Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа
– Отведи меня к Орланду, – сказал он Кристьену.
Рыцарь не собирался оставлять свидетелей того, что произошло в особняке Ле Телье, но убивать Стефано он не хотел. Ему нравился этот человек, способный держать слово. Малыш Кристьен поднимался по лестнице с трудом. Иоаннит перегнал его, схватил за воротник и потащил за собой. Прислугу отпустили на ночь, и было ясно, что никто из оставшихся в доме людей не придет, пока их не позовут. Они остановились у двери. Госпитальер постучал:
– Стефано из Сьона! Это Матиас Тангейзер.
Огромный швейцарец открыл дверь. В руке у него был меч. Он окинул взглядом окровавленный торс рыцаря, золотую цепь и арбалет, вложил меч в ножны и отдал честь.
Тангейзер заговорил по-итальянски:
– Как прошел день?
– Милорд, после нашей последней встречи самым трудным для меня было не уснуть.
– Ты сослужил мне хорошую службу. Как Орланду? Он способен передвигаться?
– Только не ускоренным маршем. Он слаб – сами знаете, лихорадка, – но голова у него ясная. Каждый час я заставляю его пятнадцать минуть ходить по комнате.
– Превосходно, приятель. А теперь, к сожалению, мы снова должны расстаться.
– Да будет мне позволено, милорд… Я уже видел эту цепь.
– Да. Если бы она по-прежнему висела на шее Ле Телье, к утру ты был бы уже мертв, и Орланду тоже. А в случае удачи Марселя и я вместе с вами.
– Именно поэтому я и боролся со сном. Почувствовал неладное, как только мы попали сюда, хотя Орланду был спокоен. Если я вам еще нужен, только скажите.
Матиас боролся с искушением. Стефано, конечно, надежен, однако он представления не имеет, что от него может потребоваться. Предстоящее смущало даже самого госпитальера. Кроме того, он не хотел, чтобы за ним охотилась швейцарская гвардия – а это вполне может произойти, если он увлечет за собой одного из ее капралов.
– Я хочу, чтобы все, что ты видел и делал с тех пор, как покинул особняк Бетизи вместе с сержантом Баро – который теперь мертв, – стало твоей тайной. Тебе придется придумать какую-нибудь историю, объясняющую твое отсутствие. Но в такой день это будет нетрудно. Согласен? Даешь слово?
– Даю слово, милорд, все это останется тайной. Но могу я спросить, почему?
– Молчание принесет пользу нам обоим. Мы оба – и Орланду тоже – оказались втянутыми в чужой заговор. Заговор начался с Марселя Ле Телье и им же закончится. Его смерть стоит перед тобой. Если будет расследование – заговора Ле Телье или его кончины, – то твое участие, скорее всего, будет означать твой конец. И уж точно ни при каких обстоятельствах это не принесет тебе пользы. Что касается других участников, то большинство из них уже мертвы, а остальные скоро к ним присоединятся.
Стефано покосился на Кристьена. Тот посмотрел на Тангейзера, но не решился ничего спросить.
– Молчание солдата – это щит солдата, милорд. А сочинять истории мне не впервой, – заявил гвардеец.
– Я тоже буду хранить тайну. Потрать это в Сьоне.
Матиас взял кошелек с пистолями у Кристьена и отдал Стефано. От его веса брови швейцарца поползли вверх. Потом он нахмурился:
– Милорд, я не могу взять это просто за бодрствование.
– Отдай церкви, если должен.
– А я должен, милорд?
Стефано улыбнулся. Госпитальер похлопал его по спине:
– Когда-нибудь мы еще встретимся. В другой битве.
– Надеюсь, милорд. Только если на одной стороне.
– Если нет, бей сильнее, потому что от меня пощады не жди. До встречи. Аддио.
Швейцарец отдал честь и стал спускаться по лестнице.
– Выходи через черный ход, Стефано, или девчонка тебя подстрелит, – сказал ему вслед иоаннит. – И хочу предупредить, в холле ты найдешь…
– Я уже нашел их, милорд, пока вы брали цепь. Буона фортуна.
Кристьен озадаченно прислушивался к их разговору.
Орланду все понимал, но не вмешивался.
Тангейзер жестом приказал Пикару войти в комнату, снял стрелу, последовал за ним и поставил арбалет у стены. Орланду сидел на стуле. Его смуглое лицо было бледным, но сил хватило, чтобы встать. Глаза юноши были черными и бездонными, как у его отца. Рыцарь улыбнулся – вид этого парня всегда вызывал у него такую реакцию.
Взгляд его пасынка остался серьезным.
– Ты опять весь в крови, – заметил он.
– Не волнуйся, это не моя, – усмехнулся его отчим.
Людовичи по-прежнему не улыбался.
– Дай мне обнять тебя, – сказал Матиас. – Или хотя бы пожать руку.
Левая рука Орланду висела на перевязи. Он протянул правую руку, и Тангейзер сжал ее. Однако его радость испортило присутствие служителя коллежа.
Старик старался держаться в тени.
– Это Бонифаций, – сказал юноша.
