Гор Видал - Империя

— Почему американцы так помешаны на религии?

— А что им остается в отсутствие цивилизации, — без обиняков ответил Сент-Годенс.

— Отсутствие? — Каролина подняла глаза на Джеймса, который рассеянно улыбался президенту; тот снова был в седле, готовый говорить, но обращаясь только к своему краю стола. — А вы? А мистер Адамс? И даже наш Король-Солнце?

— Отсутствует мистер Джеймс. Он покинул нас навсегда. Мистер Адамс пишет о Деве и динамо во Франции. Я — ничто. А что касается президента…

— Значит, тон задает …

— Адепт Христианской науки…

— Или христианской поруки. — Каролину всегда изумляло обилие религиозных сект и обществ, каждый год рождавшихся в стране. Джим сказал ей, что если бы он пропустил воскресную службу в методистской церкви в Америкэн-сити, его бы не переизбрали, а Китти с истинной верой преподавала в воскресной школе. Каролина была благодарна мадемуазель Сувестр хотя бы за тот смертельный удар, который она нанесла богу, удар настолько сильный, что она не испытывала ни малейшей нужды в этом чисто американском — или американизированном? — товаре.

За столом снова послышался голос президента.

— Я стоял в Красной гостиной, как сейчас помню, в ночь выборов, и я сказал журналистам, что больше не буду кандидатом. Двух сроков абсолютно достаточно, сказал я и готов повторить это вновь. — Генри Джеймс мечтательно смотрел на президента, как будто этот пристальный взгляд мог проникнуть в его сущность. — Политики склонны задерживаться чересчур надолго. Лучше уйти в пике своей формы и дать другим шанс помериться, вот в чем суть дела.

— Помериться, — пробормотал Джеймс загадочно, но одобрительно. — Да, да, да, — сказал он, ни к кому не обращаясь, пока Теодор рассказывал столу, как он придумал сначала Панаму, а затем Панамский канал. Он точно не умрет от скромности. А Джеймс тихо повторял почти про себя:

— Измерить себя. Измерить себя. Да. Да. В этом суть.

Блэз доставил долгожданного гостя Уильяма Рэндолфа Херста к миссис Бингхэм.

— Я вам премного благодарна, — сказала Фредерика, когда они с Блэзом стояли в углу гостиной миссис Бингхэм и наблюдали, в какой экстаз привел хозяйку дома этот драгоценный улов. Шеф научился говорить и улыбаться одновременно, ценнейшее качество политика, которое он наконец освоил.

— Надеюсь, мистера Салливана нет среди приглашенных. — Блэз смотрел на Фредерику с внезапно нахлынувшей на него приязнью, возникшей в результате основательного уже знакомства. Обустройство дома совместно с другим человеком равнозначно высшему проявлению интимности: одно упоминание Людовика XVI вызывает одинаковый поток ассоциаций.

— Его удалось предупредить. Вы слышали вчерашнюю речь Херста?

— Он говорил отменно, — кивнул Блэз. Салливан, демократ-иконоборец, обрушился на Херста с трибуны палаты представителей. До этого момента Херст еще не выступал с речью, к тому же, он перепоручил другим выдвигать его законопроекты, последний из которых, о контроле над ценами железнодорожных перевозок, до крайности расстроил Салливана. Обвинение Херста в пренебрежении присутствием на заседаниях вызвало ответный выпад в газете «Нью-Йорк америкэн». Салливан снова поднялся на трибуну и под протокол клеветнически обвинил Херста в том, в чем несколько лет назад его обвиняли в Калифорнии. На радость антихерстовской прессы, он был охарактеризован как порочный сластолюбец, шантажист и взяточник. Салливан назвал Херста «Нероном современной политики».

Тогда Шеф взошел на трибуну и произнес свою первую речь. Он говорил скорее с печалью в голосе, нежели с гневом, эту интонацию он в последнее время прекрасно освоил. Нападки в Калифорнии были делом рук человека, обвиненного за подлог в штате Нью-Йорк, он сбежал в Калифорнию и поселился там под чужим именем. Что же до Салливана… Херст печально покачал головой. Он очень хорошо помнит его еще с гарвардских времен. Салливан и его отец держали питейное заведение, где Херст, убежденный трезвенник, никогда не бывал. Но в Бостоне это заведение пользовалось дурной славой, особенно после того, как один посетитель был забит до смерти Салливаном и его отцом.

Блэз сидел рядом с Брисбейном на галерее для прессы, когда палата взорвалась от гнева и восторга одновременно. Друзья Салливана кричали спикеру, чтобы он остановил Херста, но республиканец Кэннон, довольный стычкой между демократами, позволил Херсту завершить свое выступление, Херст выразил надежду, что он навсегда останется врагом преступных элементов.

Позднее, когда они встретились, Шеф был в приподнятом настроении. Но не все было так просто.

