Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
Тысячник Мурут уже ехал за хвостом золотистого текинца Кутлабуги, не смея поравняться с темником, пощелкивал языком, выражая восхищение лошадью начальника и подавая знак, что явился. Кутлабуга подбирал себе лошадей той же масти, что ходили под ханским седлом, и хотя текинец выморился, темник не менял его от самой Москвы. Знай он, что Тохтамыш ненавидит белых лошадей только потому, что на них красовался Мамай, что и своего любимого аргамака он сменил на вороного, потому что увидел золотистого жеребца под темником, Кутлабуга, вероятно, отослал бы текинца в обоз или даже зарезал на мясо. Но подданные не могут знать все мысли владык, оттого так неожиданно порой сваливаются на них опалы и расправы. От скольких забот, пустых трудов и даже бедствий избавились бы иные люди, не будь они похожими на обезьян.
Кутлабуга наконец подал знак Муруту ехать рядом, намереваясь объяснить ему предстоящее дело, как вдруг в облачке дорожной пыли возникли бешено скачущие всадники.
- Ойе! - тихо воскликнул темник. - Видно, важные вести.
Всадники круто осаживали лошадей, десятник закричал:
- Эмир! Впереди урусы! Наши сотни сражаются!
Усталый конь под темником остановился от легкого движения.
- Сколько ты видел урусов?
- Много! Пять сотен… Тысяча!
- Ой-е-е, как хорошо ты считаешь! Тебя надо определить казначеем или менялой - пять сотен ты сравнял с тысячей. - После того как Тохтамыш заметил Кутлабуге, что хороший воин должен ценить шутки, он старался шутить, даже отправляя людей под топор. Привыкли гонять баранов, и первый козел показался волком?
- Я хотел сказать, эмир, их пять сотен и еще тысяча.
- Слава аллаху, мы получили первую весть о враге. Пойдем, Мурут, поглядим. - Темник хлестнул жеребца камчой и помчался по дороге. Вслед за нукерами воины головной тысячи пришпорили лошадей. Поле с редкими рощицами отлого вспухало, острые глаза темника приметили обычный на водоразделах сторожевой или могильный курган в одном перестреле от дороги, и он издали повернул к нему по серому жнивью. Мурут знал свое дело - его тысяча неслась туда, где курилась пыль над местом сечи. Текинец шел резво, но громко и часто дышал - все же следовало поменять коня. С кургана виделось далеко. Поля и желтеющие дубравы верстах в двух впереди переходили в сплошной лес. Между купами берез крутилась конная рубка. Тела побитых серыми пятнами и бугорками были широко рассеяны вокруг непрерывной круговерти всадников, сверкающей искрами сабель, по полю носились и стояли, тревожно задирая головы, оседланные кони, потерявшие хозяев. До темника доносился раскатистый чужой рев. От двух сотен прикрытия едва ли осталось пять десятков и те уничтожались на глазах Кутлабуги, но он словно не замечал своих, ибо они делали то, что обязаны делать. Внимание темника приковал русский полк, идущий на рыси той же дорогой навстречу его войску. В то время как голова полка приближалась к месту боя, замыкающие сотни только показались из дальнего леса. Походный строй русов уже сломался - они, конечно, заметили ордынскую тысячу, перевалившую водораздел, и спешили развернуться для боя. С левой стороны их сковывала большая дубрава, вдоль которой бежала дорога, зато справа у них просторно - туда и смещались русские конные сотни, перестраиваясь из колонны в сплошую лаву. Кутлабуга видел перед собой до трех тысяч всадников, не считая тех, что добивали его прикрытие и клубились в поле, обеспечивая развертывание полка. Длинные копья большой колонны выдавали тяжелую русскую конницу, у темника тревожно екнуло сердце: нелегко будет расколошматить броненосную лавину москвитян.
Передние сотни Мурута уже схлестнулись с русскими всадниками, затухающая рубка завертелась с новой силой. Голова вражеского войска уже прекратила движение, правое крыло его все время вытягивалось - вот сейчас бы врезаться в это изломанное, еще не расправленное крыло! Но одной тысячи Мурута мало для удара, и она занята всадниками русского заслона. В середине полка плеснулся багровый стяг, раскачиваясь, вздымался выше и выше. Нельзя давать врагу время для тщательного устройства своего порядка, надо быстро использовать превосходство в числе - напасть, охватить, окружить, смять их строй, прижать к дубраве на левом крыле, засыпать стрелами, ни одному не дать уйти из мешка. Кутлабуга был уверен: князь где-то под багровым стягом, а где князь, там и казна его.
Нукеры не теряли времени: связав длинные пики, нацепили на них сигнальные полотнища, воткнули в вершину кургана. Шесть тысяч тумена подходили на рыси к горбу водораздела, извиваясь по дороге толстой громадной змеей. То-то выкатит глаза русский князек, когда явится ему вся ордынская сила!
