Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура
Мак вызвал к себе Паркера, Смита и Кланга.
Как всегда хмуро, он объяснил, чего он хочет от каждого. Он сказал Паркеру:
— Мне нужна точная информация, Эзра! Не для газет. Враньё исключается. Вы умеете видеть и слушать: вы расскажете мне о том, что вы видели и слышали. Ничего больше.
Когда перед Маком предстал Смит, консул, не поднявшись с кресла, обратил на него свои покрытые красными прожилками глаза.
— Не буду объяснять вам положение, которое в настоящий момент создалось. Эвакуация всех сил союзников из Приморья — дело ближайших недель. Но… те, кто связан с вами, не должны думать, что мы уходим навсегда. Наоборот. Они должны думать, что мы скоро вернемся. Как проповедник, вы посетите всю свою паству — в пределах досягаемости, конечно. Вселите в них веру, поддержите шатающихся: наши связи должны остаться крепкими и еще крепче, чем были. Форма Красного Креста поможет вам, если возникнут какие-нибудь случайности.
Кланг услышал от Мака:
— Можете убираться на север. Сейчас там нужна крепкая рука, — я не намерен лишаться своих долларов. Надеюсь, Москва еще не скоро дотянется до тех мест. За это время вы успеете стать богатым человеком. Учтите, что я вас найду везде. Если доллары будут у меня, они будут и у вас. Но если у меня не будет долларов, это обойдется вам дорого, Кланг. Со мной лучше не ссориться. До свидания!
…Паркер с мистером Смитом выехали в прифронтовую полосу.
Находясь во Владивостоке, они по-иному представляли ее себе. Она начиналась гораздо ближе, чем это можно было вообразить.
Сразу же, выехав из Владивостока, они увидели картины начавшегося развала, неразберихи, царствовавшей на дороге. Переполненные поезда. Станции, забитые войсками. Вереницы санитарных вагонов, напиханных до отказа ранеными, которых некуда было девать. Сбившиеся с ног военные коменданты. Толпы раненых на платформах и откосах насыпей. Офицеры, потерявшие воинский вид и утратившие власть над подчиненными. Деморализованные солдаты, осаждавшие на разъездах и полустанках поезда, медленно идущие во Владивосток. Открытая торговля оружием в двух шагах от эшелонов. Драки. Неприкрыто враждебное выражение на лицах крестьян при взгляде на воинские составы, идущие на север.
Паркер не был подготовлен к этой картине. Его глубоко поразило то, что он увидел. Не новичок в военном деле, он хорошо понимал, что все это значит, и был встревожен не на шутку. Мрачен был и Смит. Однако он утешал себя тем, что Советам придется тем труднее, чем больший беспорядок найдут они в Приморье после ликвидации белых.
— Чем хуже, тем лучше! — твердил Смит, глядя в окно вагона.
Перепаханным полем казалась ему вся округа. И кое-где тут должны взойти семена, брошенные Смитом. «Жатва господня!» — приходили ему в голову привычные слова.
В Паркере пробудилось беспокойство и любопытство, возник профессиональный интерес к заключительной сцене того спектакля, каким казалась ему русская революция. Он решил добраться до передовых позиций.
Смит же вскоре сошел с поезда и решил продолжать путь на мотоцикле, его «паства» была рассеяна по окрестным деревням.
Неподалеку от Никольска поезд остановился: путь был разобран. Ремонтные рабочие налаживали полотно под присмотром взвода солдат. Как выяснил Смит, дорога была взорвана час назад, перед самым проходом воинского состава. Взрыв оторвал два вагона. Разметанные на щепки, они были сброшены под откос, усеяв вокруг землю обломками. Ремонт грозил затянуться на несколько часов.
Смит забрал из багажного отделения свой мотоцикл.
— Господин Смит! — сказал ему офицер из железнодорожного батальона. Здесь крайне неспокойно… Я вам категорически не рекомендую ехать одному и отдаляться в сторону от железной дороги. Видите ли, мы уже не контролируем все то, что лежит за пределами полосы отчуждения.
— Ничего! — ответил мистер Смит, любивший это русское выражение, с помощью которого можно было сказать и слишком много и слишком мало.
Смит запустил мотор. Мотоциклет помчался по дороге на Воздвиженку, где жили несколько хорошо знакомых Смиту баптистов, у которых он иногда бывал. Эти «братья» были для него хорошим источником информации.
Смит вовремя заметил протянутую через дорогу тугую проволоку. Он резко затормозил. «Харлей» остановился перед самой проволокой.
— Черт возьми! — сказал он. — Еще одна секунда — и мистер Гувер мог бы не считать меня больше в числе своих подчиненных.
