Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 - Нелли Шульман

– Папа, – изумленно сказал мальчик, – ты его никогда не снимаешь… – медная, тусклая оправа переливалась, цепочка обвила его пальцы:

– Теперь снял… – отец потрепал его по коротко стриженым волосам, – считай, что реликвия у тебя на ответственном хранении, граф Хантингтон… – Джон хотел прибавить:

– Позаботься о Полине, если что… – он оборвал себя:

– Мальчику тринадцать лет, он и так все поймет. Он и Полина крестники королевы, ее величество не оставит детей заботой. Да и не случится ничего, мы съездим в Россию и вернемся домой, с Валленбергом… – дочка подскочила к ним:

– Папа, Маленький Джон, на ланч обещали пудинг, с зимними грушами и ванилью… – Джон расхохотался:

– И нашего лосося, не забывай. Пойдемте, милые, – он обнял детей, – не стоит задерживать ее величество… – брат с сестрой побежали вперед, он услышал тихий голос Марты:

– Джон, все будет хорошо. Не волнуйся, если что, то я, то есть мы с Волком… – герцог коснулся тонкой руки, в замшевой перчатке:

– Я знаю, да. Спасибо, Марта… – он взглянул на белокурую голову кузена:

– Она уверена, что Волк вернется домой. Хотел бы я, чтобы и меня так ждали, как в том русском стихотворении… – справившись с тоскливой болью внутри, герцог пошел к замку.

Лервик

На серой гальке берега догорал обугленный плавник. Голубые языки пламени лизали черные ветви. Дерево трещало, шуршали слабые волны прибоя. В самолете из Балморала Марта переоделась в синие джинсы и потрепанную, непромокаемую куртку.

Британский рейс шел на военную базу, к югу от Стокгольма:

– Там в сорок шестом году сел самолет с Федором Петровичем и остальными, – весело сказал Волк, – а мне в это время, в лазарете шведского траулера, заводили остановившееся сердце… – Марта прижалась головой к его плечу:

– Значит, ты проживешь до ста лет, милый мой. Как дедушка Питер, в прошлом веке, как тогдашняя бабушка Марта… – они взяли к костру флягу, с крепким кофе, и армейские сэндвичи, с беконом, на белом хлебе. Его светлость и Меир поехали обедать в город:

– Когда я еще поем хаггис и овсяную похлебку, с бараниной, – заметил Джон, – явно не в СССР, не говоря об устрицах… – шведы обеспечивали миссию сухим пайком, на первые несколько дней:

– Дальше нам предстоит охотиться… – Волк прикурил от уголька, – но в тех местах зверь и птица непуганые, даже сейчас, на пороге космического века, как выражается Ник… – он заставлял себя не думать о детях. Волк считал всех мальчишек своими:

– И не только мальчишек, – он не выпускал руки жены, – Густи отделилась, но девочка тоже нам, словно дочь. И юный Ворон, пусть и кузен Марты, нам сын… – он напомнил себе, что надо сказать Марте о завещании:

– Пусть она знает, – вздохнул Волк, – она, конечно, начнет ворчать… – так и случилось. Отстранившись, Марта, недовольно, сказала:

– Не понимаю, зачем это нужно… – Волк, терпеливо, продолжил:

– В случае подтвержденной смерти или пятилетнего, безвестного отсутствия. Бромли обо всем позаботится, я подписал документ, изменяющий завещание… – раньше его деньги делились между детьми и Мартой, в равных долях:

– Она назначается опекуном, для Максима, а для Ника и Ворона она и так опекун… – Волк пожал хрупкие пальцы, – она со всем справится, можно не сомневаться… – вслух, он сказал:

– Не спорь хотя бы с адвокатом, потому что с мужем ты всегда споришь… – яркие, голубые глаза заиграли смехом, – я больше, чем уверен, что и Джон и Меир тоже так сделали… – Марта пыхнула своей сигаретой:

– Какие-то ненужные опасения. Пограничники вас не заметят, вы вооружены до зубов, двое говорят по-русски, пусть Джон и с акцентом… – герцог опять становился выходцем из Прибалтики. Волк помолчал:

– Питеру на пути встретился Иван Григорьевич Князев, а нам такой удачи ждать не стоит. Ему помогли бежать арестованные моряки, а нам надо вызволить Рауля с зоны. В общем, – подытожил он, – впереди не самая легкая миссия… – дети считали его отправившимся в деловую поездку:

– Я часто бываю на континенте, они привыкли. Надо, наконец, добраться до острова Анны Александровны и Федора Петровича, – решил Волк, – повидаться с Петькой, моим шурином, половить рыбу, с тестем, поесть тещиных блинов… – Меир обещал устроить визит:

– У Марты есть разрешение на такие поездки, – сказал кузен, – тебе и детям мы тоже все организуем… – даже в середине декабря полуденное небо над Северным морем оставалось светлым:

– Когда я лежал в больнице, в Швеции… – тихо сказал Волк, – я смотрел на горизонт. Я все понимал, Марта, но не мог ничего сказать. Вокруг говорили на шведском языке, только сестра Каритас читала мне Библию по-немецки. Она верила, что я оправлюсь, так и случилось… – Волк провел губами по нежному запястью, – а вечерами, в темноте, я следил за огоньками рыбацких лодок. Ты мне читала, в Москве, слова, Джордано Бруно… – теплое дыхание щекотало Марте ухо:

– Каждая лодка в море, словно звезда в небе… – Максим обнимал ее, – мне казалось, что я стою на берегу, а ты уходишь от меня… – Марта смотрела на серые волны:

– Я слышала тот голос, – пришло ей в голову, – она не хотела, чтобы я нашла Волка, не хотела, чтобы я была счастлива. Я пообещала, что рассчитаюсь с ней, кем бы она ни была…

На досуге Марта разбиралась в семейной хронике, тетрадях викторианских времен, в обложках мраморного картона. Почерк родившейся в Америке бабушки Марты был мелким, ясным, разборчивым:

– Ханеле, – пробормотала Марта, – она пишет, что Ханеле живет в Польше. Моя бабушка, Фрида Горовиц, была из Польши. Это Ханеле, уехавшая из Иерусалима. Она дочь рава Судакова, перешедшего в еврейство, молодым человеком. Но кто была ее мать, где она родилась… – этих сведений Марта не знала. В тетрадях не указывалось, были ли у Ханеле дети:

– Фамилия у нее Горовиц, по раву Аарону, ее мужу, – Марта сверялась с родословным древом, – а здесь помечены ее дочери, Хана и Авиталь, ее внучка, тоже Хана, ее правнучка, еще одна Хана… – Марта покусала ручку:

– Народоволка Хана Горовиц, умершая в Алексеевском равелине. Отцом Фриды был не еврей, но кто он был такой? Волк, или еще кто-то… – она была уверена, что Фрида, потомок Ханеле:

– Пожертвование в честь ее рождения внесли мещанки Горовиц, то есть ее бабушка и прабабушка. Значит, и мама, и я, происходим от Ханеле, а еще Дебора, через бабушку Мирьям, и Констанца, через нее же… – Марте не нравилось, что рав Исаак Судаков, перед смертью, сжег переписку с Польшей:

– То есть с этой Ханеле. Вообще непонятно, что с ней случилось, когда она умерла, и умерла ли… – Марте послышался смешливый, холодный голос:

– Те, кто живы, мертвы, те, кто мертвы, живы. Не мешай мне, внучка, не иди наперекор моей воле… – выбросив сигарету в костер, Марта, внезапно, сказала:

– Волк, помнишь, в Библии, говорится, как пророк Илия слышал голос Бога… – ничуть не удивившись, он кивнул:

– Я тоже об этом думал, когда лежал без движения. Сестра Каритас мне читала… – он нахмурился, вспоминая:

– И сказал: выйди и стань на горе пред лицом Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня голос тонкой тишины… – Марта не двигалась:

– Она молчит. Она здесь, я знаю, но она молчит. Она не Бог, и никогда им не станет… – она погладила Волка по щеке:

– Ты помни это, милый. Что бы с вами не случилось, что бы… – Марта запнулась, – что бы вы не видели, что бы вам не предлагали, не в этом Бог… – она и сама не понимала, что говорит:

– Но я должна это сказать, иначе нельзя… – Волк отозвался:

– Я знаю, милая. Надо дождаться настоящего голоса Господня, не обманываться ложью… – он зарылся лицом в растрепавшиеся от ветра, теплые волосы:

– От тебя гарью пахнет, – шепнул он, – как под Москвой, осенью… Я ждал тебя, и я дождался, Марта… – пошарив в его кармане, она вытащила на свет пенни:

– Будущий королевский адвокат отличается бережливостью, – Марта