Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
— Ныне у нас будет столь войска, — смеясь, отвечал отцу Юрий, — что не токмо против Новагорода хватит, а еще и немцев поганых за их ругание наказать сможем…
— Токмо все сие нужно так справить, — молвил Василий Васильевич, — дабы никто не ведал. А ежели кто и проведает, сказывать, что на немцев идем, Пскову на помощь. Ведомо всем, что у псковичей от самого начала зимы распри и рати идут с немцами…
— Истинно, государь, — согласился воевода, — но яз мыслю, что несть беды великой, ежели новгородцы и о войске сведают. Смирней будут они, собаки! Хвостом почнут вилять…
Вдруг смолкли все и насторожились: за рекой часто и тревожно загудел колокол, словно забили набат при пожаре.
— В вечевой звонят! — крикнул Василий Васильевич. Вскочили из-за стола Юрий и воевода Басёнок.
— Государь, — сказал Юрий, — мы с Федор Василичем к воям своим поспешим. Ты же спокоен будь, все нарядим, как решено было…
— Вестников скорей, сынок, вестников…
— Вестников, государь, — вмешался Басёнок, — сей же часец пошлю встречать полкам московским, а своих всех дозорных, которые близ Новгорода, сюда перегоню…
Воеводы ушли, а великий князь с сыном Андреем продолжали трапезу молча, слушая, как громче все и чаще звонит и звонит вечевой колокол.
Когда же совсем уж пообедали и перестал гудеть тревожный колокол, двор Владычный заполнился вдруг шумом и криком толпы.
— Эх, наказал меня господь! — воскликнул великий князь и, обратясь к сыну, горестно добавил: — Ежели бы зрети мне, как ранее, сел бы яз сам на коня и саблей бился бы с ворогом! Зло раньше бился яз с татарами! Ныне ж, яко пленник, сижу и жду, что без меня надо мной содеют…
Шумней и шумней на Владычном дворе. Время же тянется — будто не часы проходят, а целые месяцы. Истомился Василий Васильевич от неизвестности.
— Васюк, — кличет он, — Васюк! Что там деется? Где Юрий? Где Федор Василич?
— Неведомо мене, государь, — отвечает печально Васюк, — токмо народу-то страсть сколь много на Владычном дворе, а наших воев не вижу.
Но вот быстро входит Юрий с двумя воинами. Он спокоен и сдержан.
— Государь, — говорит он, — привел яз тобе двух воев. Они вестниками будут. Отсылай ко мне, они ведают, где яз буду. Яз же тобе буду присылать своих вестников для-ради твоих приказов.
— А что, сыне, на Владычном дворе деется?
— С веча прибежал народ. Токмо те, кто за господу стоят. Господа же, сказывают, в Грановитой палате из думу собралась, а потом на вече все пойдут…
— А есть тут, на дворе-то Владычном, черные люди?..
— Нет черных. Житии есть, а и то мало. Больше тут слуг боярских да пропоиц всяких. Наши же вои все на местах, а стрелы, копья и сабли у них наготове. Бают они, что черные-то люди у вечевой башни стоят, проведали, что мы в Новомгороде, и, где стоим, ведают.
— Пошто же черные люди сюды не идут?
— Бают, архиепископа там ждут. Господа же его к собе в престольную вызвала, дабы вместе к народу на вече идти…
— Где же дьяки наши! — воскликнул с тоской Василий Васильевич. — Где же Бородатый и Беда?
В покои вбежал дьяк Бородатый.
— Будь здрав, государь! — заговорил он, отдуваясь, — во здравие все нам обернулось. Уф, насилу пробился скрозь толпу-то! Встретил яз пошлого купца Ермилу Русанова, сына Микитова. Знаешь ты его, государь, он мужик разумный. Так вот келейник владыки ему сказывал: собралась-де господа в Грановитой и совещалась, дабы убить тобя и детей твоих, государь…
— Псы поганые! — воскликнул в гневе Василий Васильевич. — Потом вы мне своими головами заплатите, когда время придет!..
— Став же противу них, — продолжал Бородатый, — архиепископ Иона возопил им в гневе: «О безумные люди! Аще великого князя убьете, что приобрящете? Токмо большую язву Новугороду доспеете. Великий князь Иван сам пойдет тогда и повоюет все вотчины наши! Иван-то токмо и глядит с Москвы, как ястреб, на град наш!» Тут как вскочит старый посадник Акинф Сидорыч, как закричит истошно: «Глядит он, видал яз, как глядит! Он как сам сатана глядит! Не тревожьте князя Василья, не тревожьте! С Васильем-то жить нам, а от Ивана гибель всем нам, гибель!» Всполошил всех криком своим, а сам без сил на скамью повалился. Смутились тут злодеи окаянные, стали мысли свои от злотворенья отвращать…
Хотел было Василий Васильевич что-то сказать, да в этот миг загудел, зазвонил опять вечевой колокол, и на Владычном дворе снова крик и шум пошел великий. Заволновались все, а Юрий крикнул:
— Будьте все тут спокойны, а яз к воям своим иду. Ежели Басёнок да Стрига восьмью сотнями пять тыщ их разбили, то у нас тут более полка воев!
