Георгий Марков - Соль земли
Вдруг он торопливо повернул к ней голову, спросил:
– Ульянушка, ты не помнишь, обвалы какие-нибудь есть тут, по берегу Таёжной?
– Есть, конечно! В километре отсюда Таёжная вплотную прижимается к Тунгусскому холму. Тут, знаешь, какой яр? Метров тридцать, если не больше. Ты что, забыл?
Краюхин вскочил с такой поспешностью, что Ульяна и моргнуть не успела, а он уже выбрался наверх.
– Пошли!
Она была лихой таёжницей и умела ходить по тайге так быстро, что даже отец удивлялся. Но сейчас она отставала от Краюхина. Он, как пловец, размахивал руками, разгребая перед собой ветки деревьев, прыгал с колоды на колоду, сокрушал своими сапогами завалы хрупкого, как стекло, таёжного сушняка. Она была уверена, что на кромке яра он задержится, дождётся её. Но Краюхин ждать не мог. Он находился в том состоянии крайней увлечённости своей мыслью, когда всё остальное перестаёт существовать.
– Осторожно, Алексей Корнеич! Яр обрушивается здесь вместе с лесом! – крикнула Ульяна, боясь, что в горячке он может попасть под обвал.
Но Краюхин не отозвался. Она видела, как он взмахнул ружьём, приподнятым над головой, и скрылся под яром.
Когда Ульяна подбежала к яру, Краюхин, вздымая тучу пыли, скатывался под обрыв вместе с потоком иссушенной солнцем земли.
– Отчаянная головушка! Жить тебе надоело?! – с тревогой прошептала Ульяна, но, увидев, что он благополучно докатился до подножия яра и встал, она с гордостью подумала: «Смелый он и отважный до ужаса».
Через минуту она спустилась к нему таким же способом, как и он: сидя, или, скорее, лёжа, в туче пыли, с потоком земли, стронутой тяжестью её тела. Она катилась и взвизгивала, считая себя самой отъявленной трусихой.
Стряхнув с себя пыль, Краюхин принялся ходить взад-вперёд по самой кромке берега, глядя на яр, иногда оступаясь в реку и рискуя искупаться в её глуби.
– Всё прикрыто осыпями, Уля. Вот в чём беда, – проговорил Краюхин, чувствуя, что не отстававшая от него ни на шаг Ульяна хочет понять все его затруднения.
– А чуть подальше отсюда, Алексей Корнеич, есть глубокая промоина. Там стекают ручейки и весь яр мокрый и видный до последней своей жилочки.
– Что ж, веди, Уля, посмотрим, – сказал Краюхин.
Промоина оказалась почти рядом. И такая промоина, что Краюхин от удовольствия только присвистнул. Впадина вдавалась здесь метров на пятьдесят в глубь яра.
– Что, Алексей Корнеич, есть бог на земле? – заметив, что он повеселел, с усмешкой произнесла Ульяна.
– И бог этот живёт с людьми и имеет облик Ульяны Лисицыной, – в тон ей ответил Краюхин.
– Уж вы придумаете! Насмешник! – Она делала вид, что сердится, а у самой от радости кружилась голова.
На ремне, в старом брезентовом чехле, как солдат-сапёр, Краюхин всегда носил с собой лопатку с коротким берёзовым черенком. Он вытащил её из чехла и, окинув взглядом промоину, местами заваленную вывороченными из земли деревьями, начал по уступам подниматься на крутизну яра.
Ульяна следовала за ним.
Он часто останавливался, расковыривал лопатой землю, залезал на поваленные деревья, внимательно осматривал их, разминал в пальцах кусочки глины и песка, застрявшие в корневищах.
В одном месте он вдруг упал на колени и быстрыми ловкими движениями подкопал землю.
– Смотри, Уля, тот же слой! Ты понимаешь, тот же слой! – Он так бурно радовался, что в течение двух минут беспрестанно бормотал одну и ту же фразу: – Тот же слой! Тот же слой!
– А что он, этот слой, ценный? – опускаясь рядом с ним, заглядывая ему в лицо, спросила Ульяна.
– Я предполагаю, Уля, что это цирконий. Вот видишь, мельчайшие чёрные примеси в песке – это металл.
Ульяна схватила горсть песка, разжав ладонь, долго смотрела на него, потом убеждённо сказала:
– В точности такой же песок есть на Синем озере.
– Ты это твёрдо знаешь? – строго спросил Краюхин и посмотрел на неё таким взглядом, который говорил больше слов.
– Ещё бы не твёрдо! Мы искали с Анастасией Фёдоровной главный источник и наткнулись на такой песок. Поговорили между собой: вот, мол, какой песок, вроде сажей пересыпан.
– Если это так, Уля, то сегодняшний день не забудется, – тихо, почти шёпотом, сказал Краюхин и опустил голову, скрывая от неё повлажневшие глаза.