– Я знаю, кто он, – кивнул рыцарь. – Ты сможешь сам спуститься по лестнице? Хорошо. Сядь на ступеньках в вестибюле и подожди меня. Я быстро. Если кто-нибудь постучит, спросишь, кто это, и позовешь меня.
– Пожалуйста, мальчик мой! – взмолился Бонифаций. – Он собирается хладнокровно убить меня.
Людовичи понял, что так и будет. Он посмотрел на золотую цепь на груди Тангейзера.
– Ты убил его превосходительство? – догадался молодой человек.
Теперь он был явно взволнован.
Его отчим тоже. Его превосходительство? Что это с мальчиком?
– Его превосходительство внизу, молит о смерти, – сообщил он пасынку.
Бонифаций опустился на колени рядом со своим стулом и сцепил пальцы.
– Матиас, я не понимаю… – растерянно уставился на иоаннита юноша.
– Я тоже, но это может подождать, – отозвался тот. – Карла в опасности. Иди, стереги входную дверь.
– Я понимаю, что мне тебя не остановить, но Бонифаций мой друг. Я жил в его доме, – продолжил спорить Людовичи.
Тангейзера затошнило:
– Вчера этот друг сказал мне, что не может вспомнить, когда видел тебя в последний раз. Он заодно с Ле Телье и его фанатиками, которые хотели убить твою мать. А также тебя и меня.
– Это правда? – Вопрос Орланду предназначался Малышу Кристьену.
Ударом наотмашь госпитальер отправил Кристьена на пол.
– Ты просишь этот мешок дерьма подтвердить мои слова? – вновь повернулся он к пасынку.
Орланду попятился от его ярости.
– Ты заодно с этими животными? – продолжал рыцарь.
– Против тебя, Матиас? Конечно, нет! – воскликнул молодой человек. – Я тебя люблю. Но я против гугенотов. Ты не был здесь, ты не знаешь, какие они и что они собирались сделать с короной и страной. Ле Телье – великий человек, блестящий человек, и он многое поведал мне о политике. Благодаря ему я скоро вступлю в ряды «Пилигримов святого Иакова», которые…
– Я знаю, кто они, – вздохнул иоаннит. – Скоро, говоришь… Тебя обманули. Но по крайней мере в этом нет твоей вины. Что же касается всего остального, то тут я тебе не судья.
Он не мог прочесть выражение лица Орланду, его черных глаз. Его отец Людовико был фанатиком, инквизитором. Неужели это наследственное? Боль и страх охватили Тангейзера. Он подумал о Карле. И решительно разрубил запутанный узел чувств:
– Кто в тебя стрелял?
– Не знаю, – сказал юноша.
Тангейзер наступил на голову Кристьена и прижал ее к доскам пола:
– Кто в него стрелял?
– Доминик. Доминик Ле Телье!
– Почему?
– Орланду хотел увезти мать из особняка д’Обре.
Тангейзер вновь перевел взгляд на пасынка. В черных глазах юноши мелькнуло что-то жуткое. Рыцарь не знал, что это, и не хотел знать.
– Мы не могли позволить ей уехать. – Пикар тяжело дышал. – Иначе весь план рушился.
– Орланду, – вновь обратился к Людовичи Матиас, – почему ты хотел увезти Карлу? Тебе стало известно о плане?
Молодой человек не отвечал. Похоже, он находился во власти своего непреодолимого упрямства.
Госпитальер перенес вес тела на пятку и почувствовал, как меняется под его ногой форма черепа Пикара.
– Кристьен, Орланду знал о заговоре? – снова обратился он к неудачливому драматургу.
– Я не знаю. Не знаю! – застонал тот. – Я понятия не имею, что произошло между ним и остальными.
Рыцарь убрал ногу. Людовичи смотрел на Пикара не мигая. Матиас тоже.
– Орланду, ты знал, что они задумали убить символ мира? – спросил иоаннит.
Юноша не отвечал. Упрямство. Или страх. Перед совестью. Или перед отчимом.
– Отвечай.
– Да, да, прекратите это! – подал голос служитель коллежа. – Он знал. Я ему сказал.
Тангейзер посмотрел на Бонифация.
– Меня не посвящали в заговор, – сказал старик. – Но я знал.
Рыцарь подождал, пока он соберется с духом.
– Я полюбил Орланду. Давно, – объяснил Бонифаций. – А потом в Париж приехала его мать. Когда он возвращался от нее, я видел, что он счастлив. Он был так прекрасен в эти минуты, прекраснее, чем всегда, хотя мне это казалось невозможным. Мать его была мне безразлична. Я ее никогда не видел. И я молчал. Но в назначенный день я понял, что не перенесу вида уничтоженной красоты. И сказал ему.
По щекам старика потекли слезы.
Тангейзер посмотрел на Орланду. Юноша явно не догадывался о природе любви Бонифация, и пусть он останется в неведении. Напрашивался еще один вопрос, но Матиас не стал его задавать. Хватит с него ответов. Ударом ноги он заставил Кристьена встать. Потом вытащил кинжал и подошел к служителю. Сморщенный содомит умоляюще хватал его сапоги.
