладони государь темно-красный, словно кусок отпавшей сукровицы, камень. — Он способен излечить сердце от любого недуга, когда на него смотришь — проясняет мозг, а любви придает еще большую страсть. — Царь ухватил итальянку за талию. И у графини едва хватило сил, чтобы воспротивиться этому объятию. — А этот изумруд — враг нечистой силы, если совокупишься, имея при себе изумруд, так он способен растрескаться от стыда! Однажды такой порченый камень я углядел у своей второй жены, когда вернулся с богомолья.
— Что же ты с ней сделал, цезарь? — подняла глаза графиня на Ивана Васильевича.
Самодержец заглянул без стыда ей в декольте и, заприметив на груди маленькую родинку, отвечал:
— А что должен делать добрый хозяин с шелудивой козой?
— О! — подняла графиня к небу глаза.
— А этот камень называется сапфиром, — бережно поднял государь с груды золотых монет огромную брошь. — Этот камень мой покровитель. Бессильного он одаривает силой, безвольному придает мужества, в пиру способен веселить сердце, очищает взгляд во время охоты. Все эти самоцветы мои друзья, они успокаивают меня в скорби и дают надежду в минуту отчаяния. Но свою великую силу они доверяют не всем, не перед каждым открывается их добродетель, а только перед теми, кто по-настоящему любит их. Всю жизнь я обожал камни так же крепко, как красивых женщин. Своими пальцами я лелеял их гладкие грани так же нежно, как кожу девиц, я одевал их в золотые и серебряные оправы, как одевают красавиц в меха. Вот потому мне подвластна сила камня. — Государь распахнул кафтан. — Посмотри, графиня, это бирюза, мой амулет, мой ангел-хранитель. Он чист, словно лазурное небо, и потемнеет именно в то мгновение, когда в меня проникнет неизлечимая и смертельная болезнь. — Иван Васильевич уводил графиню все дальше и дальше в глубины сокровищницы. Ее глаза то наполнялись восторгом, то начинали полыхать алчностью. Теперь она уже не сомневалась в том, что в подземелье Ивана Васильевича собраны все сокровища мира, начиная от царства первых фараонов и заканчивая империями Нового Света. — Ты красива, словно божество, сошедшее на землю. Графиня, ты похожа на эти камни, что окружают меня. Кто знает, возможно, ты лучшее мое приобретение, самый сверкающий алмаз на царственном венце. Я бы хотел обладать тобой именно здесь, среди этой красоты. Я желаю, чтобы мы стали частью этого праздника. — Иван Васильевич привлек к себе итальянку. Прямо у своего лица царь видел глаза женщины, такие же яркие, как кусочки изумруда. — Как ты хороша. Таковой может быть только божья милость.
— А может, божья кара? — неожиданно расхохоталась графиня, обнимая царя за шею.
Глава 6
— Ты, Афанасий, рожу-то не хмурь! — наставлял Иван Васильевич боярина Нагого. — Или, может, тебе царская служба не по нраву? Я тогда быстро тебе замену подыщу.
— По нраву, государь.
— Тогда повтори, что должен аглицкой королеве передать.
Откашлялся боярин и заговорил:
— Что ты, Иван Васильевич, согласен взять в жены ее племянницу. Обещаешь Англии военный союз и помощь против Испании и всякие многие льготы аглицким купцам.
— Верно, Афанасий, — согласился государь и испытующе воззрился на тестя. — А если они скажут, что я уже женат и браку не должно быть, что ты должен отвечать в этом случае?
В этот день боярину Нагому была оказана большая честь — государь пригласил его отведать ушицы из белорыбицы. За спиной у него стояли два стольника и подкладывали в блюда наваристые куски. Афанасий был рад, что не поскупился на полтину в прошлое воскресение и купил у прижимистого купца позолоченную ложку, и сейчас, не скрывая удовольствия, черпал ею уху. Наверняка государь уже обратил внимание на боярский черпак, и эта мысль согревала Нагого так же крепко, как и горячий навар.