…Через неделю после того, как Краюхин побывал на Синем озере и произвёл исследование песка, Ульяна унесла в Мареевку донесение в штаб экспедиции и телеграмму профессору Великанову. В телеграмме Краюхин писал:
«Дорогой учитель! Ваш прогноз оправдался. По правобережью Таёжной нами обнаружены залежи циркония. Площадь залегания простирается на большом пространстве. Цирконий прослеживается на восточном и южном склонах Тунгусского холма и в районе Синее озеро – Сохатиное лежбище».
3
И снова Софья писала Краюхину:
«Здравствуй, Алёша! Прошло две недели с того дня, как я покинула Тунгусский холм. Возможно, ты был недоволен, что я покинула его в твоё отсутствие. Но, во-первых, истекал срок моей командировки, а ты задерживался на Синем озере, а во-вторых… мне было проще и легче уйти без тебя. Неизбежно мне захотелось бы перед отъездом поговорить с тобой. А что это могло принести? Мне – новые муки, тебе – новые неприятности.
В последнее время мне невыносимо тяжело было жить рядом с тобой и Ульяной. Я видела ваше счастье, которое вы всячески старались скрыть от моих глаз, но оно предательски выдавало вас на каждом шагу. Порой меня охватывало отчаяние, я готова была бежать куда глаза глядят, но, слава богу, от родителей, точнее от отца, я унаследовала крепкую волю. Я замыкала сердце на замок и набрасывала на себя маску безразличия и равнодушия. Поверь мне, любой человек, даже с самыми высокими альтруистическими побуждениями, не мог бы вести себя иначе. Теперь это всё в прошлом. Теперь совершенно спокойно я могу сказать: «Тебе, как пройденной дороге, шлю облегчённое «прощай».
Ульяна… Я хочу думать о ней с чувством доброжелательства, но… не могу. Она принесла мне несчастье… Смотри, чтоб не привязала она тебя навечно к таёжной жизни, к деревенской избе, к примитивному существованию в глухих, безлюдных местах. Твой удел, Алёша, гораздо выше – наука, кафедра, академия. Мне горько было бы когда-нибудь узнать, что ты ограничил свой полёт… К чему я всё это пишу? Не знаю. Прости.
Прощай, Алёша, тот самый Алёша, которого я любила. Как самой себе, я хочу тебе счастья и содержательной, красивой жизни. Ты достоин её. Помни, что я остаюсь тебе другом, на всю жизнь.
В полной растерянности я стою перед своим будущим. Может быть, встретится на моём пути человек, которого я полюблю так же сильно, как любила тебя, но может случиться, что такого человека не окажется. И тогда всё, что я пережила рядом с тобой, останется самым возвышенным и лучистым воспоминанием о моей молодости. Прощай! Я пишу эти слова и не верю самой себе. Но это так: прощай…
Теперь о делах, уважаемый Алексей Корнеевич. Все материалы по раскопкам сданы мною Марине Матвеевне. Я получила от неё задание написать в сборник трудов Улуюльской комплексной экспедиции статью о памятниках на Тунгусском холме. Я это сделаю непременно и уже приступила к работе.
И ещё одно важное для тебя сообщение: в первый же день я наткнулась здесь на архив техника Высокоярского переселенческого управления Михаила Ивановича Серошевского. В его отчёте о произведённых работах в селах Улуюльского края есть такое место:
«Пробить скважину в деревне Уваровке не представилось возможным. Деревня стоит на высоком бугре. По всей вероятности, грунтовые воды находятся здесь на большой глубине.
Моя попытка уговорить мужиков деревни Уваровки о переносе скважины в другое место, а именно на один из склонов бугра, встретила противодействие в виде отказа мужиков поставлять рабочие руки, лошадей и производить денежные сборы».
Таким образом, хотя «уваровский акт» не найден, отчёт Серошевского подтверждает его существование. Поздравляю тебя ещё с одной важной отгадкой, связанной с поисками сокровищ Улуюлья. Копия отчёта Серошевского направлена Марине Матвеевне, и ты можешь с ней ознакомиться. Всё это даёт основание считать сообщение Марея Гордеича об угольных пластах в Уваровке фактом, который можно ставить под проверку.
Прошу тебя передать мой самый сердечный привет замечательному Марею Гордеевичу, которого я полюбила всей душой, Михаилу Семёновичу, удачливому Сёме и, конечно, Ульяше. Да, да ей. Глупо обижаться на то что она нашла счастье, которое я потеряла. Пусть только будет достойна своей находки.
Софья.
P. S. Вчера вечером между мной и папой состоялся разговор, который может быть для тебя интересным. Он вошёл ко мне в тот момент, когда я плакала.
– Ты о чём? – спросил он обеспокоенно.
– О своей горькой судьбе, папа.
– Думаешь, слёзы помогут?
– Нет, не помогут. И ничто не поможет, даже твоё сочувствие.
