Царь Иисус - Роберт Грейвс
Надо сказать и о том, что произошло вчера утром в базилике и что мы уже с вами обсуждали. Признаю, я отнесся к происшедшему с меньшей серьезностью, чем оно заслуживало, к тому же не могу не пожалеть, что мой сын, главный архивариус, и начальник Храмовой стражи не сумели обуздать дерзкого во Дворе язычников. Как бы то ни было, теперь он под стражей, и, надеюсь, нам будет нетрудно приговорить его к бичеванию за невиданное нарушение порядка в городе. Если же мой почтенный отец Анна или кто другой из вас считает, что мы должны назначить ему более тяжкое наказание, я буду последним, кто сие оспорит.
Один из старейшин поднялся с места и спросил, не было ли в базилике убитых.
— Нет, судя по нашим сведениям. Лишь Фалеронг глава гильдии менял, пострадал, да еще сегодня один из учеников узника, когда его брали под стражу, напал на нашего доносителя. Алебардщик-левит защитил его, но сам лишился уха. Нападавшему удалось в суматохе скрыться.
— Был ли узник вооружен?
— Нет. Мы не нашли у него оружия.
— Ладно, пусть его еще раз обыщут, — проворчал Анна. — Накануне Пасхи всегда очень устаешь, и мне хочется как можно быстрее вернуться в постель.
— Приведите узника, — приказал Каиафа. Тотчас вошел Иисус в сопровождении безоружного стражника, проводившего его на свидетельское место.
— Ты Иисус из Назарета?
— Из Вифлеема.
— Ты говоришь о Вифлееме Галилейском?
— Нет, о Вифлееме-Ефрафе.
— Думаю, так оно и есть, — торопливо подтвердил главный архивариус. — К тому же это не имеет значения.
Чиновник зачитал первое обвинение:
— Иисус из Назарета, ты обвиняешься в нарушении порядка, в полдень двенадцатого дня месяца Нисан, в подговаривании толпы переворачивать столы менял, а также отпускать на волю голубей и баранов в базилике царя Ирода. Ты обвиняешься в нанесении оскорблений, а также в избиении плеткой Фалерона, отчего несчастный меняла пребывает в тяжелом состоянии.
Каиафа спросил:
— Ты признаешь себя виновным?
— Я видел мезузу на двери в эту комнату.
От злости кровь бросилась в лицо Каиафе. Иисус напомнил ему, что, хотя он и первосвященник, суд, который он созвал, ничего не значит в глазах любого благочестивого еврея.
Каиафа повторил вопрос:
— Ты признаешь себя виновным? Иисус не ответил.
— Он ведь из Галилеи, а не из Иудеи. Галилейские разбойники всегда молчат.
Позвали трех свидетелей, которые подтвердили участие Иисуса в беспорядках в базилике, и суд признал его виновным в нанесении ущерба имуществу торговцев и, благодаря небольшому перевесу голосов, невиновным в подстрекательстве к убийству.
Второе обвинение, будто Иисус подстрекал учеников бить алебардщика Малха, состоящего на службе у первосвященника, при исполнении его обязанностей, хотя Иисус не произнес ни слова, было отклонено. Сам Малх, явившийся с перевязанной головой, свидетельствовал, что ему не в чем обвинить Иисуса. Он даже сказал:
— Этот человек, Иисус, был очень огорчен. Он прикоснулся к моему уху и прошептал какие-то слова, которые я не разобрал.
— Как ты думаешь, Малх, зачем он это сделал?
— Он хотел исцелить меня.
— В самом деле? Ну и как, удачно?
— Оно сразу перестало болеть, а теперь хорошо заживает, как говорит лекарь. Он еще говорит, что у меня необыкновенная кожа, так она быстро срастается.
— Досточтимый отец, — сказал Каиафа Анне, — с твоего согласия я предлагаю не торопиться с самым главным обвинением в осквернении трона Мессии.
— Хорошо.
Следующее обвинение касалось речей Иисуса. Можно ли считать их подстрекательскими? Первые трое-четверо из вызванных свидетелей подтвердили, что он прославлял царя Давида и царя Соломона в несколько необычных выражениях и призывал своих слушателей быть достойными отцов. Один вспомнил еще, как Иисус сказал, чтоб не платили Богу цезаревым и цезарю — Боговым, однако и Каиафа, и Анна вынуждены были признать, что, какой бы смысл ни был заложен в этих словах, в них самих не было ничего противозаконного.
Еще один свидетель заявил, будто в прошлую Пасху Иисус сказал во Дворе язычников: мол, разрушьте Храм, а я в три дня возведу колдовством другой, еще лучше этого.
Тут не выдержал вызванный свидетелем и дожидавшийся своей очереди Иуда. Не мешкая, он стал на свидетельское место и рассказал, как все было на самом деле:
— Разрушьте Храм сей, а я с Божией помощью построю Ему достойную обитель в три дня, ведь ваш слуга — плотник. Израиль был велик, когда поклонялись Богу, обитавшему в ковчеге из акации.
Из слов Иуды было ясно, что Иисус не собирался колдовать, тем более, что, не называя саддукеев, он восхвалял именно их, и Каиафа вынужден был признать недоказуемость обвинения из-за противоречивых показаний свидетелей. Он решил уже перейти к последнему пункту, но в зал вошел со срочным известием стражник.
— Секретарь господина прокуратора желает видеть господина первосвященника.
Постукивая каблуками и благожелательно ухмыляясь, вошел секретарь и поздоровался сразу со всеми небрежным взмахом руки. Это был фатоватый, изнеженный очень молодой человек по имени Луций Эмилий Лепид, возвышенный благодаря тому, что приходился правнуком императору Августу. Громко и несколько медленнее обычного, ибо был пьян, он зачитал послание:
— Привет вам от прокуратора Иудеи. Нам стало известно, что некий Иисус из Назарета по приказанию Синедриона взят под стражу и теперь находится под судом. Прокуратор желает, чтобы судьи знали о личной заинтересованности прокуратора в этом деле и ничего не предпринимали без его ведома.
Каиафа испугался. Он спросил у Лепида, каким образом прокуратору стало известно о том, что произошло всего два часа назад. Лепид рассмеялся:
— Пусть это останется между нами, первосвященник, но есть некто, кого ты не счел нужным пригласить сюда, и я делаю вывод, что он заподозрил тебя в желании убрать с дороги верного друга императора. Имей в виду, я не называю имен, и прокуратор только намекнул мне, но, клянусь святым прадедушкой, будь осторожен, если соберешься куда-нибудь идти сегодня. Может, я гляжусь дураком, но соображаю не хуже других. Старый Пилат вряд ли стал бы вытаскивать меня из постели в такой час и посылать сюда, если бы не имел чего на уме. А?
