"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Степан приложил палец к губам и поднялся в опочивальню. Она лежала, раскинувшись, на кровати — будто ребенок, уткнув лицо в сгиб локтя. Он быстро разделся и почувствовал ее рядом — она была вся как весенний, нежный цветок.

— Машенька, — тихо сказал Воронцов. «Я вернулся».

Она, еще в полусне, обняла его, прижавшись большим, торчащим вперед животом. «Степа, — сказала она, целуя его, — как хорошо…».

Они завтракали в спальне, у выходящего на покрытый опавшими листьями двор, окна.

— Можно потрогать? — Степан все никак не мог поверить, что там, — руку протяни, — и коснешься его ребенка.

Маша улыбнулась, и, взяв его ладонь, положила на живот. «Сейчас тихий он, миссис Стэнли сказала, что так всегда перед самыми родами, а раньше — ворочался так, что я и спать не могла».

— Думаешь, мальчик? — взглянул на нее Степан.

— А ты кого хочешь? — лукаво спросила жена.

— А мне все равно, главное, чтобы дитя здоровое было, и с тобой все было бы хорошо, — рука Степана медленно поползла вниз и он, встав на колени перед ее креслом, шепнул: «Так можно».

— Степа, — покраснела Маша.

— Тихо, — он окунулся в ее сладость, вдохнул ее запах, и больше уже ни о чем думать не мог.

— Как мы и говорили, возвращение твое в Италию — вопрос решенный. После битвы при Лепанто стало понятно, что католическая Священная Лига по всем статьям переигрывает турок — копии документов, присланные тобой, очень пригодились нам для определения объединенной морской мощи Лиги — Степан прервался, и, глядя в окно, — на низкий, дымный закат, — отчего-то вздохнул. «Однако не оставляя работы при папском дворе, тебе необходимо будет подобраться поближе к известному нам Роберто ди Ридольфи.

Теперь о твоем пребывании в Париже…» — в дверь кабинета постучали. Степан убрал письмо и шифровальные таблицы в тайный ящик стола, и открыл дверь.

Маша стояла на пороге, улыбаясь.

— Ты прости, если я тебе мешаю, — сказала она. «Если ты занят, я попозже приду. Я хотела Евангелие почитать».

— Нет, что ты, — он обнял ее и вдруг подумал, что совсем скоро возьмет на руки своего ребенка.

Она сидела, слушая, склонив прикрытую чепцом голову, так, что он видел только немножко ее черных, мягких волос:

— Чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию. Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии.

— Впрочем, спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием, — закончила она, и улыбнулась, положив себе руку на живот. «Кажется, пора посылать за миссис Стэнли, Степа».

— Что же ты молчала? Сильно болит? — Степан отложил книгу и мягко поднял жену. Маша охнула и схватилась за его руку.

— Я просто так давно не читала с тобой, — чуть улыбнулась она. «Соскучилась».

Акушерка вышла к Степану, удовлетворенно разведя руками.

— Все идет хорошо, сэр Стивен, можете положиться на меня. Дело это небыстрое, так что если вам надо куда-то поехать…

— Да нет, я тут буду, в кабинете, — Степан помолчал и вдруг спросил: «Можно мне к жене сейчас?»

— Конечно, — акушерка посторонилась и посмотрела ему вслед — на жестком лице Ворона была странная, почти нежная улыбка.

Он осторожно отер пот с Машиного лба. Жена на мгновение прижалась щекой к его ладони.

— Машенька, — шепнул он ей, — я люблю тебя, слышишь?

— Я тоже, — сказала она одними губами и сжала его пальцы — лицо ее побелело, и она часто-часто задышала.

— Иди, — выдохнула она, как только схватка миновала. «Ты вернешься, когда…?»

— Да, — ответил он, целуя ее, — обязательно.

— Письмо адмиралу Колиньи я отправлю с особым гонцом — так, что он будет уже предупрежден о вашей встрече. Очень желательно, чтобы король выпустил Гиойма как можно быстрее — весной он нужен нам в Новом Свете. По возвращении в Лондон отправляйся по обычному адресу — доложишь о встрече с Колиньи и получишь указания о твоей дальнейшей работе в Италии.