- Сигнальте! - резким голосом приказал Кутлабуга. - Тысячам, кроме первой и второй, развернуться сотенными колоннами в сторону левой руки. Мурзе Муруту прекратить бой, отойти и стать на левом крыле тумена. Живо! Живо!
Повинуясь движению стягов, головная тысяча перешла на шаг, разделилась на сотни, они быстро выравнивались в линию. Следующая тысяча перестраивалась на рыси, спеша поравняться с передней. Еще две на скаку хлынули с дороги, обтекая ставку темника. Шедшие в самом хвосте две отборные тысячи повернули прямо на курган - здесь они останутся в резерве. Над полем понеслись сигнальные стрелы, их сверлящий вой предназначался для Мурута и его наянов - пусть следят за своим сигнальным стягом на кургане. Однако этот робкий с эмиром тысячник в бою - удалец. Сбив русские сотни, он погнал их и, кажется, готов был в одиночку напасть на весь полк. Поздно, удалец, - там уже не куча, а стена. Сигналы начальника разом умерили прыть Мурута, он стал заворачивать обратно. Русское прикрытие тоже откатилось на обнаженное крыло полка. Ничего, Мурут с ними еще сочтется за побитых, а лишние жертвы Кутлабуге ни к чему - у великого хана не осталось в запасе воинов.
- Эй, удальцы! - крикнул сигнальщикам. - Ну-ка, передайте приказ свободным волкам - сбегаться ко мне!
Кучи травы и веток уже были сложены на кургане, их стали поливать земляным маслом из узкогорлых кувшинов, защелкали кресала, и четыре столба черного дыма, резко отличного от всякого другого, поползли в небо. Дым заметят рассыпанные отряды, и еще три тысячи всадников помчатся на помощь своему темнику. Кутлабуга верен приказу повелителя: никакого риска в бою!
- Эмир, что это?!
Кутлабуга крутнулся в седле. Весь большой русский полк стоял на поле пешим, вздымая лес копий, а коноводы поспешно угоняли лошадей к рощам. Лишь пять сотен остались верхами на крыле полка. Князь обезумел с перепуга? Или боится, что войско его побежит при первом натиске, и хочет заставить полк сражаться до конца? Пешему-то не уйти от конного. Но на что же он тогда рассчитывает? На своего бога?
Ордынские тысячи приняли боевой порядок, ждали сигнала к сражению. Русский строй отвердел, железный лес копий над ним рябил, сверкая, как озеро в ветреный солнечный день, линия щитов напоминала красный пояс великана, забытый на поле. Русы ничем не выказывали своего стремления к битве, в их стане не гремели тулумбасы, не ревели военные трубы, не носились гонцы с приказами воеводы. Казалось, они лишь предостерегают темника, загородив ему дорогу. Маленькая твердая стена внушала почтение своим решительным видом. У Кутлабуги возникло желание - обойти. Но в отчаянной решимости врага - только видимость угрозы, устрашающий мираж. Не так ли демонические силы отпугивают искателей кладов? Клады даются в руки тех, кто способен перешагнуть мнимые страхи. И все же почему у этих конников, ссаженных на землю, удлиненные щиты пешцев?..
- Сотник! Пошли два десятка нукеров на обе стороны - в обход урусутов. Пусть хорошо смотрят: не появится ли где-нибудь их конная сила?
Два войска стояли друг против друга, словно испуганные встречей. Шло время, на поле ничего не менялось, и в глазах темника стало чернеть. У него же в два с лишним раза больше воинов, и еще три тысячи вот-вот подойдут. Лучшая конница Орды! Разве не славится эта конница умением подавлять врага стремительными ударами? Его обзовут бараном и черепахой, проклятый Карача станет смеяться в лицо, и Шихомат от него не отстанет. А что скажет повелитель?
- Бубны и трубы! Сигналить нападение!..
Оглушенный громом, ревом меди и человеческих голосов, он едва разглядел, как шевельнулся русский строй и три ряда воинов выбежали вперед из его глубины.
У Владимира не было строгого замысла сражения. Встречный бой, когда ничего заранее не известно, кроме примерной силы врага (да и то если разведка не просчиталась), опрокидывает любые готовые замыслы и приносит успех только решительным и стойким. Зная, как осторожно ходит Орда, Владимир сразу отказался от мысли о засаде. Встретить степняков открыто равной силой и потрепать - нехитро, а разгромить трудно. Преследуя их, легко самому угодить в западню. Знание степной конницы, ее приемов, силы и слабости навело князя на мысль о верховой пехоте. Приковать врага к месту лучше всего способны пешцы. А уж потом - не потерять времени…