— Тут я выиграл, — сказал он, — но перетянуть партию на свою сторону я не в состоянии. Мне придется создавать третью партию. Это единственный путь. Или перебить половину политиков в стране; я мог бы это сделать, если бы жаждал с ними рассчитаться. — Когда Блэз спросил, как это можно сделать, Шеф вдруг стал сама загадочность. — Я занимался расследованием практически их всех. — А пока он собирался добиться избрания на пост губернатора штата Нью-Йорк в 1906 году и уже из Олбани попытать счастья на президентских выборах 1908 года.

Джеймс Бэрден Дэй представил Блэза недавно избранному конгрессмену из Техаса.

— Джон Нэнс Гарнер[155], — сказал Дэй. — Блэз Сэнфорд. — И снова Блэз почувствовал себя как бы голым без третьего имени, которое так ценили его сограждане.

— Салливан — это проститутка, — сказал Гарнер. — Я за Херста. В наших краях все мы за Херста, теперь, когда Брайан ушел в тень.

Блэз посмотрел на Джима, тот выглядел усталым и отрешенным. Прошлой осенью он не был избран в сенат и тихо отсиживался в палате. Китти была хорошим политическим партнером, но не более того. Блэз подозревал, что у Джима есть другая женщина. Но он не задавал вопросов, а сдержанный Джим помалкивал. Однако он с радостью ходил с Блэзом в самый элегантный нью-йоркский бордель на Пятой авеню. Здесь Джим действовал геройски и превзошел Блэза, который обожал играть роль султана взятого на прокат гарема в обществе друга Джима.

— Мне нравится наш новый коллега, — сказал Джим, указывая на спину Херста, — но очень многие от него не в восторге.

— Третья партия? — Блэз повторил херстовскую фразу, попытавшись произнести ее тоном Шефа.

— Такое у нас не проходит, — сказал Гарнер. — Посмотрите на популистов. Ни черта у них не выходит.

— У нас тоже, — мрачно сказал Джим. — Страна сейчас республиканская и мы не в состоянии это изменить. Да и Теодор ловко шельмует. Он говорит, как мы, а действует в угоду тем, кто ему платит. Его трудно побить.

Миссис Бингхэм привлекла Блэза на свою орбиту, где теперь вращался Херст во всем своем величии.

— Он мой идеал! — воскликнула она.

— И мой тоже. — Блэз подмигнул Шефу, тот заморгал и улыбнулся.

— Я решил в этом году баллотироваться в мэры Нью-Йорка.

Миссис Бингхэм исторгла трагический вопль.

— Неужели вы нас бросите? Не сейчас. Вы нам нужны. Здесь. Вы нас околдовали.

— О, он вернется. — Но Блэза не оставляли сомнения: как эта причудливая личность может добиться успеха в политике? Затем вспомнил восторженных херстовских делегатов в Сент-Луисе, внушительное большинство, которого он добился в своем избирательном округе. — А Таммани-холл? — спросил Блэз. — Ведь демократический кандидат в мэры Нью-Йорка почти всегда ставленник Таммани.

— Я буду баллотироваться от третьей партии. — Лицо Шефа вдруг исказила злорадная и одновременно счастливая ухмылка. — Таммани снова выдвинет Макклеллана. Я его побью.

Блэза позабавила уверенность Шефа. Джордж Макклеллан — младший, сын генерала Гражданской войны, был конгрессменом, а сейчас занимал пост мэра. Несмотря на поддержку «Молчуна» Чарли Мэрфи, главы Таммани, он был человеком честным и цивилизованным и, на взгляд Блэза, неуязвимым.

— Я сумею его победить. Я создаю свою собственную политическую машину.

— Как профессор Лэнгли. — Миссис Бингхэм умела быть нетактичной.

— Эта не разобьется, — торжественно заявил Херст. — Я буду выступать за обобществление коммунальных служб.

— А это не социализм? — Глаза миссис Бингхэм расширились, губы сжались.

— Да нет, что вы. Ваши коровы могут чувствовать себя в безопасности.

— Коровы моего супруга. Я с ними никогда не встречалась.

— Макклеллана вы тоже расследовали? — Блэза все еще интриговало упоминание Херстом своеобразного полицейского досье на его врагов.

— Расследовали? — Шеф смотрел на него непонимающими глазами. — Ах, да. Ты об этом. Быть может. Я теперь много чего знаю. Но не могу сказать, как и что.

Через две недели Блэз сумел выяснить, что знал Шеф. «Трибюн» помещалась теперь в новом здании на Одиннадцатой улице, точно напротив универсального магазина Вудворда и Лотропа. Кабинет Блэза располагался на втором этаже в углу; в противоположном углу кабинет Каролины, между ними посередине сидел Тримбл, над ними — редакция новостей, а этажом ниже — типографские машины.