Сворачивая шифровку, Степан вдруг усмехнулся — сколько лет прошло, а он до сих пор помнил тот же самый адрес — невидную комнату на чердаке такого же неприметного дома неподалеку от собора Святого Павла, и розу Тюдоров на алом воске печати.

Он вдруг отложил перо и потянулся за Библией, что всегда лежала у него на столе. Найдя Псалмы, он прочитал один из своих самых любимых:

Да умножит вам Господь более и более, вам и детям вашим.

Благословенны вы Господом, сотворившим небо и землю.

Небо — небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим.

— Господи, — сказал он тихо, — не оставь нас милостью Своей, пожалуйста.

Он только и успел начать письмо Колиньи: «Дорогой Гаспар, позволь представить тебе человека…», как услышал из-за двери: «Сэр Стивен!»

Ее лицо теперь было совсем другим — измученным, с искусанными, сухими губами.

Распущенные волосы сбились в комок.

— Держите ее, крепко, — сухо сказала миссис Стэнли. «Ребенок крупный, скорее всего мальчик, головка уже прорезалась, сейчас главное — чтобы плечики не застряли».

— Больно! — закричала Маша, и Степан, обняв ее за спину, нежно сказал: «Все хорошо, потерпи еще немного».

Девушка помотала головой и сцепила, зубы. «Так, — прикрикнула снизу акушерка, — лицо расслабь. Работай, девочка, работай!»

Степан вздрогнув, почувствовал, как напряглась его жена. Акушерка, покачав головой, потянулась за ножом.

— Терпи, — сказала она. — Это быстро. Лучше так, чем разорваться вкривь и вкось.

Он услышал отчаянный крик жены, и потом ее стон, — низкий, хриплый. Выдохнув, Маша подняла залитое слезами, и потом лицо. «Еще?»

Миссис Стэнли, усмехнувшись, завернула в пеленку громко плачущего, покрытого кровью младенца.

— Еще не надо, дорогая моя, ты и так отлично справилась. Сэр Стивен, вот ваш сын, — женщина протянула ему ребенка, и Степан вдруг подумал, что взять его на руки — страшнее, чем все, что ему приходилось делать раньше.

— Не бойся, — прошептала Маша. — Это наш Майкл.

Жена улыбнулась, но Степан вдруг с ужасом увидел, как исказилось ее лицо.

— Опять? — прошептала она испуганно, шаря в воздухе рукой, пытаясь уцепиться за Степана. — Что это?

Акушерка нахмурилась, ощупывая Машин живот, и вдруг распрямилась, улыбаясь: «Да у тебя двойня, моя дорогая!»

— Как двойня? — побледнел Степан, так и не успев, как следует разглядеть лежавшего у него в руках сына.

— Давай, давай, не ленись, — скомандовала акушерка. — Сейчас легче будет, вторые — они чуть поменьше обычно, а может, и вовсе девочка окажется.

Оказался мальчик.

Уже потом, когда Маша — вымытая, переодетая, с заплетенными косами, лежала в кровати, смотря, как посапывают у ее груди сыновья, Степан осторожно присел рядом.

— Они одинаковые? — спросил он изумленно.

Маша кивнула и чуть коснулась пальцем того, что лежал слева. Мальчик открыл глаза — синие, будто глубокое небо, и Степан с благоговением увидел, что младенец справа — доселе мирно спавший, — сделал то же самое. Братья были похожи, как две капли воды.

У Майкла, — того, что был справа, — вокруг запястья была повязана ниточка — знак первородства.

— Теперь ее долго не снимать придется, — Маша, улыбнувшись, посмотрела на Степана и вдруг спросила: — Майкл первый, а второму мальчику, какое имя наречем?

— Помнишь, я тебе говорил про Судакова, Никиту Григорьевича, что спас меня? — спросил муж.

— Можно Николас, — задумчиво сказала Маша. — А звать будем Ник — как раз, так и получится.

Дети завозились, и Маша, спустив с плеч рубашку, дала им грудь. Степан посмотрел на близнецов и вдруг спросил: «Можно?» Маша улыбнулась и потерлась головой о его плечо.