Он слез с мотоцикла и протянул руку за кольтом. Он повернул направо, оглядывая придорожные кусты. Тотчас же с левой стороны послышался окрик:
— Эй! Руки вверх!
«Хорошо организовано!» — подумал Смит и обернулся.
Из-за кустов показался молодой парень с винтовкой, вслед за ним вышел еще один, пожилой. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в этих людях партизан. Смит глянул в сторону Никольска, где стоял крупный гарнизон. Офицер из железнодорожного батальона был прав, он знал, о чем говорил…
— Я из американского Красного Креста! — сказал Смит быстро, предупреждая вопросы. — С кем имею честь?
— Чего? — сказал молодой, не поняв.
— Партизаны мы! — проговорил старший. — Куда вы едете? Нельзя!.. Кто такой?
— Вот мои документы!
Старший взял бумаги, протянутые ему Смитом, стал рассматривать. Молодой через плечо заглядывал в бумаги.
— Орел, Митрич! Глянь! Ей-богу, орел! — сказал он, увидев штамп на удостоверении.
— Да не наш это, — ответил Митрич, — наш-то двухголовый был, а у этого одна голова! Мериканский это орел!
— А по-моему, что одна, что две головы — все равно одна контрреволюция! — сказал молодой.
— А ну, давай за Маленьким слетай! — сказал старшой. Он кивнул Смиту: Ложись!
Смит вынужден был лечь. Напрасно он говорил о своей неприкосновенности, которую ему давала форма Красного Креста, о назначении этой организации. Партизан молчал и только дымил коротенькой трубочкой. Махорочный дым наносило на Смита. Он вытащил свой портсигар.
— Возьмите моего табаку! — сказал он.
Партизан покачал головой.
— Свой курим! — сказал он, приминая махорку в трубке большим пальцем, желтым от никотина.
Молодой партизан вернулся с китайцем, грудь которого перекрещивали пулеметные ленты, а на ремне висел огромный парабеллум в деревянной кобуре; карабин дулом книзу болтался за плечами китайца. Смит поднялся было навстречу, но, увидев китайца, демонстративно сел. Черт возьми, что за проклятая страна, где судьба его, американского гражданина, может зависеть от желторожего китаезы! Черт возьми еще раз! Это было слишком. И мистер Смит побагровел.
Он отвечал на вопросы Пэна, не глядя на него, обращаясь только к старшему партизану. Отвечать на вопросы китайца? Этого Смит не мог сделать. Все существо его возмущалось странной необходимостью подчиниться китайцу. Китайцу!.. Да, он представитель Красного Креста. Красный Крест заботится о пострадавших во время войны как военных, так и гражданских лицах. К нему поступила заявка о том, что в селе Воздвиженка есть сироты, оставшиеся после расстрелянных или убитых родителей. Красный Крест озабочен их судьбой. Он стоит вне политики. Его задача — помощь нуждающимся в медикаментах, жилищах, в человеческом участии, наконец. Кто сообщил? Кажется, некто Коровин!.. Точно Смит не помнил и назвал первую попавшуюся ему фамилию из знакомых в Воздвиженке.
— Коровин? — спросил Пэн и переглянулся с Митричем. — Помощь ему, господин представитель, уже не нужна. Вы можете отправляться назад!
— Почему не нужна? — спросил мистер Смит.
— А он получил сполна все, что ему причиталось! — сказал Митрич. Выдал, гад, японцам людей, а потом, для отвода глаз, сироток взял… Добрый шибко! Ну, да мы это дело улегулировали! — медленно произнес он трудное слово.
— Чего делать-то с ним? — спросил молодой партизан Маленького Пэна.
— Пусть едет назад! — решил Пэн. — Ваша ходи назад! — сказал он, возвращая документы Смиту.
Впервые Смит посмотрел прямо в лицо Пэну.
— Ишь, вызверился! — невольно сказал Митрич, увидев выражение его лица.
Но Смит уже отвернулся и уселся на мотоцикл.
— Ходи, ходи! — как на простого кули, закричал Пэн, которого возмутил последний взгляд американца: слишком вызывающим и дерзким был он.
«Господи, дай мне встретиться когда-нибудь с этим ходей!» — воззвал к своему богу мистер Смит, нажимая на стартер.
— Зря, пожалуй, отпустили! — с сожалением сказал молодой партизан, глядя вслед «харлею», пылившему по дороге. — Может, ссадить? — спросил он.
Пэн отрицательно покачал головой. Партизан подумал про себя: «Ну, пущай только вернется. Уж я его ублажу… Бумага-то с орлами».
3
Шестого октября части Пятой армии заняли Свиягино.