Опричь того, всяк час дозоры подходят, и гонят денно и нощно с Москвы конные полки нам на помочь.
— Стой, стой, княже Юрий Василич, — остановил его дьяк. — Не все яз поведал. В колокол посадские черные люди звонят. Сие есть знамение, дабы всем идти им к святой Софии, поддоржать архиепископа против господы…
— Спаси бог тя, Степан Тимофеич, — сказал Василий Васильевич, протягивая руку дьяку Бородатому. — Добре порадел ты для государей своих…
Января двадцать второго, в день рождения великого князя Ивана Васильевича, псковское вече, узнав о приезде Василия Васильевича, спешно выслало послов своих в Новгород. Сильно в это время теснили псковичей ливонские рыцари с запада и с северо-запада, пустошили и грабили их земли.
Послы псковские прибыли рано утром двадцать четвертого января. И после утренних часов пришли к великому князю в Никитские хоромы с малой, но верной стражей, как обычно купцы ездят, перевозя дорогие товары.
Василий Васильевич с сыновьями своими, встав из-за стола и выйдя в передний покой, совещался с воеводой и дьяками. Он был теперь твердо уверен в силе своей — князь Стрига-Оболенский подходил уж к Новгороду, и новгородцы об этом знали, стали еще ласковей. Василий же Васильевич и все, кто с ним был, о недавнем заговоре молчали, будто о нем и не подозревали.
— Государь, — сказал Бородатый, — утресь, как токмо врата отворили, послы псковские в град въехали. Мыслю, с часа на час к тобе будут. Как прикажешь с ними быть?
— Принимать, — немедля ответил великий князь, — пусть новгородцы ведают, что мы не токмо, как они, берем, а и подмогу даем. После беседы с ними яз на трапезу их позову. Васюк, прикажи там все слугам нашим. Сколь же их всех быть может?
— Не боле десяти, — ответил Бородатый. — Посадники да бояре по одному с конца. Концов же во Пскове шесть.
— А яз, государь, — молвил воевода Басёнок, — прикажу стражу и слуг посольских у собя в полку накормить и напоить добре!..
Вошел начальник княжой стражи Ефим Ефремович.
— Приехали послы псковские, государь, — сказал он, кланяясь. — Как прикажешь?
— Веди с почетом, а вы, дьяки, на крыльце их встречайте, и ты с ними, Федор Василич. Яз же пойду в праздничное все оболочуся…
Когда великий князь и сыновья его в нарядных, богатых кафтанах вернулись в передний покой и сели на своих местах, послов с почетом привели к ним.
Псковичи без шуб, в дорогих кафтанах степенно вошли во главе с посадником Максимом Ларионовичем в передний покой и, отыскав глазами икону, стали истово креститься. Слуги же их, неся многие дары, остались у порога.
— Будь здрав, государь, и сыны твои, — помолившись и низко кланяясь, сказал Максим Ларионович.
Василий Васильевич и сыновья его встали.
— Будь здрав, Псков, моя вотчина, будьте здравы и вы, — ответил Василий Васильевич и, садясь, добавил: — Садитесь, бояре. По здорову ли ехали?
— Божьей милостию здравы, государь, — кланяясь и садясь, почтительно молвили послы.
Они смолкли, как требовало приличие, и заговорили снова, когда сам Василий Васильевич спросил их о цели прибытия.
— Послы мы к тобе, государь, от веца, — начал Максим Ларионович, цокая, как все псковичи, вставая и оправляя на себе золотой пояс, — бить целом тобе, государю нашему, дабы жаловал ты нас.
Он снова поклонился, а за ним и все псковичи, и продолжал:
— Приобижены ныне мы от немцев поганых и водою, и землею, и головами, а на Желачко и на Озоличе церкви православные пожжены поганой латынью. Все сие немцы творят, мир с нами имея и крестное целование! Опричь тобя, государь, никто же нам не пособит…
Посол поклонился и, помолчав, добавил:
— Еще молим тя, государь, утверди у нас псковским князем и наместником своим князь Александра Василича Черторижского…
Опять послы низко поклонились, а посадник, поманив к себе слуг своих, продолжал:
— Еще твоя вотчина молит тя дары сии принять милостиво: пятьдесят рублев новгородских старых, сукна и бархаты немецкие и фряжские, а также кубки и чарки золотые и серебряные, вельми хитро изукрашены.
Когда передавали дары великому князю, поспешно вошел начальник стражи и доложил:
